Когнитивная наука Основы психологии познания том 2 Величковский Б М (стр. 46 из 118)

оказывается роль самой метафоры — не является ли она просто вторичным обозначением подобных, заранее существующих параллелей? Ла-кофф настаивает, что метафоры выполняют продуктивную роль и, по крайней мере частично, впервые формируют сходство между семантически более богатой областью-источником и семантически бедной областью-целью. Иллюстрацией может служить сравнительно свежая метафора «ИДЕИ — это ПИЩА». В самом деле, идеи можно тем или иным образом употреблять, их также можно жевать, долго переваривать... Эти последние, действительно удачные образы оформляются лишь благодаря введению метафоры.

В более формальном плане метафоры, идиомы и примеры метонимии («Выготский на верхней полке в синем переплете») рассматриваются в когнитивной лингвистике как варианты сложных знаков, или конструкций (см. 7.3.2). Значение конструкций не выводится из слов, более того, часто входящие слова не имеют значения и не встречаются в отдельности, вне шаблонной упаковки. От сравнительно простых оборотов, таких как американские «all of a sudden» и «tit for tat» (это сочетание двух псевдослов используется для обозначения того, что с библейских времен является важным принципом межличных и межгосударственных отношений — «Как ты мне, так и я тебе»), до значительно более сложных конструкций (они могут включать целые тексты) эти аномальные с точки зрения генеративной грамматики структуры образуют континуум или градиент, покрывающий практически все многообразие форм письменной и устной речи. Специфика метафоры как средства коммуникации и мышления заключается при этом в гипотезе инвариантности: метафора отображает схематическую образную структуру (отношения фигуры и фона, причин и следствий, движение и т.д.) некоторого фрагмента области-источника на область-цель, тем самым структурируя последнюю (Croft & Cruse, 2003).

Если общий принцип МЕТАФОРИЗАЦИИ состоит в том, что семантически более богатые области используются для интерпретации и структурирования относительно более бедных, то что это за области? Этимологические изыскания говорят о том, что основой для образных сравнений часто служит лексика, описывающая чувственный опыт. Практически универсальной в разных культурах и языках является оптическая метафора, то есть связка «видеть» — «понимать» с коннотациями типа «ясный», «прозрачный», «понятный». В целом ряде языков прослеживается цепочка трансформаций глагола «слышать» — к «слушать» (в значении «обращать внимание») и «слушаться». Тот же корень используется для обозначения важной информации, сообщения — «слух». Многие когнитивные лингвисты и психологи полагают, что источник метафор — это наше тело и, более того, что язык возник и актуально функционирует в режиме прямого соотнесения значения абстрактных понятий с сенсомоторными ощущениями. В радикальной форме это подчеркнули в своей последней -книге Дж. Лакофф и М. Джонсон (Lakoff & Johnson, 1999), для которых подобная «телесная заземлен-

167

ность» (embodiment) семантики стала центральным объяснительным принципом (см. 2.2.3 и 9.3.3).

Однако в подобном общем виде эта точка зрения вызывает возражения. Она, во-первых, игнорирует культурный опыт⁴⁸. Во-вторых, она сводит концептуальное знание (уровень Е) к пространственным и телесным ощущениям (уровни С и В). В серии замечательных по их простоте экспериментов психолог из Станфордского университета Лера Боро-дитская и ее коллеги решили выяснить, как влияют на проявление концептуальной метафоры «ВРЕМЯ — это ПРОСТРАНСТВО» актуальное движение тела в пространстве и одно лишь мысленное представливание движения (Boroditsky, Ramscar & Frank, 2001).

Они предъявляли испытуемым неоднозначное высказывание «Назначенное на среду собрание было сдвинуто на два дня вперед», прося ответить, когда в терминах дня недели должно теперь состояться собрание. Если считать, что время движется относительно статичного наблюдателя, то ответом будет «понедельник». При движении самого наблюдателя во времени ответом будет «пятница». В одном из экспериментов этот вопрос задавался людям, находящимся в здании аэропорта. Те, кто лишь встречал кого-либо, с несколько более высокой вероятностью давали ответ «понедельник». Только что прилетевшие с большим преимуществом отвечали «пятница». Интересно, что такое же предпочтение ответа «пятница» наблюдалось и у лиц, готовившихся к отлету. Это означает, что одно только мысленное проигрывание движения способно определить характер метафорического переноса, причем не хуже, чем ощущение физического движения. Более того, последующие эксперименты показали, что при конфликте физического и мысленного движения доминирует мысленное проигрывание.

