Когнитивная наука Основы психологии познания том 2 Величковский Б М (стр. 13 из 118)
Схемы — это гипотетические конструкты, реконструируемые лишь в результате специальных экспериментов. Считается, что отдельные аспекты схем могут осознаваться в форме субъективных образов. Объяснение природы последних представляет собой одну из наиболее спорных проблем когнитивных исследований (см. 5.3.1 и 9.1.2). Теория двойного кодирования Паивио подчеркивает специфику образного кодирования, хотя сторонники данной теории не всегда способны достаточно ясно объяснить, в чем эта специфика состоит. Тяготеющие к формализации авторы трактуют образы как предложения некоторого «ментального языка». Интересным представляется мнение Найссера (1980). Если первоначально (в период «Когнитивной психологии» — см. 2.2.2) он считал образы своего рода ослабленным восприятием, то в последующие годы его точка зрения претерпела изменения. Вслед за Ж. Пиаже и П.Я. Гальпериным, он связывает образы с интериоризиро-ванными действиями.
В самом деле, практические действия и локомоции всегда ведут к изменению вида объектов и окружения. Выполняя некоторое действие, мы предвосхищаем изменения вида объектов, но поскольку эти изменения, как правило, и в самом деле наступают, нами осознается лишь изменение актуального восприятия. Как считает Найссер, образы — это неподтвержденные ожидания19. В случае идеальных (то есть проигрывае-
19 Неподтверждение ожиданий можно почувствовать в реальных условиях, например,в форме легкого «удара» или «толчка», вступая на остановившийся эскалатор. Это зри
тельно-кинестетическое впечатление возникает и тогда, когда мы знаем и одновременно
отчетливо видим, что эскалатор неподвижен. Таким образом, речь идет об имплицитных,
50 а не об осознаваемых ожиданиях.
мых мысленно, интериоризированных) действий такие «неподтвержденные ожидания» становятся общим местом, а образы — одним из основных «элементов» нашей внутренней жизни. Конкретно это можно было бы описать так. На некотором этапе развития мы начинаем контролировать наши движения, начиная их идеомоторно, но затем задерживая, так чтобы они не реализовались в действительности. Наличие предвосхищения (в тех модальностях, которые используются для обратной связи о ходе действия, то есть прежде всего в зрительной и несколько менее заметно в тактильно-кинестетической форме) осознается нами при отсутствии реальных изменений как возникновение мысленного образа, очень похожего на реальное восприятие, но в то же время явно субъективного, нереального (см. 8.1.3 и 9.1.2). Лучшим средством контроля над действиями и над воображением, конечно, является речь, которая постепенно, как бы специально для решения этих задач инте-риоризируется и принимает форму внутренней речи (см. 4.4.3 и 7.3.2).
Действительно, как при мысленных вращениях (см. 5.3.1), так и при других трансформациях внутренних репрезентаций характер осуществляемых во внутреннем плане операций явно аналогичен физическим операциям, которые могли бы осуществляться и во внешнем пространстве. Так, в задаче мысленного складывания кубика из предъявляемой двумерной выкройки время реакции в точности отражало число необходимых пространственных операций (Shepard, 1978b). Еще одна серия экспериментов была посвящена изучению мысленного объединения отдельных фрагментов в более сложную конфигурацию, которая затем должна была сравниваться с тестовым изображением. Кратко результаты свелись к следующему: 1) целостные репрезентации действительно могут быть синтезированы; 2) в случае сложного материала, например условных, но довольно детальных изображений человеческих лиц, быстро обнаруживаются пределы возможности такого образного объединения. Чрезвычайно важен еще один результат — при словесном описании исходных фрагментов манипулирование происходит не со словами, а с их образными аналогами.
В другой работе (Cooper & Podgorny, 1976) мысленное вращение было
объединено с методикой вычитания Дондерса для изучения связи готов
ности к восприятию некоторого предмета с формированием образа этого
предмета. Испытуемым показывался знакомый символ (например, бук
ва «R») или его зеркальный вариант («Я»), повернутые из вертикального
положения на различный угол (30°, 60° и далее с шагом 30°). Необходи
мо было быстро решить, идет ли речь об обычном или зеркальном вари
анте буквы. Время реакции возрастало с увеличением угла поворота.
Основной результат состоял в том, что с помощью предварительной ин
формации можно было влиять на время ответа — в разных пробах испы
туемым вербально сообщалось, какой символ будет предъявлен, на ка
кой угол он будет повернут либо то и другое вместе. Функции времени
реакции полностью информированных испытуемых располагались ниже
функций, полученных в других условиях, и не зависели от угла поворо
та. Они также не зависели от того, как испытуемые получали предвари- 51
52
тельную информацию — раздельно об ориентации и идентичности или с помощью показа повернутого на нужный угол объекта. Это позволяет сделать вывод, что репрезентации, строящиеся на основе вербальной информации, представляют собой столь же эффективные эталоны опознания, как и сами буквы, показанные в повернутом положении.
