Другая фундаментальная проблема иногда формулируется следующим образом: «В психологии все связано со всем». Можно ли, например, заниматься изучением «обучения как такового»? При этом сразу же всплывают многосторонние зависимости обучения от восприятия, внимания, памяти, мышления, мотивации, стилей общения и т.д.
1 При всем этом душа, несомненно, остается глубоко когнитивным понятием, свяОтдельный процесс или «диссертабельную» научную проблему удается выделить только при ограничении экологической валидности исследования, за счет искусственной фиксации степеней свободы ситуации. Когнитивный подход, как и более ранняя менталистская психология, испытывает трудности подбора адекватного представления внутренних психических процессов. Вопреки ясно осознанной задаче дать гомогенное объяснение отдельным феноменам, которая выдвигалась столь многими направлениями научной психологии, конечным итогом этих усилий вновь и вновь оказывается множество относительно несвязанных между собой фактов и минитеорий. В результате возникает многозначность языка, на которую сетовал уже Кёлер (Koehler, 1947), писавший, что любое достаточно определенное утверждение в психологии, к сожалению, сразу же оказывается ошибочным.
По-видимому, трудности связаны с переносом в психологию представления о механической причинности, с ее линейными цепочками причин и следствий. Когда с возникновением нейрокогнитивной парадигмы модели механизмов были заменены организмическими моделями, то логическим следствием этой замены должно было бы стать принятие представления о нелинейных динамических системах. Для таких систем, включающих множество развивающихся и взаимодействующих между собой компонентов, более адекватно представление о круговой причинности, которая отличается от однонаправленных каузальных связей не только галилеевской, но и эйнштейновской физики. Выражением круговых зависимостей является принцип рефлекторного кольца Николая Бернштейна и Виктора фон Вайцекера, а, по мнению некоторых современных авторов, также и... мировое колесо буддистской философии. В науковедении идею круговой взаимосвязи наук сформулировал Шеллинг. В середине 20-го века похожие представления защищал Пиаже, который рассматривал психологию в качестве центрального звена всего комплекса математических, естественных, общественных и технических дисциплин. Современным воплощением подобного междисциплинарного синтеза является когнитивная наука.
Круговая причинность ведет к тому, что некоторая информация мно
гократно поступает на вход системы или отдельных ее компонентов
(Edelman, 1985). Часто речь идет не столько об обратной —feed back,
сколько о предвосхищающей события связи — feed forward. Быть может,
именно поэтому проспективные содержания обычно занимают более об
ширное место в нашем сознании, чем ретроспективные (будущее интерес
нее прошлого!). Динамический баланс характеризует отношения амбьент-
ного и фокального уровней восприятия. Точно также парой этажей выше,
то есть преимущественно в сфере символьных координации, строятся от
ношения значения и личностного смысла, трудности каузального описа
ния которых всегда подчеркивал А.Н. Леонтьев (примерно с теми же труд
ностями столкнулись в последние годы исследователи эпизодической и
семантической памяти). Круговая причинность кардинально меняет саму
постановку и решение многих проблем. Нетривиальное решение получа-
374 ет> например, классическая проблема зависимости психического развития
от среды и генотипа. Их влияние явно имеет характер кольцевого взаимодействия: среда влияет на запуск и выраженность генетических программ, тогда как наследственность участвует в выборе образа жизни и окружения, таким образом формируя среду2.
Для когнитивного моделирования особенно интересен случай, когда система получает в качестве обратной связи авторефлексивное описание, но сама находится при этом уже в другом состоянии. Этот случай представляет собой потенциальный логический парадокс и реальную техническую трудность, способную «обрушить» любую программную систему. В психологическом отношении он, однако, выполняет важную конструктивную роль. Несколько различающихся описаний себя дают возможность сравнения и выбора, способствуя возникновению более рефлексивных оценок. Если свобода выбора радикально ограничена — при зрительной ориентировке в условиях стабилизации изображения на сетчатке или при поиске слова пациентом-афазиком, то «свет» феноменального сознания «гаснет» и оно сжимается, теряя свою пространственную протяженность. Остается впечатление узкой темной пещеры, своего рода мандельштамовский «чертог теней». Любопытно было бы проанализировать с этой точки зрения взгляды Выготского и его последователей на формирование произвольного контроля в сфере межличностных взаимодействий: преломляясь в восприятии и оценках других, наше мышление и эмоции получают наиболее естественный доступ к ряду несколько отличных авторефлексивных описаний.
