Марк Перельман, Иерусалим
Представляя А.Д.Сахарова, опубликовавшего к тому времени всего лишь три статьи, для выборов - и притом прямо - в академики АН СССР, президент Академии сказал: "У этого человека больше заслуг перед страной, чем у нас всех вместе взятых".
Ровно через двадцать лет не оказалось в стране ни одного человека, включая даже А.И.Солженицына, которого больше поносила бы рептильная советская печать.
Трижды Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской и Государственных премий академик Сахаров, "обласканный властью", осмелился открыто против нее восстать, осмелился вскрыть всю гнилость и все преступления режима, стать во главе диссидентского движения, борьбы за права человека. Его уговаривали, ему сулили все блага государства, ему грозили, а он продолжал, ничего не боясь, говорить то, что считал своим моральным долгом.
Государство не посмело открыто с ним расправиться. Его, "отца" советской водородной бомбы, создателя ряда новых направлений в науке, гениального ученого и инженера, признанного одним из величайших моральных авторитетов человечества и удостоенного за это Нобелевской премии мира, ссылают на шесть лет в г. Горький и пишут в газетах и энциклопедиях, что он "отошел от научной работы". А он в это время создает в одиночестве новые теории развития Вселенной!
Наконец, в декабре 1986 года ему лично звонит Горбачев и ... просит вернуться в Москву, включиться в построение новой страны.
Мы видели его на трибуне Первого съезда народных депутатов: зал свистел и неистовствовал, но Сахаров непреклонно продолжал говорить то, что он думал и считал необходимым сказать. После этой дикой обструкции, когда Сахаров один шел по фойе, к нему подбежал оператор тбилисского телевидения, желая как-то помочь, боясь за состояние не очень молодого и очевидно больного ученого. Сахаров улыбнулся и сказал, что и не такое он в жизни переносил.
А 14 декабря 1989 года он упал в коридоре своей квартиры и умер - редчайшее и неизлечимое заболевание, которое, оказывается, могло проявиться вот так в любой момент.
Можно не сомневаться, что останься он жив, история всех тех стран, что входят и не входят в СНГ, могла бы сложиться по-иному.
Музеи Сахарова открыты в Москве, в Нижнем Новгороде, в Арзамасе, в Москве и Бостоне - Архивы Сахарова, площади его имени в Вашингтоне и в Ереване, сады Сахарова в Иерусалиме. Проводятся международные научные и правозащитные конференции его имени, издаются книги - его труды, автобиография, сборники воспоминаний, статьи в развитие его научных идей...
Более 20 лет я имел счастье общаться и беседовать с Андреем Дмитриевичем, обсуждать научные проблемы, пользоваться его советами и его поддержкой в своей работе. Я никогда не участвовал в правозащитной деятельности, но поскольку наши обсуждения проходили всегда в неформальной обстановке - у него или у меня дома, на прогулке, разговор на эти темы иногда возникал. Я был убежден, во-первых, в гениальности АД как физика и в непоколебимости, увы, КГБ и советской власти, во-вторых. Поэтому казалось, что общественная деятельность АД - это растрата возможностей одного из самых блистательных интеллектов эпохи. А так как отношения у нас, смею думать, были очень доверительными, то раза два я и попытался все это высказать. Андрей Дмитриевич не обиделся, более того - он как бы даже оправдывался: власть не так уж сильна как кажется, должен же кто-то начать бороться и потом, это уже как категорический императив, его положение и регалии могут в какой-то степени защитить других, тех, кто рискует жизнью. Ну, а что касается физики, то ему вся посторонняя деятельность думать не мешает, стоящие идеи не так часто приходят в голову.
Думающий АД, глубоко погруженный в размышления - это было особое зрелище. Мне при этом хоть, правда, и вспоминались иногда "Мыслитель" Родена и пророки Рафаэля в Ватикане, ставшие как бы эталоном такого состояния человека, но вспоминались только как пародия, как полное непонимание процесса созидания, точнее - появления идеи. Кто-то писал, что у Нильса Бора, когда он глубоко задумывался, как бы распрямлялись все мышцы лица, отвисала нижняя челюсть и - это не мои слова - "становилось лицо клинического идиота".
И это понятно - на этом уровне, и у таких людей, мышление ведь не состоит в сознательном переборе вариантов (поза "Мыслителя"), а как бы в отключении сознания, в предоставлении свободы подсознанию. Такой вид иногда бывал заметен и у АД во время телевизионных передач со Съезда народных депутатов, но, как рассказывали операторы, они, не понимая в чем дело, старались в такие моменты отвести камеру: зрелище слишком интимное, словно подсматриваешь в щелку...
В это время он как бы отключался от внешнего мира. Не могу забыть, как он стоит, задумавшись, и пытается засунуть в карман вместо платка длиннющее кухонное полотенце, которое моя жена тщетно пытается молча у него отобрать.