Как отмечалось ранее (см. 5.3.1), обширная программа изучения зрительных образов проводится Стивеном Косслином и его сотрудниками (Kosslyn, 1981). Этот автор показал, что при мысленном сканировании представляемой карты пространственная близость играет ту же роль, как и при зрительном обследовании реальных карт: время реакции линейно растет с увеличением расстояния между сканируемыми точками. Более того, при визуализации объемных сцен время реакции определяется близостью объектов в трехмерном пространстве. Косслин приводит и другие аргументы в пользу гипотезы о связи представлений и восприятия. Он просил испытуемых одновременно представить двух животных, например кролика рядом со слоном или рядом с мухой. После того как испытуемые отвечали, что у них сформировался образ, их просили как можно быстрее определить, есть ли у кролика хвост или уши. Время ответа на один и тот же вопрос заметно увеличивалось, если кролик находился в паре со слоном, что, по мнению автора, свидетельствует, во-первых, об ограниченности размеров «поля зрения» мысленного взора и, во-вторых, об участии в выполнении подобной задачи особой мысленной операции изменения размеров представляемых объектов и их деталей (см. 8.1.3).
В некоторых работах этой группы речь идет о попытке психофизического анализа «поля зрения» мысленного взора (Finke & Kosslyn, 1980). Испытуемых просили представлять пары точек на-различном расстоянии от мысленной точки фиксации и определяли таким образом разрешающую способность мысленного «поля зрения». Оказалось, что его границы имеют те же слегка вытянутые в горизонтальном направлении очертания, что и границы реального поля зрения. В духе «внутренней психофизики» (см. 1.2.1) проводятся многие другие исследования в этой области. В одном из них (Моуег, 1973) испытуемым предъявлялись пары названий животных из списков типа: «муравей», «пчела», «крыса», «кошка», «баран», «корова», «слон». Положению животного в этом списке соответствует порядковая шкала различий размеров: от 1 («пчела»/«му-равей») до 6 («слон»/«муравей»). Время реакции при мысленном сравнении размеров пар животных было примерно обратно пропорционально логарифму этих различий, то есть чем выраженнее было различие величин, тем быстрее испытуемые могли ответить, какое из этих животных больше. Данный результат интересен постольку, поскольку та же зависимость известна для времени реакции сравнения изображений этих животных. Возможное возражение состоит в том, что испытуемые, поставленные перед необходимостью вообразить нечто, могли стараться описать то, как это выглядит в случае реального восприятия.
Нельзя ли найти какие-либо более серьезные, например нейро-психологические, доказательства связи восприятия со способностью образного представливания (визуализации)? Клинические наблюдения говорят о том, что выпадение определенного аспекта восприятия, например цвета, часто может сопровождаться выпадением того же качества и в образных представлениях. Однако имеются и другие данные, свидетельствующие о возможности полной двойной диссоциации зрительного восприятия и способности к визуализации объектов. В литературе описаны случаи, когда восприятие было полностью нарушено, но пациенты сохраняли способность к зрительному представливанию объектов, а также прямо противоположные случаи, когда при относительно нормальном восприятии визуализация объектов и сцен становилась невозможной20. О качественных различиях образов и восприятия говорят и некоторые экспериментальные данные.
Одной из работ такого рода было исследование Р. Шепарда и С. Джад-да (Shepard & Judd, 1976), сравнивших временные характеристики мысленного вращения и так называемого «ригидного стробоскопического движения». Последний феномен возникает, если предъявлять в пространственно-временном соседстве два объекта одной формы, но разной ориентации. Тогда при увеличении асинхронности включения стимулов до 200—250 мс можно увидеть, как движение объекта неопределенной формы сменяется движением объекта ригидной формы, который, поворачиваясь в пространстве, занимает то одно, то другое положение. По Шепар-ду и Джадду, скорости воспринимаемых (стробоскопическое движение) и лишь представляемых (мысленное вращение) преобразований примерно совпадают, что доказывает идентичность их механизмов. Анализ других данных, однако, не позволяет согласиться с таким выводом. Речь идет о различной зависимости этих феноменов от фактора фигуративной сложности. Сложность форм ускоряет мысленное вращение, возможно, задавая ориентиры для определения направления поворота. Напротив, в случае ригидного стробоскопического движения, как было показано нами совместно с Н.В. Цзеном (Величковский, 1973), усложнение формы объектов ведет к увеличению асинхронности включения стимулов, при которой возникает этот феномен. Таким образом, наблюдается расхождение параметрических зависимостей возникновения стробоскопического движения с поворотом объекта в пространстве и гипотетического процесса мысленного вращения.