Когнитивная наука Основы психологии познания том 2 Величковский Б М (стр. 79 из 118)
Причины нового кризиса следует искать в общих основаниях когнитивной науки. Декарт выдвинул идею независимости материи и мысли (духа). Несмотря на ряд кризисов и обусловленную ими смену глобальных подходов, эта идея доминировала в психологических исследованиях с момента возникновения психологии как науки вплоть до начала 1990-х годов. Благодаря созданию новых методов анализа работы мозга (прежде всего трехмерного мозгового картирования) ситуация стала меняться в направлении признания массивного взаимодействия этих якобы независимых «субстанций». Более того, из-за распространения моделей с параллельными и параллельно-иерархическими архитектурами ведущая парадигма когнитивной науки более всего напоминает сегодня монадологию Лейбница. Дальнейшие перспективы когнитивной науки и ее практических приложений могут быть связаны с плюралистической стратегией исследований, в частности, с полузабытой, но исключительно продуктивной деятельностной парадигмой, впервые сформулированной Новалисом, Фихте и Гегелем.
9.1 От дуализма Декарта к новой монадологии
9.1.1 Третий кризис научной психологии
В этом разделе мы остановимся на чрезвычайно важном моменте в новейшей истории когнитивных исследований — выраженном методологическом переломе, или, как сейчас принято говорить, «смене парадигмы», который произошел на границе нового тысячелетия (см. 2.3.1 и 2.4.1). Широкое употребление термина «парадигма» началось с 1962 года, в контексте получившей широкую известность теории «научных революций» американского философа и историка науки Томаса Куна (русский перевод, 1977). Согласно этому автору, на определенных — нормальных — отрезках истории любой науки можно выделить установившуюся научную парадигму. Она представляет собой комплекс практически безоговорочно принимаемых научным сообществом фундаментальных допущений: методологических установок, теоретических и претеоретических представлений (метафор), определений важных и второстепенных задач исследований, критериев оценки их успешности и т.д. Парадигма определяет имплицитные правила, по которым делается нормальная наука.
По мере накопления опытных данных, все более убеждающих научное сообщество в правильности парадигмы, в ходе исследований неизбежно возникают аномалии — отдельные наблюдения, которые не могут быть теоретически предсказаны на основе принятой парадигмы. Поскольку нормальная наука — это в первую очередь деятельность по решению научных головоломок, аномалии привлекают внимание наиболее способных членов сообщества исследователей. Если аномалии сохраняются и даже множатся, наука переходит из нормального состояния в состояние кризиса. В том случае, если парадигма принципиально недостаточна и зона кризиса продолжает расширяться, данная наука созрела для революции. Пытаясь спасти парадигму, лояльные члены научного сообщества делают все большее количество частных поправок и дополнений. По словам Николая Коперника, «с ними происходит нечто подобное тому, когда скульптор собирает ноги, голову и другие элементы для своей скульптуры из разных моделей: каждая часть превосходно вылеплена, но не относится к одному и тому же телу... получается скорее чудовище, чем человек» (цит. по Кун, 1977, с. 118).
Иначе говоря, парадигма теряет свою эстетическую привлекательность (см. 1.1.1). Научная молодежь проявляет недовольство и начинает открыто обсуждать не оспаривавшиеся ранее фундаментальные допущения. Но для революции в науке нужно нечто большее, чем неудовлетворенность старой парадигмой и недовольство старшим поколением, а именно новая парадигма. Как подчеркивает Кун, отбросить парадигму, не имея для нее замены, значит «отбросить науку вообще» (там же, с. 112). Анализируя крупные революционные эпизоды в развитии 283
естествознания (подобные коперниканско-галилеевской революции в астрономии и физике), он приходит к выводу, что новая парадигма обычно является созданием гения, способного порвать с привычным взглядом на вещи. В меру своей достаточности для разрешения кризиса новая парадигма завоевывает науку. Этот процесс сопровождается ожесточенными спорами, вызванными взаимным непониманием из-за имплицитного характера основной части фундаментальных допущений1.