Мне не раз доводилось видеть задумавшегося АД, главным при этом было - ему не мешать. Говорят ведь в шутку, да это не совсем шутка, что количество и тип идей, приходящих в голову, одинаковы у гения и у идиота, отличие лишь в их отборе, в селекции. И вот в этом отборе, точнее в смелости отбора, АД был особенно удивителен: были ведь великие физики, исключительно быстро подсчитывающие варианты расчетов - Дж. фон Нейман, Э.Ферми, Л.Д.Ландау, но были и такие великие ученые, которым требовалось много времени для ответа даже на относительно простой вопрос - Ч.Дарвин, М.Планк, Л.И.Мандельштам (ни один из них не смог бы, по-видимому, поступить в Израиле в университет, т.к. не прошел бы "психотест" за требуемое время!). АД, казалось, думал медленно: он как бы укладывал в голове всю картину физического явления или политической проблемы, но ответы его были точны, немногословны и прямо просились на бумагу ("психотест" он, скорее всего, провалил бы). Потребность точно выражать свои мысли вынудила его даже предложение своей первой жене Клаве (она скончалась в 1967 г.) сделать письменно, передав ей письмо в руки.
Таким вы могли видеть его на трибуне, таким был он и в науке.
Однако, при конкретной постановке проблемы, без необходимости учета всех сопутствующих проблем и последствий, АД думал очень быстро. Вот пример: на какой-то из конференций Л.Б.Окунь устроил во время обеда своего рода сравнительную проверку быстроты расчетов - предлагал разным теоретикам решить задачу. (Если не ошибаюсь, она была такова: к стене прикреплена полоска резины длиною в 1 метр, ее начинают растягивать с постоянной скоростью без разрывов до бесконечности, к моменту начала растяжения по ней начинает ползти улитка со скоростью меньшей скорости растяжения, спрашивается: доползет ли она до края и за сколько времени?) АД выдал ответ за одну или две минуты, на бумажной салфетке, и опрос утерял свою актуальность. Такого рода задачи он предпочитал, скажем, псевдоинтеллектуальности шахмат, слишком сложных как игра и слишком простых и ограниченных как наука или искусство. Поэтому, например, отправленный на кухню рубить кочаны капусты для засолки, он задумывается над тем каковы соотношения между числом вершин получающихся многоугольников из капусты, их площадью и периметром (есть и такая публикация у АД). Или вдруг спорил со своим коллегой, замечательным и оригинальнейшим физиком Я.Б.Зельдовичем, что сможет все построения школьной планиметрии выполнить одним циркулем, без помощи классической линейки. (АД, видимо, не знал, что этот класс задач давно рассмотрен, но по характеру своему он очень не любил копаться в справочниках, считая - и не без оснований, что быстрее и интересней додуматься самому).
Прямых учеников у АД никогда не было - его ход мыслей был настолько своеобразен, что подражать ему было невозможно. С другой стороны, ему обычно, точнее в чисто теорфизических работах, не нужна была и чья-то помощь в расчетах: во-первых, он никогда не брался за скрупулезные уточнения каких-либо чужих теорий, ограничиваясь в большинстве случаев - и этого оказывалось обычно достаточным - оценками, ну, а во-вторых, он великолепно владел профессиональным математическим аппаратом - без того блеска, который был свойственен, скажем, Ландау, но всегда приводящим к цели. Поэтому он был всегда сам по себе, фактически одинок в науке, всего несколько статей написаны им в соавторстве и то, в основном, с Я.Б.Зельдовичем, с которым он так много общался по работе на объекте и дома, на соседствующих дачах.
АД был слишком ярко индивидуален, слишком занят своими размышлениями и, я бы сказал, слишком застенчив для того, чтобы иметь близких друзей, даже физиков. Таким разве что в аспирантские годы был П.Е.Кунин, переехавший затем в Ригу и как-то отошедший от научной работы (помню, какой блеск в его глазах, видимо потухших, проявлялся когда, это было в конце 50-ых, заговорили об АД, полностью еще засекреченном), а на объекте, как он рассказывал, много бывал с Ю.А.Романовым. Наиболее близким к нему с юности человеком был и оставался М.Л.Левин, блестящий и литературно одаренный физик, написавший замечательные по своей полноте и глубине воспоминания "Прогулки с Пушкиным" - имеется в виду не эссе Терца-Синявского, а преклонение АД перед великим поэтом и мыслителем, его знание всех деталей эпохи и творчества, вчувствование, если так можно выразиться, в них.
При этом он мог неограниченно долго и доброжелательно выслушивать собеседника, никогда из деликатности его не перебивая (резок он бывал лишь иногда на научных семинарах, да, вероятно, в политических дискуссиях, но я их не слышал).
Характерный эпизод здесь таков. Как-то на сухумском пляже, в середине 70-ых, я познакомился с милой супружеской парой из Ленинграда. Узнав, что я физик, а затем, что я знаком с АД, они, смеясь, рассказали такую историю. Студенческие друзья Елены Георгиевны, они, приехав в Москву, пришли к ней. ЕГ сказала, что вышла замуж и представила мужа, имя и отчество которого ничего им не говорили. Женщины завели свои дамские разговоры, а гость стал просвещать АД в особенностях вычислительной техники и таинствах какой-то вычислительной машины, над которой работал. Несколько часов АД очень тихо сидел в углу кухни (в крохотной и перенаселенной квартире ЕГ она играла роль гостиной) и терпеливо слушал, изредка кивая головой. Оба, по-видимому, были довольны: АД это не мешало думать над своими проблемами, а гость был воодушевлен интересом какого-то физика.