СТАНОВЛЕНИЕ И НЕКОТОРЫЕ
ВОПРОСЫ
В XIX веке психология стала отделяться от теологии и философии, заимствуя методы естественных наук, прежде всего физики и химии. Эти две науки рассматривались как престижные модели для подражания, а механистическая философия английского эмпиризма еще более усилила подобную ориентацию. Первые исследователи утверждали, что их задачей является определение того, как организм использует свои физиологические возможности, чтобы различать цвет, звук, яркость, величину и даже впечатления от окружающих его физических объектов. В XIX веке Эббингауз начал свои новаторские исследования свойств памяти, введя использование бессмысленных слогов в качестве запоминаемых элементов. (Он полагал, в соответствии с идеями английского эмпиризма, что слоги репрезентируют собой атомы, составляющие разум; слоги представ-
ляли собой внешнюю форму внутренних психических атомов.) Эббингауз хотел знать, каким образом люди заучивают то, что лишено смысла, и применял для этого бессмысленный материал. Подобно ему, би-хевиористы, а позже когнитивисты, стали рассматривать мир как последовательность стимулов, воздействующих на организм, — стимулов, обладающих физическими свойствами: очертаниями, громкостью, количеством, размером и т. д. Господствующая в наши дни форма бихевиоризма, анализ поведения, утверждает, что подкрепления формируют поведение организма. Когнитивисты считают, что организм — это вычислительная машина, которая обрабатывает информацию. Как для бихевиористов, так и для ког-нитивистов, психологические исследования, как правило, ограничиваются лабораторными исследованиями, в ходе которых ученые ставят эксперименты исходя из своей собственной точки зрения. При этом они стараются сделать так, чтобы все условия эксперимента были как можно более механистичными, и инструктируют «испытуемых» («subjects» — субъектов!), ориентируя их на выполнение экспериментальных заданий таким образом, чтобы оставить минимальные возможности для проявления ими субъективности. Ученые измеряют реакции испытуемых на стимульные объекты, причем предполагается, что эти реакции являются зависимыми от стимулов, тогда как стимулы являются независимыми от испытуемого. Когнитивисты объединяют все собранные данные, так что индивидуальность заменяется характеристикой генеральной совокупности.
Что же они упускают? Согласно приверженцам феноменологии, они упускают смысл. По их мнению, мы воспринимаем не стимулы, а значения (смыслы) объектов и условий. Задачей психологии должно быть изучение того, что значат вещи для людей. Письменный стол — это не просто имеющая форму прямоугольника комбинация атомов и молекул. Стол означает поверхность, на которой мы можем писать и на которую можем положить те или иные предметы. Смыслы могут также включать в себя чувства, ценности и суждения. И эти смыслы изменяются в зависимости от контекста. Именно эти смыслы или значения вещей, как настаивают феноменологи, должны находиться в центре внимания любого исследования человеческой деятельности, а смысл всегда подразумевает отношение между человеком и миром. Мы не можем изучать человека или его мир в изоляции только как отношение.
Средствами нашего языка нелегко выразить эту взаимную зависимость. Мы обычно говорим об автомобиле, который видим, или о ребенке, голос которого слышим, но нам трудно выразить (с помощью языка) то, как этот автомобиль или этот ребенок воздействует на нас. (Эту проблему отмечал еще Аристотель.) Чтобы обозначить это воздействие, Крюгер (1981) употребляет выражение «то, что являет себя» («that which shows itself»), а Зенер (Zaner, 1985) использует «осознавание чего-либо и то, что осознается» («the awareness-of-
305
something, and that-oj'-which there is the awareness») как сопряженную пару терминов (р. 620).
Феноменология переопределяет понятия сознания и разума. Сознание, по ее утверждению, должно указывать на некий объект пне себя, либо реальный, либо тот, о котором человек думает. Поэтому сознание — это не нечто такое, что находится внутри человека, и никакие объекты не появляются в сознании. Как писал Сартр (Sartre, 1956), «стол находится не в сознании, и даже не в возможности представления. Стол находится в пространстве, около окна или где-нибудь еще». А по Лиотару (Lyotard, 1991):
«Мы приходим к новому локусу психического, которое теперь уже не что-то внутреннее, но ин-тенциональность, то есть отношение между субъектом и ситуацией; и это нужно понимать не так, что эта связь объединяет две отделимые друг от друга противоположности, но, напротив, что эго, как и ситуация, поддается определению только в этом взаимоотношении и через это взаимоотношение» (р. 80).