Теория научных революций Томаса Куна дает яркое и узнаваемое описание глобальных концептуальных изменений, лежащих в основе развития научных представлений (см. 6.3.1). В отечественной философской литературе, по понятным причинам, длительное время была особенно широко представлена точка зрения марксистской истории и методологии науки. Для последней существенно предположение о поступательности и прогрессивности развития. Отвергая психологические («иррациональные») моменты концепции научных революций, марксизм одновременно подчеркивает революционность всякого крупного продвижения науки вперед. Прогресс научного знания определяется, согласно этой точке зрения, законами гегелевской диалектики: перехода количественных изменений в качественные и отрицания отрицания — развития путем противоречия в соответствии с принципом смены тезиса антитезисом и разрешения противоречия на стадии синтезиса (см. 1.4.1). В силу этих особенностей развития науки на новых витках спирали возможно возвращение к старым проблемам, но на более высоком уровне обсуждения и с более мощным арсеналом средств их решения.
Однако возвращение к старым проблемам может происходить и при движении по кругу. В этом случае возможна смена парадигм и довольно живая иллюзия революционных изменений. Эти процессы, особенно если они охватывают научные сообщества, насчитывающие тысячи членов, напоминают колебания гигантского маятника. Интересен в этом отношении проведенный С.Л. Рубинштейном еще в 1940 году анализ, позволивший ему сделать вывод, что подобные колебания в психологии могут осуществляться одновременно в ряде плоскостей: сенсуализм-рационализм, натурализм-спиритуализм, элементаризм-холизм, иррационализм-интеллектуализм и т.д. Значительно позже похожий анализ провел создатель семантического дифференциала Чарльз Осгуд (Osgood, 1980), который выделил два основных полюса колебаний парадигм в психологии и лингвистике На одном полюсе локализованы бихевиоризм и традиционные (сравнительно-описательные) направления лингвистики. На другом — когнитивизм и трансформационные течения, прежде всего порождающая грамматика Хомского. Одним из 25 (') коррелирующих противопоставлений оказалась классическая пара «эмпиризм-рационализм» (см. 1.1.2).
1 Свидетельством возникающих при этом трудностей является замечание Макса Планка. «Новая научная истина прокладывает дорогу к триумфу не посредством убеждения оппонентов и принуждения их видеть мир в новом свете, но скорее потому, что ее оппоненты рано или поздно умирают и вырастает новое поколение, которое привыкло к ней» 284 (1966, с. 188-189)Для внешнего наблюдателя психология к началу этого периода представляла собой картину почти тотального когнитивизма. Этому подходу отводилась значительная часть симпозиумов международных конгрессов. Когнитивный ментализм утвердился в лингвистике (см. 7.3.2) и все чаще становился предметом философского анализа. Это нашло выражение в решениях специальной междисциплинарной конференции, состоявшейся в 1979 году в Сан-Диего по инициативе Дональда Нормана. Здесь было впервые официально объявлено о создании когнитивной науки, призванной синтезировать психологию с лингвистикой, антропологией и такими разделами кибернетики, как искусственный интеллект и машинное зрение. Появились и новые журналы под тем же названием. Интересно, что нейрофизиология и нейропсихология первоначально оставались в стороне от этого развития, за исключением цикла работ по анализу специализации левого и правого полушарий, проведенного Роджером Сперри и его коллегами. За последние два десятилетия достижения в области когнитивной науки трижды отмечались Нобелевским комитетом — премии получили Р. Сперри (по медицине и физиологии), Г. Саймон и Д. Канеман (оба по экономике).
Вернемся, однако, к психологии, где когнитивный подход охватил самые разные области исследований. Это проявилось, например, в быстрой ассимиляции американскими психологами теории развития Пиаже, а затем и Выготского. Этот подход также быстро распространился на изучение эмоционально-аффективной сферы и личности, начало чему положили ранние когнитивные теории социальной психологии (см. 1.3.3). В наиболее известных когнитивных теориях эмоций и стресса, связанных, прежде всего, с именами С. Шектера, Дж. Сингера, Р. Лазаруса и Дж. Мандлера, эмоциональные состояния описывались как результат, с одной стороны, физиологической активации и, с другой, когнитивной оценки (appraisal) ситуации. Физиологическая активация определяет при этом лишь интенсивность и генерализованные «телесные» проявления эмоций, когнитивная оценка — их качество и субъективное содержание. Следует отметить, что в данном отношении эти теории хорошо вписывались в картезианские представления, согласно которым неспецифические проявления «страстей души» относятся к сфере пространственной телесности, а не духовности (см. 1.1.1)2.