Годы жизни: 1737г. - 1799г.
В России XVIII века архитектура была, пожалуй, наиболее процветающим видом искусства, что особенно ярко воплотилось в творчестве Василия Ивановича Баженова, хотя осуществить ему удалось ничтожно малую часть своих грандиозных замыслов.
Он был москвич, родился в семье бедного церковника (о месте и времени появления на свет великого архитектора еще спорят исследователи). "Я отважусь здесь упомянуть, что я родился уже художник. Рисовать я учился на песке, на бумаге, на стенах, — рассказывал о себе сам Баженов. — ...Между прочим, по зимам из снегу делал палаты и статуи, что бы и теперь я желал то видеть". Но мальчика отдали в певчие в Страстной монастырь: по давней традиции ему следовало идти по стопам отца. Все равно ему безудержно хотелось рисовать: "Я всех святых из церкви переносил мыслями под переходы на стены и делал их своей композицией, за что меня заставали и секали часто".
В 15 лет он сам нашел себе учителя, захудалого живописца, который рисовал, бывало, вместо правой руки или ноги левую. Зато он взял к себе мальчика "Христа ради", то есть бесплатно, и мог научить его хотя бы простейшим приемам ремесла. Вскоре оба они оказались участниками громадной и спешной государственной стройки — сгорел дотла деревянный царский дворец в Лефортове на окраине тогдашней Москвы, и императрица Елизавета, перебравшаяся в неудобное маленькое здание, приказала отстроить дворец немедленно. И он вырос вновь как в сказке — за месяц с небольшим! Не тогда ли юному живописцу, который раскрашивал печи под мрамор в еще пахнувшем деревом дворце, захотелось стать именно зодчим и по своему замыслу творить такие же чудеса?
На стройке его способности заметили. Князь Д.В.Ухтомский, главный московский архитектор, стал поручать ему самостоятельную работу. Год спустя в судьбе Баженова произошел новый поворот: его приняли в Московский университет. Вскоре попечитель университета М.И.Шувалов потребовал прислать к себе в Петербург тех, кто был назначен обучаться "художествам". На Баженова, очевидно, уже возлагали надежды: поселили в нарядном шуваловском дворце, представили самой императрице и отдали в мастерскую архитектора С.И.Чевакинского. Он учится французскому языку, математике, старательно перечерчивает из книги ордера — классические античные колонны с их перекрытиями, азбуку тогдашнего зодчества. А летом работает на стройках, которые ведет в Петербурге его энергичный наставник.
"Потом Академия художеств мною первым началась", — с гордостью утверждал Баженов. В основанной осенью 1757 года Академии он был старшим из воспитанников, уже многое освоившим, и для младших стал, вероятно, не столько товарищем, сколько первым учителем. Через три года (другим предстоит заниматься много дольше) он едет вместе с молодым живописцем Антоном Лосенко за границу.
Во Франции Баженов впервые увидел не только на гравюрах и чертежах ту новую архитектуру, о которой уже, конечно, толковали его академические наставники — москвич А.Ф.Кокоринов и парижанин Ж.Б.Валлен-Деламот: нарядные и вместе с тем строгие здания простых прямолинейных очертаний с равномерными, четкими рядами стройных колонн. Этот стиль потом назовут классицизмом. На смену бурному чувству, воплощенному в динамичной и сложной архитектуре барокко, пришли ясный разум и спокойная гармония, опирающиеся на античные традиции. Правилам нового стиля и обучает Баженова блестящий архитектор Шарль де Вайи. "Мои товарищи, французы молодые, у меня крадывали мои прожекты и жадностию их копировали", — хвастался потом Баженов. Видимо, он уже тогда выделялся среди соучеников изобретательностью и яркой фантазией.
Затем была Италия, родина пышного барокко и, что важнее, страна древних развалин, той подлинной античности, в которую так пристально всматривались классицисты. Но полтора года в Италии нелегко достались нервному, впечатлительному Баженову. Не хватало денег, скупо и не в срок присылаемых из Петербурга, он был один, его обманывали, на него даже напали разбойники... С трудом добрался Баженов до Парижа и здесь застрял, пока Академия не собралась оплатить его долги и дорогу домой.
Он вернулся в Петербург прямо к большому торжеству в честь нового устава Академии художеств. Но Академия Баженова обидела. Ему сшили парадный мундир, за который потом требовали денег, произвели в академики, но давно обещанной профессорской должности, а значит, и оклада не назначили. Сменившемуся здесь начальству он был не нужен. К тому же Баженову устроили испытание, от которого другие академики были избавлены, — предложили создать для подтверждения высокого звания небольшой проект... Он выполнил его с блеском и размахом, далеко превзойдя заданную скромную программу. Но дела все равно нужно было искать самому. Конечно, работы хватало: Баженов проектирует для любимца Екатерины II графа Григория Орлова, для малолетнего наследника престола Павла, и еще, и еще. Наконец, Орлов, командующий артиллерией и фортификацией, приглашает Баженова к себе на службу, испросив ему у императрицы неожиданный для архитектора чин капитана артиллерии. Вместе с покровителем и всем царским двором Баженов покидает Петербург и в начале 1767 года возвращается в родную Москву.
