3. Потребность в аффилиации. Это — потребность в духовном или чувственном контакте с другими людьми, характерная для экстравертных личностей. Понятия “общности” и “согласия” связаны, по-видимому, прежде всего, именно с этим видом социально-коммуникативных потребностей. Экспериментальные данные свидетельствуют, что для каждого человека относительно любого другого существует определенный “уровень интимности” (развивающийся во времени), достижение которого удовлетворяет потребность в аффилиации. Есть люди (интраверты, особенно параноиды), у которых потребность в аффилиации практически отсутствует: они никогда не вступают в общение ради общения — оно у них детерминируется всегда либо прагматически, необходимостью достижения конкретной некоммуникативной цели, либо другими социальными потребностями.
4. Потребность в доминировании. Она, по Аргайлу, включает в себя потребность во власти (контролировать поведение других) и в уровне признания (быть предметом восхищения и т.п.). Люди с высоким уровнем мотивов этого типа часто принимают участие в “борьбе за позицию”, из них формируются карьеристы.
5. Сексуальная потребность — это своего рода аффилиативная потребность, направленная на лиц противоположного пола.
6. Потребность в агрессии, более, чем другие потребности, определяемая аффективными факторами.
7. Потребность в самопознании и самоутверждении.
Все эти потребности не являются врожденными. Они — как социальные потребности (ибо, конечно, хотя сексуальное влечение имеет чисто биологические корни, но оно образует социальные потребности разного типа и разной силы в зависимости от конкретного общества, социальной позиции и т.п.) — складываются, как правило, в детстве, в ранней юности, формируя характер и накладываясь на определенные задатки. Между ними существует определенная взаимозависимость: личность можно охарактеризовать по двум статистически независимым парам координат (зависимость — доминирование и степень аффилиации, включая сексуальный ее аспект). Агрессия обычно связана с низким уровнем аффилиации.
Приведенная схема Аргайла, по-видимому, нуждается в некоторых коррективах. Во-первых, из нее фактически выпало то, что можно назвать “прагматическими” мотивами, если только не включать их в первую потребность (которая в таком случае разрастается до почти всеохватывающих размеров). В сущности, это даже не прагматические мотивы, а прежде всего потребности, объективированные в том или ином результате продуктивной совместной деятельности. Во-вторых, Аргайл не предусмотрел “альтруистических” социальных потребностей: его схема описывает лишь те социальные потребности, ту социальную мотивацию, которая, так сказать, “замкнута на себя”. Но человек может вступать в общение, вообще осуществлять социальное поведение, и не имея никаких “эгоистических” мотивов, а думая лишь об интересах и пользе другого человека или общества в целом. Это, собственно говоря, — высшая ступень социальной мотивации. Наконец, в-третьих, в классификации Аргайла не отразились познавательные мотивы.
Что касается последних, то здесь интересно привести данные Уэкмана. Он выделяет в когнитивно ориентированном общении три переменных: 1) когнитивное согласие; 2) конгруэнция (сходство моего знания и моей модели знания собеседника); 3) точность (сходство моей модели знания собеседника и самого этого знания). Эксперименты, осуществленные Уэкманом и Битти на случайных диадах, Чэффи и Маклеодом на супружеских парах и Ньюкомом — на студентах-соседях по общежитию, дали совпадающие результаты: эффектом когнитивно ориентированной коммуникации является в основном рост точности, т.е. человек общается, так сказать, не проективно, а адаптивно, он стремится прежде всего побольше узнать о той информации, которая есть у другого человека.
Вероятно, социальные потребности, определяющие интеракцию и общение, можно грубо разделить на три основных типа: а) потребности, ориентированные на объект или цель взаимодействия; б) потребности, ориентированные на интересы самого коммуникатора; в) потребности, ориентированные на интересы другого человека или общества в целом. В реальном социальном поведении человека всегда выступают все три типа потребностей, будучи, однако, иерархизованы по-разному и занимая различный объем.
