Смекни!
smekni.com

Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии вузов по курсам общей психологии и истории психологии, системных методов ис­следования и преподавания психологии (стр. 156 из 168)

Несколько коротких цитат показывают контексту­альный, многомерный и ориентированный на взаи­мосвязи подход этой системы:

• «Многоуровневый, многоструктурный, мульти-детерминированный социальный контекст» лучше всего обеспечит понимание в общественной психоло­гии (Kingry-Westergaard & Kelly, 1990, p. 27).

325

• «Многомерный анализ систем вместо установле­ния одиночной причины необходим для того, чтобы удовлетворить интересы общественной психологии» (Tolan et al, 1990a, p. 7).

• «Отношения носят взаимный характер: люди воз­действуют на сеттинги, а сеттинги — на людей, люди влияют на другие сеттинги, а один сеттинг влияет на другой» (Kingry-Westergaard & Kelly, 1990, p. 28).

• Исследования в общественной психологии должны проводиться «в контексте изучаемых лю­дей» (Rappaport, 1990, р. 35).

Общественная психология связана с энвайронмен-тальной психологией, а также с эко-бихевиоральной наукой. И энваиронментальная, и экологическая психология важны при планировании социальных вмешательств в общество (Rappaport, 1977). Во мно­гих случаях исследования, цели и методы, которые используются энвайронментальной и общественной психологией, неотличимы друг от друга (Holahan & Wandersman, 1987), как это имеет место в нижепри­веденном примере («Энваиронментальная психоло­гия»), когда общество и школа приняли совместное участие в проектировании пришкольной территории. В целом, общественная психология фокусирует вни­мание на поведенческих проблемах, увязываемых с организациями (institutions), к которым принадле­жат конкретные люди (Levine & Perkins, 1997), тог­да как энваиронментальная психология изыскивает пути создания среды, способствующей повышению социального благосостояния. Однако это различие часто является скорее вопросом степени, чем каче­ства.

К сожалению, согласно некоторым сторонникам системы (Lounsbury et al., 1985; Heller, 1990), боль­шая часть исследований, которые, как сообщалось, имели отношение к общественной психологии, не достигла своих целей, сосредоточившись по привыч­ке на человеке. Частично проблема состоит в том, что пока не разработана адекватная исследовательская методология для изучения взаимозависимых инди­видуумов, составляющих сообщество, так и отсут­ствуют хорошие методы для изучения изменений в сообществе, за исключением изменений на самом по­верхностном уровне (Heller, 1990). Однако, возмож­но, ситуация улучшается (Orford, 1992), о чем сви­детельствуют статьи в последних сборниках по ис­следованиям в общественной психологии, часть которых процитирована здесь (Tolan et al., 1990b).

ПРЯМОЙ РЕАЛИЗМ

Поскольку аргументы в пользу прямого реализма в психологии приводятся, в основном, австралийца­ми, его можно также назвать австралийским реализ­мом. Основным инициатором этого подхода в психо-

логии является Дж. Р. Мейз (J. R. Maze, 1983, 1991), который критикует допущение когнитивной психо­логии, что мы познаем мир только через посредство ментальных репрезентаций внутри нас, которые сим­волизируют реальные объекты окружающего мира. Так как предполагается, что мы конструируем свой мир, а не познаем его непосредственно, этот когни-тивистский взгляд называют также «конструктивиз­мом» (не путать с социальным конструктивизмом, который предполагает социальные, а не ментальные конструкции). Он восходит к идеям немецкого фи­лософа XVIII в. Иммануила Канта и стал настолько влиятельным в американской психологии и психоло­гии некоторых других стран, что его иногда имену­ют позицией «истеблишмента». Возможно, он лучше всего известен своим пониманием психологических событий как «обработки информации».

Конструктивизм, в своей форме ментальных / мозговых вычислений или обработки информации, доминирует в когнитивной науке... Согласно этому тезису, задача психологии — объяснить, как мозг кон­струирует, или «выстраивает», знание внешнего мира, обрабатывая, организуя и интерпретируя по­ступающие к нему неполные данные. То, что мозг работает с символами или отображениями мира, а не с реальными объектами, обычно принимается как нечто самоочевидное; и это принимается за самооче­видный факт потому, что наличие ошибок демонст­рирует частое несоответствие между тем, что мы, по-видимому, воспринимает, и тем, что происходит в действительности. (Rantzen, 1993, р. 147)

Мишел (Michell, 1991) считает, что когнитивный конструктивизм занял доминирующую позицию бла­годаря (а) своей связи с компьютерами, вызывающи­ми у людей почтительное восхищение, и хорошо суб­сидируемой исследовательской поддержки, которая является следствием этой связи; (б) тенденции в нашей культуре рассматривать познание (cognition) как внут­реннее событие и (в) опоре психологов на эксперимен­ты, а не на логику. Именно логика, а не эксперименты, может подвергнуть сомнению эти допущения.