Здесь и нашлось настоящее, по его силам и стремлениям, дело. Нужно было перестроить Кремль! Причина тому была, очевидно, политическая. Екатерина II решила осчастливить страну новым, разумно составленным сводом законов. Для этого в кремлевской Грановитой палате созывалась комиссия из представителей разных сословий. Между тем сам Кремль пребывал в крайнем запустении и ветхости, а главное, его древняя архитектура представлялась просвещенным людям XVIII века беспорядочной и бесформенной.
Следовало, сохранив почитаемые святыни и лучшие здания, расчистить Кремль, придать его облику свойственные классицизму уравновешенность и симметрию. Баженов планирует прямые улицы, веером расходящиеся от древних Троицких ворот, новые площади. Затем замысел расширяется: возникает идея громадного дворца, который займет всю южную часть Кремля. В центре он выдвинется к набережной Москвы-реки могучим выступом, по сторонам — закруглится внутрь, сливаясь в одно целое с другими кремлевскими зданиями.
В Кремле начинается ломка старых строений, рушатся стены, в облаках розовой кирпичной пыли открываются небывалые виды. Внутренние площади Кремля, вчера еще замкнутые, теперь видны даже издали, с другого берега реки.
Однако весной 1771 года работу пришлось остановить: беда нагрянула в Москву — эпидемия чумы. Жесткие, но мало действенные меры властей вызвали недовольство горожан. Вспыхнул бунт, убит суровый московский архиепископ Амвросий, толпа громит его покои в Кремле, в двух шагах от Модельного дома. Баженов там, он боится за судьбу своей драгоценной, выстроенной из сухого дерева, модели. Но бунт в два дня подавили, модель уцелела, эпидемия же утихла лишь к зиме.
На следующее лето праздником открывается новый этап работы — вынимается земля под дворцовый фундамент, который будет заложен год спустя в еще более торжественной обстановке.
Но годы шли, а выше фундамента стройка не поднималась. Недоставало средств, все больше их уходило на осушение рвов, на укрепление сочащегося водой, подрытого, оседающего откоса кремлевского холма: если он съедет, могут рухнуть стоящие на нем древние соборы. И весной 1775 года императрица приказала засыпать котлован, а значит, прекратить работу. Дело было, конечно, не в одних соборах, их можно было уберечь и иначе. Просто баженовский грандиозный дворец был ей уже не нужен. Породившие его политические обстоятельства изменились.
Руководить засыпкой котлована оскорбленный Баженов отказался: "Оставляю тому, кто за благо избран будет". Тем временем он строит за городом, на Ходынском поле, деревянные павильоны для празднования победы над турками. Причудливые здания неклассической, условно восточной архитектуры символизируют Таганрог, Керчь, Азов и другие города, отошедшие после победы к России.
Нарядные необычные постройки Екатерине понравились. Вот такой хочет она видеть и свою новую усадьбу - только что купленное под Москвой Царицыно.
На склоне холма, спускающегося к большому пруду, Баженов расположил, казалось бы в вольном порядке, множество сравнительно небольших строений из красного кирпича. Украсить их он хотел цветными изразцами, на манер старинных московских зданий. Но императрица эту идею отвергла, и тогда красный кирпич был эффектно оттенен вставками из резного белого камня.
Чувствовались в облике Царицына какая-то искусственная старина, условное, почти игрушечное средневековье. В те времена всю средневековую архитектуру, не очень еще различая эпохи и страны, именовали "готической". Классицисты считали ее "неправильной", искаженной невежеством прежних строителей, но она все же манила Баженова. Правда, при возведении Царицына он не придерживался какого-то определенного стиля: стрельчатые окна западноевропейской готики он свободно сочетал с узорчатой кирпичной кладкой русских зданий XVII века, использовал в белокаменной резьбе государственную символику — здесь и вензель Екатерины, и двуглавый государственный орел.
Десять лет строил Баженов Царицыно. Каждой весной он перебирался туда с семьей из недавно купленного городского дома, чтобы быть постоянно при работах. Здесь, в отличие от Кремля, он все делал сам: распоряжался финансами, заранее покупал материалы, нанимал рабочих. Стройка разрасталась, а деньги поступали из Петербурга все медленнее. Василий Иванович то и дело оказывался виноватым. К тому же замучали долги, судебные тяжбы. Он устал, в 40 лет чувствовал себя стариком. В сыром Царицыне болели дети, умер младший сын...
Летом 1785 года императрица, десять лет не бывавшая в Москве, наконец приехала и посетила почти готовую усадьбу, знакомую ей лишь по чертежам. Нарядные домики показались ей маленькими и тесными — на бумаге все выглядело внушительнее. Царицыно она приказала перестроить, но из двух представленных проектов выбрала не баженовский, а выполненный его былым кремлевским помощником архитектором Казаковым. Одни здания усадьбы сломали, на их месте стали строить новый дворец. Другие так и остались не отделанными внутри, нежилыми. Баженова уволили в длительный отпуск...