Сомнения вызывает также рассмотрение метафорического переноса лишь как отображения структур одной предметной области на другую. Такие отображения сплошь и рядом осуществляются в нормальном функционировании языка, при порождении практически любого высказывания. Но метафоры все-таки не всеобщи, они образуют особый класс психолого-лингвистических феноменов, привлекающий к себе повышенное внимание читателя/слушателя. Для них существенна необычность порождаемых конструкций, часто оставляющая впечатление неполной реалистичности («как если бы» семантики — см. 8.1.3). Кроме того, метафоры характеризуются особой личностно-смысловой и ситуативной нагрузкой. Лексикализация метафоры разрушает как раз эти характеристики.

⁴⁸ Культурно-исторический опыт, несомненно, влияет на содержание концептуальных метафор. Так, если жизнь — это долгий и тяжелый путь, то сегодня мы, похоже, преодолеваем его не так как раньше (то есть пешком, двигаясь даже не по дороге, а через некое метафорическое поле), а явно более моторизованном образом Поэтому временами нам приходится тормозить, прикладывать усилия, чтобы все-таки вырулить, и на са-168 мьш худой конец просто надеяться, что «кривая вывезет»

Вероятнее всего это происходит потому, что в результате многократного повторного использования соответствующие процессы обработки автоматизируются и снижается уровень их контроля — с уровня метакогни-тивных координации F до уровня концептуальных структур Е.

Это предположение можно было бы проверить с помощью методов мозгового картирования. Надо сказать, что вопрос о нейрофизиологических механизмах метафорического и вообще всякого непрямого использования речи длительное время оставался малоизученным. В 1980-е годы в работах Т.В. Черниговской и В.Л. Деглина были получены первые доказательства того, что непрямое использование речи может быть связано скорее с правым, а не с левым, традиционно считавшимся собственно «речевым» полушарием (Черниговская, Деглин, 1986). В последние два десятиления были накоплены подтверждающие и уточняющие гипотезу Черниговской и Деглина данные, согласно которым понимание поэтических, а значит, еще не лексикализованных метафор, иронических замечаний и юмора связано с префронталъными областями, причем действительно прежде всего правого полушария (например, Shammi & Stuss, 1999).

Интересно, что поражения этих структур ведут к конфабуляциям, проблемам с отслеживанием истинностных, онтологических параметров знания (см. 5.1.1). Эти же или непосредственно примыкающие к ним структуры коры участвуют в извлечении информации о субъективно значимых эпизодах биографии, в кодировании материала с точки зрения личностного к нему отношения и в решении задач, предполагающих рефлексивный учет мнений и знаний других людей о той же самой ситуации, то есть связаны с функционированием «индивидуальной теории психики» (см. 5.3.3). Таким образом, в настоящее время сами экспериментальные данные начинают способствовать преодолению искусственного, часто обусловленного лишь административными соображениями разделения психологической науки на изолированные друг от друга «департаменты». Более того, очевидна тенденция к преодолению различий между подходами и теоретическими моделями познавательных процессов и языка, существующими в широком поле когнитивой науки, прежде всего в психологии, лингвистике, антропологии и нейрофизиологии.

7.4.3 Технологические применения прагматики

Поддержка процессов коммуникации выдвигается на первый план в современных технологических приложениях когнитивных исследований. Специальной прикладной дисциплиной, занимающейся оптимизацией взаимодействия человека и компьютера, стала возникшая в начале 1980-х годов (с появлением графических интерфейсов и персональных

169

170

компьютеров) когнитивная эргономика. В более широком плане оптимизацией человеко-машинных взаимодействий продолжают заниматься такие дисциплины, как инженерная психология и, что примерно идентично по значению, но более продвинуто непосредственно в область промышленных разработок (R&D, Research and Development — исследование и развитие), инженерия человеческих факторов. Наконец, специфический анализ и моделирование (или «извлечение») знаний являются предметом инженерии знаний, связывающей такие разделы когнитивной психологии, как психосемантика, с информатикой и искусственным интеллектом, а с недавних пор и с работами в области искусственных нейронных сетей (см. 2.3.3 и 9.2.3).

Простейшее применение изложенных в этой главе данных — простейшее по идее, а не по реализации, требующей кропотливого психофизического и лингвистического анализа, а также достаточно сложного программирования, — состоит в создании систем, дублирующих фонологический канал взаимодействия в зрительной модальности, как это имеет место при непосредственном речевом общении. Эти системы «видимой речи» иногда называют также «говорящими головами», поскольку они представляют собой показываемые на экране головы с движущимися в соответствии с фонетикой речи губами (Massaro, 1995). В качестве интерфейса, присоединенного к телефону, «видимая речь» должна поддерживать речевое общение людей с нарушениями слуха. Эти же системы могут использоваться для более эффективного речевого обучения слабослышащих детей. Наконец, данная частная технология нужна в качестве элементарной составляющей при создании виртуальных коммуницирующих агентов — дикторов индивидуально подобранных по интересам новостей, персональных секретарей, продавцов и менеджеров интернет-магазинов и т.п.