Характер и “социальная техника” (средства) общения (которой далее будет посвящен особый параграф) коренным образом меняются в зависимости от того “уровня личности”, который детерминирует его общение. Когда мы говорим о том, что социальная роль существенна для общения, это само по себе бессодержательное утверждение: за ним может стоять детерминация очень различного характера. Напомним, что по Сарбину, одному из создателей теории ролей в современной психологии, для адекватного исполнения социальной роли требуются три условия: а) знание этой роли; б) наличие мотивации, адекватной этой роли (социологи, пишущие о ролях, обычно упускают из виду этот момент!) и в) наличие навыков и умений, обеспечивающих исполнение данной роли. Уже если опираться на эту схему, можно говорить об общении, определяемом знанием роли, но внутренне не мотивированном (в этом смысле в американской социальной психологии иногда говорят о “стилизованности” роли) — человек общается так, как от него ожидают, но не более того; об общении, определяемом единством знания роли и внутренней социальной мотивации; наконец, об общении, пользующемся адекватной данному виду общения “социальной техникой”, и общении при помощи неадекватных или не полностью адекватных средств. Далее, общение может осуществляться на уровне позиций и на уровне личностей, находящихся в этих позициях (ср. выше о формальных и неформальных группах и организациях); в этом смысле можно разделять “традиционное” (позиционно обусловленное) и “уникальное” (личностно обусловленное) общение.
Существует удачная, на наш взгляд, попытка дать более расчлененную классификацию видов общения в этом плане, принадлежащая Б. Х. Бгажнокову. Он разделяет четыре ситуации общения: совместностную, групповую, смысловую и институционную. “Обращение в трамвае к незнакомому человеку с просьбой “оторвать билетик” осуществляется на базе совместностной ситуации, разговор инженеров на производственные темы — на базе групповой, беседа влюбленных — на базе смысловой и, наконец, общение личности с некоторым множеством лиц от имени какой-либо социальной группы, класса, учреждения — на базе институционной”. См. у Д. П. Кашмэна разграничение социетальной (институционной), организованной (ролевой), групповой и межличностной форм коммуникации.
Естественно, что люди не могут полностью детерминировать свое общение только позиционно; однако фиксированные позиции облегчают коммуникации в определенных случаях (например, в диадическом, т.е. парном общении) и образуют тот психологический “фон”, о котором мы неоднократно говорили выше как о необходимом условии для общения. Ниже мы будем говорить, вслед за Яноушком, об “обмене ролями” как необходимом компоненте межличностной (личностно ориентированной) коммуникации; “позиционное общение” как раз и обеспечивает такой обмен, ибо содержание роли обоюдно известно. Доктор знает, с чем может придти к нему пациент; пациент знает, чего ожидать от доктора. Но встретившись в гостях, два ранее незнакомых или малознакомых человека вынуждены “прощупывать” друг друга, стараясь составить представление о собеседнике и найти с ним общий язык и общее направление беседы. (Такого рода общению можно и следует активно учить. Впрочем, есть тип личности, которому недоступен этот род общения, вырождающийся в таком случае в мучительный труд — это тот тип, которому чужды аффилиативные потребности.)
Существует большое число частных экспериментальных исследований, в которых прослежено влияние тех или иных индивидуальных (особенно связанных с типом высшей нервной деятельности) и — более широко — вообще личностных факторов на эффективность общения. Однако проблема личности как целостного образования и роли ее направленности в общении еще не получила адекватного раскрытия в психологическом эксперименте.
Таким образом, предречевая ориентировка предполагает — помимо учета групповой структуры — обязательный учет ролевых ожиданий на разных уровнях детерминации и организации ролевого поведения. Однако эти ролевые ожидания отнюдь не выводимы непосредственно из системы социальных ситуаций или социальных позиций, они восходят к проблемам “сверхситуативной” или, лучше сказать, внеситуативной, целостной личности, т.е. в конечном счете к различной направленности личности, определяющей выборы различных социальных мотивов общения. Кроме того, ролевая обусловленность общения различна в зависимости от того, каковы конкретные психологические механизмы такой обусловленности, ее “психологическая глубина”.
В этом отношении особый интерес представляет теория личностно обусловленных “стилей взаимодействия”, развиваемая в современной зарубежной психологии общения. Так, К. Эдвардс экспериментально выделил три подобных стиля: 1) кооперативный, характеризуемый “восприимчивостью к потребностям других и их пониманием и решением социальных конфликтов путем “самопожертвования”; 2) инструментальный, который “отражает стремление разрешать ситуацию путем ее структурации” с опорой на социальный престиж, сходство интересов и традиционные формы общения и взаимодействия; 3) аналитический, когда имеет место “тенденция оперировать с людьми и ситуациями через понимание ситуационных и межличностных факторов и вскрытие детерминант деятельности, иных, чем существующие или принятые”. Думается, что эта теория могла бы быть предметом специального рассмотрения в отечественной психологии общения.