Этот неожиданный факт объясняется тем, что микроструктура таких познавательных навыков, как чтение, на поздних этапах формирования недоступна внешнему и внутреннему наблюдению. Для ее изучения необходимы экспериментальные исследования. Однако центральное требование такой программы — выделение отдельных операций — «казалось трем научным "наследникам" психологии сознания одинаково подозрительным, хотя и по разным основаниям. Для гештальтпсихоло-гии это был элементаристский атавизм, нарушение "примата целого". Бихевиоризм считал недопустимым само понятие "внутренних" процессов. Наконец, ничто не было более чуждым дифференциальной психологии, чем изучение высших психических функций, направленное на анализ их механизмов» (Scheerer, 1978, S. 348). Действительно, психология чтения — область, где экспериментальный анализ привел к заметным успехам, оказавшим влияние на теорию и практику обучения (см. 7.2.1). Этот пример доказывает, что Найссер ошибается, отказывая лабораторному эксперименту в экологической валидности. Требования валидности, релевантности, практической значимости применяются не к методам, а к теориям. Для определенного класса проблем создание
10 Не следует идеализировать психологию сознания, как это делают авторы, считаю300
имеющей практическое значение теории предполагает лабораторное экспериментирование с характерными для него надежностью и достоверностью результатов.
Учитывая все отмеченные трудности реализации менталистской программы, что можно было бы сказать о возможности хотя бы частичного возвращения к исследованиям поведенческого типа? Представляется, что на современном, нейрокогнитивном этапе развития когнитивной науки обращение к значительно более детальному, чем до сих пор, анализу поведения человека и животных — особенно в условиях, приближенных к естественным условиям жизнедеятельности, — могло бы быть исключительно полезным. Следует отметить также, что картезианскому дуализму противостоит еще одна глобальная, доказавшая свою продуктивность философская позиция. Речь идет о точке зрения Нова-лиса, Фихте, Гегеля и их последователей, включая А.Н. Леонтьева, согласно которой единственной подлинной реальностью является наша деятельность («Тому, что я есть, я обязан моей деятельности» — см. 1.4.1 и 1.4.2). Обоснование этого тезиса будет оставлено нами до последнего раздела данной главы (см. 9.4.3), сейчас же мы ограничимся лишь одним примером.
Важное значение для возникновения когнитивной науки, как известно (см. 1.3.3), имели лингвистические работы Н. Хомского, основанные на аргументе о так называемой «бедности стимула» — невозможности найти в корпусе слышимой речи признаки, достаточные для абстрагирования синтаксических правил. Современные статистические исследования «речи во вне», напротив, уже не исключают такую возможность (см. 6.1.1). Можно предположить даже, что грамматика устной речи в определенной степени связана с грамотностью, становясь полностью генеративной лишь на относительно поздней, письменной фазе развития языка (см. 7.2.1). Наконец, анализ речевого поведения в реальном общении выявляет картину широкой взаимоподдержки и имитации в речи партнеров, так что в действительности некоторая фраза часто начинается одним из них, а заканчивается другим (см. 7.1.3). Все это плохо согласуется с общей индивидуалистской традицией Нового времени и с «картезианской» моделью трансформационной грамматики, согласно которой высказывание монологически порождается говорящим из «глубины собственного духа» в соответствии с интуитивным знанием математических аксиом.
9.2 Перспектива методологического солипсизма
9.2.1 Искусственный интеллект и человеческий разум
Итак, сразу по нескольким направлениям наметилась угроза фундаментальным допущениям когнитивной психологии. Возникает вопрос о возможных перспективах когнитивной науки и ее психологических разделов. Для подавляющего большинства исследователей эти перспективы связаны сегодня с нейрокогнитивной парадигмой. Но как обычно бывает в истории любой науки, ведущая в данный исторический момент парадигма сосуществует с рядом других (см. 9.1.1). Так, в рамках логико-математических исследований и особенно в связи с работами по искусственному интеллекту продолжает развиваться «вычислительный подход», сторонники которого требуют, чтобы всякая теория создавалась как программа для вычислительной машины. Для многих работающих в этой области авторов научные аспекты проблемы имеют лишь вторичный интерес. Искусственный интеллект как часть информатики представляет собой инженерную дисциплину, для которой существенна, прежде всего, реализуемость и функциональность программных продуктов, а не их сходство с какими бы то ни было биологическими или социокультурными системами.