Дуализм души и тела или внутреннего / внешнего — вместе с сознанием как вместилищем объектов внешнего мира или как репрезентацией внешнего мира — отвергается и замещается отношениями. Сознание — это процесс присутствия перед чем-то еще. Также отвергаются и попытки объяснения психических событий на основе физиологии. В частности, Джорджи (Giorgi, 1976) по поводу теории памяти как следов (trace theory) замечает, что «память всегда предполагает осознание прошлого как прошедшего по отношению к настоящему» (р. 305). Если бы воспоминание представляло собой активизацию следа или отпечатка, тогда то, что находится в памяти, являлось бы в настоящем, как и сам отпечаток, между тем оно предстает перед нами как нечто из прошлого. Далее он отмечает, что ученые в поиске этих мнемических следов обращались к нейронам и синапсам, к РНК и ДНК. «Так, в процессе поисков исследователи беспечно, не моргнув глазом, перескакивают от анатомических к функциональным, а от них — к химическим концепциям» (р. 306). Аркайя (Агсауа, 1989) приводит развернутую аргументацию против концепций мнемических следов и памяти как хранилища воспоминаний и отмечает, что феноменология заменяет предположение о памяти как хранилище
понятием памяти как части временного контекста, который представляет собой способ связывания с миром. Идея мозга как интерпретатора внешнего мира также подвергается критике: Крюгер (1981) настаивает на том, что мы не сидим внутри своего мозга, глядя оттуда на мир и интерпретируя его. Напротив, мы присутствуем в мире, являясь его частью, и взаимодействуем с людьми и другими компонентами этого мира.
Ключевое понятие, используемое Лиотаром в процитированном выше отрывке, это интенциональ-ность, слово, указывающее на связанность (соотнесенность) с чем-то другим. Понятие интенциональ-ности берет начало в трудах представителей средневековой схоластики, в особенности Фомы Ак-винского, и происходит от латинского слова intendere, означающего «тянуться вперед». В этом смысле сознание направлено на свой объект или стремится к своему объекту, который не обязательно является реально существующей вещью, но есть то, по поводу чего осуществляется психический акт. Франц Брентано (1838-1907), священник и доцент Венского университета1, применил это понятие в своей психологии: психическое содержание является вещественным (the mental content is physical), но акт суждения, представления или оценивания его исходит от невещественной души. Интенциональностъ относится к психическому, а экстенсиональность (обладание пространственной протяженностью) — к физическому. Эдмунд Гуссерль (1859-1938), профессор философии и математик по образованию, использовал понятие интенциональности при построении феноменологической философии2.
Для Гуссерля феноменология была попыткой описать сущность осознания вещей, а не характеристики физического мира. Это значит, что в сферу сознания могут включаться и чисто воображаемые вещи, такие как русалки и привидения, и реальные объекты, такие как, например, деревья и возвышенные звуки симфонического оркестра. Сущность — это то, что делает вещи тем, что они есть. Это то, что обеспечивает существование и стабильность вещей и определяет их свойства. Чтобы выявить сущность опыта познания вещей, нужно временно исключить или «заключить в скобки» (подобно тому как это делается в математике) все предубеждения и привычные способы мышления и полностью сосредоточиться на объекте. Таким образом, к человеку приходит интуитивное понимание сущности (отсюда — «феномено-
1 Впоследствии он был вынужден оставить и свой пост в университете, и свой приход, не желая принять доктрину о папской непогрешимости, провозглашенную в 1870 г.
2 Для психологов Мерло-Понти и Сартра (см. ниже) это понятие включало не только когнитивные акты, но и отношения между телом и объектом, предшествующие вербализации или другой форме осознания (recognition), потому что человек вступает в контакт с ситуацией и понимает ее возможности даже раньше, чем явно осознает ее или начинает размышлять о ней. Например, человек отскакивает в сторону от едущего автомобиля, который он видит только периферическим зрением, или отвечает на слова других прежде, чем начинает размышлять над этими словами. Под интен-циональностью стали подразумевать также подлинно диалектическую, двунаправленную связь между миром и человеком. Об эволюции понятия «интенциональность» см. у Экартсберга (Fxkartsberg, 1989).