Когнитивная наука Основы психологии познания том 2 Величковский Б М (стр. 22 из 118)

6.4.3 Наивная физика и психология обыденного сознания

Изучение обыденного сознания и его практического выражения — здравого смысла — представляют собой одну из увлекательных, хотя и не всегда бесспорных глав когнитивных исследований. В течение длительного времени в этой области доминировал историко-литературоведческий и лингвистический анализ. Так, популярной темой многих исторических работ является обсуждение особенностей массового сознания на различных этапах развития космогенических представлений, в частности, их изменение при переходе от Средневековья к Возрождению и несколько позднее, в 16-м — первой половине 17-го века, когда, по'замечанию Рассела, «Васко да Гама и Колумб раздвинули границы мира, а Коперник — неба» (см. рис. 6.14). В начале 20-го века задача изучения претеоретических, или «наивных», представлений была поставлена феноменологией и близкой к этому направлению философии гештальт-психологией. «Подобно другим наукам, — писал Вольфганг Кёлер в одной из своих главных работ, — психология может иметь только одну исходную точку: мир — такой, каким мы его наивно и некритически воспринимаем» (КоеЫег, 1947, р. 1—2).

Рис. 6.14. Известная французская гравюра, иллюстрирующая изменение мироощуще-
82 ния при переходе от Средневековья к Возрождению.

Образцом для самых ранних психологических работ в этой области послужили эксперименты Кёлера (КоеЫег, 1924) по исследованию

интеллекта человекообразных обезьян, проводившиеся им во время интернирования на острове Тенерифе (см. 1.3.1). Термин «наивная физика» был впервые использован берлинскими психологами Отто Липманном и Гельмутом Богеном (Lipmann & Bogen, 1923), проанализировавшими, каким образом школьники решают простые механические задачи, типа задач на использование рычагов, на занятиях в классе и на практике. Оказалось, что вместо теоретического знания в основе представлений школьников о механике часто лежит непосредственное зрительное впечатление. В современной литературе в связи с этим обычно говорят о роли наглядных, квазипространственных ментальных моделей (см. 8.2.2).

Системы представлений, образующие основу наших практических знаний о механических взаимодействиях, до сих пор обнаруживают большее сходство с аристотелевской, чем с галилеевской физикой. Например, важной прикладной задачей, интересовавшей работодателя Галилея герцога Тосканского, было определение траектории полета артиллерийского ядра. Согласно господствовавшим тогда представлениям, снаряд, выпущенный горизонтально, будет некоторое время, замедляясь, лететь горизонтально, а затем просто упадет вниз. Галилей показал, что, если отвлечься от сопротивления воздуха, движение может быть описано как векторная сумма двух независимых движений: горизонтального движения с постоянной скоростью (закон инерции) и вертикального движения со скоростью, возрастающей пропорционально времени, которое прошло с момента выстрела (закон свободного падения). Иными словами, снаряд будет двигаться по параболе.

Казалось бы, в наши дни это должна быть общепризнанная точка зрения. Тем не менее исследования, проведенные с похожей задачей определения траектории движения ядра, падающего с летящего в одном и том же направлении с постоянной скоростью и на постоянной высоте самолета, выявили значительный разброс в ответах испытуемых (McCloskey, 1983)³³. На рис. 6.15 показаны четыре варианта предлагавшихся на выбор ответов. В условиях задачи испытуемым в явном виде предлагалось игнорировать сопротивление воздуха и присутствие ветра. Правильным является вариант (А), согласно которому ядро падает по параболической траектории и в момент соприкосновения с землей самолет находится прямо над ним. Однако лишь около 40% испытуемых остановилось на этом варианте, причем очень немногие из них отмечали существенность места падения в связи с положением самолета. Большинство предпочитали другие ответы, например такой, который скорее напоминает не движение тяжелого металлического тела, а движение парашюта, зависающего под пролетающим самолетом и опускающегося, при отсутствии ветра, в месте, над которым самолет уже давно пролетел (ср. рис. 6.15Г). В своих объяснениях испытуемые обнаружили особые

³³ В нашем непосредственном восприятии, как было показано выше (см. 3.1.2), не
выполняются и некоторые другие фундаментальные принципы галилеевско-ньютонов-
ской физики, такие как равнозначность выбора системы отсчета и векторное сложение
скоростей (правило параллелограмма). 83

84

Рис. 6.15. Четыре ответа, предъявлявшиеся на выбор в задаче определения траектории падения объекта с летящего самолета (по: MçCloskey, 1983).

проблемы с пониманием закона инерции. Для них была типична вера в необходимость постоянно возобновляемых толчков, без которых энергетический импульс (то есть, по сути дела, аристотелевский «импетус»), сообщенный объекту, будет гаснуть и движение прекратится.