В этом разделе речь пойдет о примерах вычислительного подхода в психологии и когнитивной науке11. «Несмотря на широкое использование вычислительной терминологии (например, "хранение", "процесс", "операция"), обычно за ней сохраняется некоторый метафорический смысл», — пишет Зенон Пылишин (Pylyshyn, 1980, р. 10). Необходимо преодолеть отношение к ментальным вычислениям как к метафоре, тогда и станет возможным исследование основы мышления — синтаксиса внутреннего языка мысли (см. ниже 9.2.2). Пылишин иллюстрирует полезность последовательной формализации на примере геометрии: «...Планиметрия была хорошо известна и широко использовалась уже в Древнем Египте... Но для египтян это был способ арифметических вычислений, подобный счетам, тогда как для греков — демонстрация совершенного платоновского порядка. Только через две тысячи лет Галилей начал концептуальную революцию, которая привела к сегодняшней точке зрения, не оставившей ничего от аристотелевских идей... Каждый представляет пространство пустым... трехмерным вместилищем, существование и свойства которого совершенно не зависят от Земли и других объектов... Полностью этот процесс
• " Мы говорим здесь о вычислительном, а не о символьном подходе, поскольку начи"геометризации мира" был завершен только при Ньютоне» (там же, p. 10)12.
Нельзя недооценивать галилеевских амбиций отдельных представителей этого подхода, который возник вместе с когнитивной психологией и одно время понимался как ее составная часть. Центральной задачей здесь было машинное моделирование возможных познавательных процессов, для чего начиная с 1960-х годов стали использоваться созданные к тому времени языки программирования. Через десять лет в данной области, получившей название искусственного интеллекта, насчитывалось уже свыше 4000 публикаций. Наиболее известными достижениями этого периода стали программы, моделирующие решение задач — «Логик-теоретик» и «Общий решитель проблем» А. Ньюэлла, Г. Саймона, Дж. Шоу, а также восприятие и запоминание информации — «Пандемониум» О. Селфриджа, «Персептрон» М. Минского и ЭПАМ Э. Фейгенбаума. Работы этого периода получили подробное освещение: благожелательное — в книге У. Рейтмана (1968), критическое — в книгах X. Дрейфуса (1978) и особенно Дж. Вейценбаума (1982). Улрик Найссер, хорошо знающий проблемы моделирования, неоднократно выступал против отождествления машинных программ и психологических теорий, подчеркивая более высокий уровень сложности психических процессов (см. 2.2.2).
Следующий период развития начался в 1970-е годы и отчасти продолжается до сих пор. Его существенными моментами стали, с одной стороны, возникновение в качестве альтернативы символьному подходу более правдоподобного с нейрофизиологической точки зрения «субсимвольного подхода» (коннекционизма — см. 2.3.2), а с другой — операционализация с помощью компьютерных программ того факта, что знание может быть представлено не только в форме статичных структур — декларативного знания, но и в форме операций — процедурного знания. Это было сравнительно новым развитием, вызвавшим мини-революцию в самой вычислительной математике и оказавшим значительное влияние на когнитивные исследования, прежде всего в области психологии и нейрофизиологии памяти (см. 5.3.2). Примером процедурного знания являются уже упоминавшиеся системы продукции (см. 2.2.3 и 6.4.1).
Значение систем продукций состоит в возможности выполнения вычислений, что, по предположению, составляет суть процессов познания
12 Пылишин ошибочно описывает здесь свойства феноменального пространства, поскольку последнее структурировано скорее топологически, а также зависит от присутствующих в нем объектов, отношения к ним и типичных условий жизнедеятельности (см. 6.3.2). Его анализ находится в противоречии не только с экологическим (см. 9.3.1) и лингвистическим (Talmi, 1983) анализом восприятия, но и с современной физикой. Так, в теории относительности Эйнштейна масса вещества в некоторой области пространства 302 меняет его геометрию, определяя степень локальной искривленности пространства.