Смекни!
smekni.com

Когнитивная наука Основы психологии познания том 2 Величковский Б М (стр. 80 из 118)

Авторы практически всех обзорных работ, подводивших в 1980-е годы итоги исследований мотивационных процессов, полагали, что они могут быть сведены к формуле «мысль направляет действие» («thought directs action»). В работах такого крупного европейского исследователя, как Хайнц Хекхаузен (2003), представление об аффективной или эмо­циональной детерминации поведения объявлялось «гедонистическим»

2 Экспериментальные результаты и допущения этих когнитивных теорий эмоций очень
скоро стали предметом критического анализа (см. 9.4.3) 285

и было заменено представлением о мотивах как о некоторых когнитив­ных конструктах, включающих рациональную оценку ситуации и учи­тывающих вероятность достижения той или иной цели. Важнейшим опосредующим звеном мотивированного когнитивными конструктами поведения считается каузальная атрибуция — та или иная стратегия объяснения успешности результатов собственных действий. Так, в слу­чае неудачи ее можно объяснить отсутствием способностей, недоста­точными усилиями или, наконец, просто случайным стечением обсто­ятельств — «невезением». Продолжение активности будет, очевидно, зависеть от подобного, выбранного на основании индивидуальной стратегии атрибуции объяснения (см. 6.4.3 и 8.4.1).

На фоне все более широкого распространения когнитивной терми­нологии меньший энтузиазм постепенно стал наблюдаться в тех облас­тях, где когнитивная психология первоначально возникла. Признаки замешательства появились, когда выяснилось, что основанные на ис­пользовании компьютерной метафоры мультикомпонентные модели памяти не имеют того общего характера, который им приписывался. Настоящей аномалией в куновском смысле слова оказались эксперимен­тальные данные о возможности долговременного сохранения гигант­ских массивов сложной невербальной информации, подобной видовым слайдам (см. 5.2.1). Последующие модификации этого поколения моде­лей памяти стали настолько громоздкими, что они фактически потеря­ли возможность выполнять объяснительные функции. Рост числа их ча­стных вариантов, различимых, пожалуй, лишь с помощью факторного анализа, стал практически бесконтрольным. Аналогичная судьба по­стигла глобальные когнитивные модели (см. 6.4.1). Даже наиболее ус­пешные из них срочно подстраиваются сегодня под нейрофизиологи­ческие объяснительные схемы (рис. 9.1).

Первым резкой критике подверг когнитивную психологию один из пионеров вычислительного моделирования мышления Алан Ньюэлл (Newell, 1974b). Позднее с основными выводами его анализа солидаризи­ровались А. Олпорт и М. Айзенк. По мнению всех этих авторов, для ког­нитивной психологии стала типичной концентрация усилий на изуче­нии феноменов, полученных в очень специальных лабораторных условиях. Исследование этих феноменов обычно ведется в контексте ди­хотомических противопоставлений: последовательный или параллель­ный, периферический или центральный, непрерывный или дискретный, врожденный или приобретенный... — Ньюэлл обнаружил свыше 20 та­ких оппозиций. В зависимости от доминирующих в данный момент тео­ретических настроений эти оппозиции могут приобретать еще и оценоч­ный оттенок «плохой — хороший». При этом действительно важные вопросы остаются неизученными. Если эта практика будет продолжать­ся, предупреждал Ньюэлл, то от будущего нельзя ожидать ничего хоро­шего: «Другая сотня плюс-минус дюжина феноменов. Сорок новых 286




Рис. 9.1. Нейрофизиологическая модификация модели ACT-R Дж.Р. Андерсона (по: Taatgen & van Rijn, 2005).


противопоставлений. Будет ли в результате развиваться психология? Мне кажется, что... с течением времени картина просто будет становить­ся все более мутной» (Newell, 1974b, p. 287—289).

И в самом деле, общая картина перестает быть понятной даже для активных участников исследований. Складывается ситуация, описан­ная одним из когнитивных психологов следующим образом: «Мы напо­минаем обитателей тысяч островов, расположенных в одной части оке­ана, но не имеющих сообщения друг с другом. На каждом острове развивается своя культура, свой язык. Иногда мы видим на соседнем острове группы каких-то людей, которые, судя по всему, танцуют, изда­вая при этом непонятные крики. Но поскольку мы не знаем, что все это означает, то эти впечатления быстро забываются» (Claxton, 1980, р. 15).

Критическая оценка состояния психологии, связанная с отсут­ствием систематического накопления знаний, отчетливо проявилась в работах ведущих американских авторов, вышедших в связи со 100-лет­ним юбилеем научной психологии в 1979 году. Многие участники се­рии юбилейных симпозиумов, среди них такие известные авторы, как


287


Дж. Гибсон, 3. Кох, Р. Кетелл, Дж. Левенджер, Р. Льюс и даже патриарх американской математической психологии У. Эстес, пришли к выводу, что за этот период прогресс психологии оказался либо очень скромным, либо отсутствовал, либо обернулся регрессом3. В качестве ведущего на­правления последних десятилетий когнитивная психология несет часть вины за это положение. К близкому выводу пришел и Тулвинг (Tulving, 1979), который подвел итоги исследований в области психологии памя­ти, одной из центральных для когнитивного подхода. Основным при­знаком развития науки, по его мнению, является то, что результаты предыдущих исследований «глубоко укореняются в кумулятивно разво­рачивающейся структуре знания». Однако за прошедшие 100 лет в этой области так и не появилось инвариантного, окончательно установлен­ного ядра.