Мейз (Maze, 1991) доказывает, что поскольку ре-презентационистский подход утверждает, что объект познания является всегда ментальной репрезентаци­ей, а не объектом, независимо существующем в мире, это лишает реальный мир объектов, которые можно было бы представить. Это не оставляет возможности для различения истины и заблуждения. Отрицая эту проблему, репрезентационист говорит, что если ре­презентация подобна предмету, который она представ­ляет, она истинна, а если нет, тогда она ложна. Кроме того, согласно репрезентационизму, тот факт, что име­ют место ошибки, доказывает, что мы реагируем не непосредственно на мир, а только на внутренние об­разы. Это, замечает Мейз, «предполагает, что мы мо­жем при случае выйти за рамки репрезентационист-ской схемы и изучить объекты непосредственно, с тем чтобы сравнить их с образами, а это означает, что ре-презентационизм излишен в качестве общей теории

326

познания» (р. 169). В связи с этим подходом Толмен (Tolman, 1991), которого не относят к представителям прямого реализма, замечает: «Любому организму для выживания требуется объективная оценка своей сре­ды. Организм, который реагирует только на мир, со­зданный "в его голове", долго не проживет — более того, он вообще бы не смог развиться» (р. 159).

Знание (knowing), в отличие от «репрезентаций» когнитивной психологии, трактуется прямым реа­лизмом как установление отношения с объектами мира через посредство нашей биологической органи­зации. Нервная система необходима для когнитив­ных актов, но сама она не является когнитивным ак­том. Она делает возможным возникновение когни­тивных отношений. Один из аргументов Мейза против репрезентационизма состоит в том, что нич­то не может иметь отношения, имманентные себе или внутри себя, коль скоро объект познания находится вне нервной системы. Говорить, что сознание имма­нентно мыслям или что ментальные образы имма­нентны осознанию, значит игнорировать существу­ющие отношения. «Осознаваться, быть познанным — это отношения, а отношение может иметь место толь­ко между двумя или более элементами» (Maze, 1991, р. 182). Кроме того, когнитивные репрезентации во­обще не могут ничего репрезентировать, ибо они предполагают круговой процесс: для функциониро­вания им требуется то самое знание, которое они яко­бы объясняют. Человек может знать, что означает какое-то внутреннее представление, только если ему уже известно отношение между этим представлени­ем и объектом, который оно представляет. Или, вы­ражаясь иначе, если человеку известно только пред­ставление, он не может установить, к чему именно оно относится. Согласно прямому реализму, это на­носит решающий удар по репрезентациям как цент­ральному конструкту когнитивистов — независимо от того, трактуются ли они как нейронные кодиров­ки или как ментальные состояния, — ибо смысл не может быть имманентным. Отвергая внутренние от­ношения — имманентные самим себе, — приходится также отвергнуть «самоуправляемые активирующие энергии, которыми переполнена теория мотивации» (р. 182). Это утверждение приводит прямой реализм в согласие с Дьюи и Бентли (Dewey & Bentley, 1949), когда они выступают против принципа самодействия (self-action), и с нецентрическими системами.

Прямой реализм утверждает, что когниция (cog­nition) в определенной мере доступна прямому наблю­дению. Согласно Мейзу (Maze, 1983), воспринимая поведение организма, мы воспринимаем некоторые из его когниций (cognitions). Например, описывая чьи-то действия, такие как открывание двери, мы предполага­ем, что движения этого человека направляются его вос­приятиями. Когниция проявляется в поведении орга­низма, в том, как последнее соотносится с объектом. Однако Мейз всегда подходит к когниции и поведению независимо, что указывает на сохранение дуалистичес­кой посылки, роднящей его с когнитивной психологи­ей, несмотря на прочие различия между ними.

Мейз является сторонником детерминизма как ос­новы действия в психологии и признает инстинктив­ные влечения (заимствованные из психоанализа), ко­торые формируют поведение через когницию. Он объясняет инстинктивные влечения следующим обра­зом: каждый из нас наделен множеством познающих элементов (knowers), и все они являются компонен­тами центральной нервной системы. Познающие эле­менты — это инстинктивные влечения (instinctual drives), которые вступают в когнитивные отношения через перцептивную систему (Maze, 1983). Когда эти влечения активизируются или возбуждаются соответ­ствующими условиями, двигательные проводящие пути в головном мозге возбуждаются и автоматичес­ки порождают действие. Приобретение знания (knowing) предполагает участие системы влечений и структур головного мозга, которые и делают возмож­ными когниции. Эта формулировка придает системе несколько органоцентрическую направленность.

Развивая доводы Мейза в пользу прямого реализ­ма, Мишел (Michell, 1988) утверждает, что репрезен­тация не может быть имманентной или внутренней; сама по себе репрезентация не способна содержать смысл, ибо это логически невозможно, и здесь нельзя прибегнуть ни к каким эмпирическим доказатель­ствам, ибо «не может быть какого-либо эмпиричес­кого подтверждения логически несообразной тео­рии» (р. 230). Поскольку когнитивная репрезента­ция требует внутреннего источника (internal reference), которого она лишена, а внутренние репре­зентации компьютера не обладают смысловыми зна­чениями, Мишел отвергает аналогию, которая пре­вращает человеческий мозг в информационный про­цессор, подобный компьютеру. Смысловое значение компьютера (computer's meaning) заключено в отно­шении с внешним источником, программистом или пользователем. Компьютер не обрабатывает инфор­мацию, а определяет, какие структуры его внутрен­него состояния вызывают по частям определенные выходные данные (which internal-state structures partially cause which outputs). Мишел отрицает сущ­ности (entities), которые относятся к внутренним объектам, но хочет сохранить ментальные термины, которые связаны с отношениями, такие как воспри­ятие, воображение и память.