Конечно, и эту, отчасти «догалилеевскую», точку зрения нельзя считать иррациональной, так как испытуемые, по-видимому, просто не могли отстроиться от своего повседневного опыта, свидетельствующего о присутствии оказывающей сопротивление движению среды. В другом недавнем исследовании наивной физики (Hecht & Proffitt, 1995) испытуемым предлагалось выбрать правильное изображение жидкости в сосуде, напоминавшем по виду пивную кружку: в разных изображениях независимо варьировался наклон сосудов и наклон поверхности жидкости. Понятно, что поверхность жидкости должна быть параллельна поверхности Земли, причем независимо от наклона сосуда. Однако испытуемые чаще выбирали изображения, на которых жидкость была несколько наклонена в направлении наклона сосуда. Эта ошибочная оценка увеличивалась в случае привлечения экспертов — мюнхенских барменов, работающих на знаменитой пивной ярмарке «Октоберфест». Объяснение опять же нужно искать в зрительном опыте — при быстром переносе наполненных кружек поднос должен быть наклонен в направ-

лении вектора ускоренного движения. Это необходимо для компенсации отклонения суммарного вектора влияющих на жидкость сил от гравитационной вертикали, иначе кружка может упасть, а пиво выплеснуться. Если перцептивный опыт столь существен, то не удивительны проблемы, связанные с пониманием потерявшей наглядную очевидность «постклассической» физики 20-го века (см. 8.3.2). Естественно задать вопрос, почему была утрачена очевидность? Скорее всего потому, что наше восприятие изначально направлено на спецификацию подвижных предметов в объемном пространственном «каркасе» (см. 3.4.2). Понятие времени возникает позднее и на совершенно другом уровне, в контексте припоминания личностно значимых событий (см. 5.3.2 и 8.1.1), причем для описания свойств времени мы опираемся на концептуальные метафоры из более известной области пространственных отношений (см. 7.4.2). Современная физика оперирует понятиями, парадоксальными с точки зрения формирующейся таким образом наивной модели мира. Так, физика макромира (специальная и общая теория относительности) использует понятие единого пространства-времени и, подчеркивая относительность выбора систем отсчета, одновременно ограничивает возможную скорость движения некоторой константой — скоростью света. Не менее парадоксальным образом для обыденного сознания физика микромира (квантовая механика) объединяет свойства предметов и среды — понятие волны/частицы — и дает вероятностную (а не детерминистскую) трактовку свойств элементарных частиц в форме соотношения неопределенностей их параметров³⁴.

Все это подтверждает мнение Гибсона (см. 9.3.1) об ограниченной применимости современных физических моделей в психологии: «Под влиянием успехов атомной физики некоторые мыслители пришли к выводу, что наше земное окружение, состоящее из поверхностей, предметов, мест и событий, является фикцией... Однако перенос закономерностей микромира на восприятие реальности полностью ошибочен. Мир можно анализировать на разных уровнях, от субатомного до земного и космического. На одном полюсе существуют физические структуры порядка миллимикронов, на другом — световых лет. Но для живых существ несомненно более важным и адекватным является промежуточный сегмент, в масштабе от миллиметров до километров. Он более адекватен уже потому, что в этом случае мир и животные оказываются сопоставимы друг с другом» (Gibson, 1966, р. 211).

³⁴ Содержания массового, профессионального и индивидуального сознания, разуме
ется, могут значительно отличаться в этом отношении. Так, психологам-эксперимента
торам идея соотношения неопределенностей более близка, чем представителям других
гуманитарных дисциплин, поскольку в психофизике, как и в физике микромира, всякая
процедура измерения существенно взаимодействует с измеряемым объектом. Одновре
менное определение двух и более параметров восприятия или, скажем, памяти (как и эле
ментарной частицы) с одинаково высокой точностью часто оказывается невозможным.
Эту близость научной психологии и квантовой механики неоднократно отмечал созда
тель последней Нильс Бор. 85

Еще одним важным источником данных об особенностях обыденного сознания стали работы культурных антропологов, прежде всего Клода Леви-Стросса, и исследователей развития психики ребенка — начиная с Пиаже и кончая такими современными авторами, как Томас Бауэр (см. 3.4.3), Норберт Бишоф (см. 6.3.3), Элизабет Спелке (см. 5.4.1) и Йозеф Пернер (см. 8.1.1). В частности, категории наивной психологии (или, как ее предпочитают называть в философской и антропологической литературе, folk psychology) обнаружили чрезвычайное разнообразие имплицитных и более явных, эксплицитных форм, демонстрирующих развитие в течение всей жизни человека. В последующих главах мы подробно остановимся на одном из важнейших этапов этого развития, связанных с осознанием различий собственных знаний и знаний других людей. Здесь мы рассмотрим лишь отдельные примеры категорий наивной психологи в их связи с языковыми значениями.