Особый интерес представляет мнение Найссера, «Когнитивная пси­хология» которого в течение длительного времени была основным руко­водством не только для работающих психологов, но и для студентов аме­риканских университетов. В следующей книге «Познание и реальность» (Найссер, 1981) он пришел к выводу, что когнитивная психология дает искаженный образ природы человека, копируя стандартные лаборатор­ные процедуры и традиционные способы объяснения. Заимствуя термин у Брунсвика и Гибсона, он призывает к экологической валидности исследо­ваний познавательных процессов. «Короче говоря, — пишет Найссер, — результаты 100 лет исследований памяти несколько обескураживают. Мы установили надежные эмпирические обобщения, но большинство из них столь очевидны, что известны даже десятилетнему ребенку... По­звольте мне быть искренним: я не вижу никаких фатальных ошибок в мультикомпонентных моделях памяти, в принципе специфического ко­дирования Тулвинга, в моделе АС Τ Андерсона и т.д.... Но они говорят так мало о повседневном использовании памяти, что кажутся мне со­зревшими для судьбы, которая сравнительно недавно постигла бихеви­ористскую теорию научения» (Neisser, 1978, р. 12—13).

Экологическая валидность для Найссера — это также соответствие теоретических представлений экологическому подходу, который связан с именем Гибсона. Речь идет прежде всего о модели перцептивного цик­ла, описывающей восприятие как процесс развернутого во времени вза­имодействия организма и окружения (см. 3.3.3). По мнению Найссера,

3 Критике, в частности, был подвергнут «методизм» — приоритет, отдаваемый част­ным методическим приемам перед содержательным анализом проблемы, словом, то, что Выготский более хлестко называл «фельдшеризмом» в психологии. Д. Лири описывал сло­жившуюся к началу 1980-х годов ситуацию как своеобразное межвременье: «...критика логического позитивизма...», «...разочарование в идеале прогресса психологии...», «...в отсутствие какой-либо общепризнанной альтернативы многие психологи продолжают работать так, как они это делали в прошлом, но без убежденности в правоте своего дела, 288 характерной для предыдущих поколений...» (Leary, 1980).

в это взаимодействие равный вклад вносят внутренние когнитивные схемы, активность организма и внешнее окружение. Найссер, следова­тельно, не настолько радикален, чтобы вообще отрицать существование внутренних репрезентаций окружения даже в столь общей форме, как схемы. Именно такое отрицание содержится в работах Гибсона и его последователей (см. 9.3.1).

Сомнениям, как мы видим, подвергается не только главное мето­дическое средство научной психологии — гипотетико-дедуктивный эк­сперимент, но и центральное для когнитивного подхода понятие внут­ренней репрезентации (см. 2.2.1). «Каждый, кто попытался бы читать современную литературу о когнитивных репрезентациях, довольно ско­ро пришел бы в недоумение, — отметил четверть века назад Стивен Палмер, — и с полным на то основанием. Эта область запутана, плохо определена и крайне дезорганизована. Среди наиболее популярных тер­минов можно найти следующие: зрительные коды, вербальные коды, пространственные коды, физические коды, наименования, образы, ана­логовые, цифровые и векторные репрезентации, изоморфизмы первого и второго порядков, многомерные пространства, шаблоны, признаки, структурные описания, семантические сети и даже голограммы. Эта из­быточность терминов... была бы хорошим делом, если бы все различе­ния были ясны и систематически дополняли друг друга. Факт состоит в том, что они не ясны и не соотносимы между собой... Это не характерно для области с глубоким пониманием своих проблем и серьезным стрем­лением к их разрешению» (Palmer, 1978, р. 259).

9.1.2 Произвольность формальных моделей

В чем заключалась причина этого нового кризиса? Возникновение ком­
пьютерной метафоры было связано с принятием двух решений, упроща­
ющих процедуры исследований. Первое решение состояло в отказе от
анализа всякого достаточно сложного, развернутого во времени есте­
ственного поведения. Второе — в отказе от анализа мозговых механиз­
мов (см. 2.2.3). Исходная идея разделения психологического «софтвера»
и физиологического «хардвера» полностью соответствовала духу карте­
зианского дуализма, с его верой в мощь математической интуиции (см.
1.1.1). Считалось, что абстрактные символьные модели, особенно в
форме компьютерных программ, являются идеальным инструментом
для объяснения познавательных процессов. Но во многих случаях этот
инструмент оказался... слишком мощным. Всякая формула, снабженная
достаточным числом свободных параметров, позволяет путем подбора
их числовых значений описать практически любой массив эмпиричес­
ких" данных. Проблема произвольности формальных моделей стала для
когнитивного подхода наиболее серьезной причиной методологическо­
го кризиса 1980-х годов. 289