Вопрос «На что мы можем надеяться?» имеет и значительно более широкое, антропологическое звучание. Примерно 100 тысяч лет назад, под влиянием генетических и экологических изменений возник осторожный, но и необычайно любознательный вид Homo sapiens sapiens, продолживший типичную для нескольких предьщущих миллионов лет развития жизнь охотников и собирателей. Этот образ жизни, во многом зависящий от кооперации внутри группы, регламентировался и в отношениях между незнакомыми группами правилами взаимодействия, которые до сих пор могут быть зафиксированы в этнографических описаниях3. Значительную часть времени своего существования человек современного биологического вида находился в относительном равновесии со своей средой.
2 Начинает ли человек курить, зависит прежде всего от его социокультурного окруже3 Проспер Мериме и Джек Лондон литературно описали правила гостеприимства «при
митивных сообществ», очень похожие на те, которые известны в нашей культуре как пра
вила «горского гостеприимства», когда жизнь случайного гостя ставится хозяином выше
своей собственной. В когнитивной археологии Л.Р. Бинфорд (Binford, 2001) выявил эти
особенности культур охотников-собирателей, реконструировав на основе исторических
и этнографических данных целостные социальные контексты — системы отсчета — это
го исходного и наиболее продолжительного периода жизни человечества. 375
Когда 8—10 тысяч лет назад стали возникать постоянные поселения и появилась собственность, то равновесие нарушилось, начался процесс интенсивного использования ресурсов. С антропологической точки зрения, этот сегмент эволюции человека все еще представляет собой неоконченный эксперимент, слишком короткий, чтобы делать выводы о том, насколько он будет успешным. Его символом стало недоверие в отношениях с чужими. Такое недоверие проявляется в эмоциях и поведении ребенка на границе младенчества и детства. По той же причине кооперация разворачивалась исключительно внутри групп близких родственников, точно так же как и другие виды, например пчелы и муравьи, могут участвовать в «разделении труда», но только внутри семьи. С развитием товарообмена и технологий — особенно в результате второй технической революции — потребовалось разделение труда другого рода, основанное на доверительном взаимодействии с незнакомыми людьми (Seabright, 2004). Не вызывает сомнения, что новейший прогресс человечества связан с беспрецедентной внутривидовой кооперацией. Быть может, самое главное достижение цивилизации — это способность относиться к чужому как к заслуживающему уважение и доверие другу.
Предпосылками этого достижения являются внутренний контроль за эмоциями и нечто вроде библейского алгоритма взаимности — благодарная поддержка в ответ на помощь и соразмерное возмездие за намеренный ущерб, обман или предательство. В этом силовом поле возникают институты культуры и экономическая жизнь, построенная на использовании все более условных средств, заменяющих непосредственные блага. Но воспитание экономикой, увы, пока не снизило агрессивности межгрупповых отношений. Мы с легкостью доверяем наши средства Интернету, нисколько не задумываясь о цвете кожи, разрезе глаз и вероисповедании контролирующих наши переводы людей, но выражаем недовольство группами, отличающимися от нас внешним видом, сценариями поведения, экономическим статусом и идеологическими убеждениями. Потенциал современной глобализации, видимо, недостаточен для снятия этих напряжений, а общей культурной платформы у человечества за время его существования так и не появилось. В то время как степень недоверия между группами не снижается, способность распространить отношения доверия на чуждые нам группы становится условием сохранения цивилизации, по крайней мере, в ее приемлемых для нас формах.