цы беаху", создавая себе гонителей: "видяще неправедная от царей и от вельмож деемая, видяще и сироты истязаемы, грабления и хищения... царей обличаху". Ссылка на Златоуста переносит нас в обстановку IV века. Что всего более поражает в святительском образе под пером Пахомия, это верность его идеалу христианской древности - тому IV веку, который впервые стал канонизовать епископов. Великие святители того времени почти все были исповедниками, гонимыми властью за защиту православия против ереси. Их связь с мучениками ("исповедниками"), ясная для современников Афанасия Великого и Златоуста, живет еще и на Руси. В учительстве, в защите чистоты веры, в служении спасению всех - личный, особый характер святительского подвига. Разумеется, не все исповедники, не все страдальцы. Жизнь епископа окружена даже внешней пышностью. "Инин в благоденстве живуще или в светлых ризах ходяще... яко да святительства сан не уничижится". Но тут вступает необходимый момент аскезы: "вся сия имяху яко преходящия... подобно сени и сну... николиже хлеба в сласть ядуще; и всегда тех глас бяше: готово сердце мое, Боже, готово".
Житие св. Евфимия написано над его свежей могилой. Пахомий далек от творчества легенд: он не делает из новгородского святителя ни Златоуста, ни исповедника. Но главные типические черты русского святителя здесь присутствуют.
Во - первых, щедрая милостыня, которую богатый новгородский владыка посылает даже в Царьград, на Афон и в Иерусалим. Во - вторых, храмостроительство, особенно широкое в Новгороде. Подробный перечень церквей и монастырей, основанных или украшенных владыкой, сближает епископское житие с новгородской церковной летописью, тоже почти исключительно посвященной храмостроению. Здесь автор возвышается до поэтического подъема: "Прииди к великому храму Премудрости Божией и возведи окрест очи свои, и тамо видиши пресветлыи храмы святых яко звезды или горы стоящи, иже от него созданные. Аще и не гласом - вещьми же вопиют...: сия архиепископ Евфимие дарова ми". В житии св. Моисея, в связи с храмостроительством, отмечается работа по изготовлению и переписке книг ("собра многие книгописцы"), прав //113//
да, только церковных, которые, вместе с иконами, служили "ко исполнению церквей Божиих".
Среди храмов и монастырей отмечаются и светские сооружения: городские стены и даже собственные "палаты пречудные", владычный дом, который в Новгороде поражал воображение и хитроумной стройкой со множеством переходов, соединяющих отдельные здания, и стенной росписью: в XV веке были большой редкостью башенные часы "велми предивны", на высоком столпе посреди архиерейского сада.
Строитель этого дворца носил вериги. Смысл всей этой роскоши биограф по человечеству видит в желании увековечить свою память и дать упокоение своим преемникам. В основе, конечно, лежит стремление возвысить авторитет духовной власти, которая, особенно в Новгороде, стояла в центре государственной жизни. Избираемый, как в христианской древности, всем клиром и народом, хотя и при участии жребия, Новгородский епископ был государем своего города в гораздо большей степени, чем военный защитник его - князь. Это гражданское значение епископа, зародыш теократии, имеет глубокие исторические корни: особенно сильно оно выражено в ранне - византийскую эпоху и на латино - германском Западе.
Строгое отношение к проступкам богатых и сильных завершает это церковно - общественное служение. Если в житии ев Евфимия Пахомий отмечает особенно его строгость в соблюдении брачных канонов, то св. Моисея он прославляет за то, что тот был "обидимым помощник, вдовам и сиротам заступник" - обратная сторона той же гражданской справедливости: "сильных не устыдися".
Известная суровость в борьбе за правду, повидимому, отличала лично Евфимия. По словам Пахомия, Бог его "страшна к непокоривым показа". Его преемник, св. Иона, при той же твердости, при "запрещениях на непослушных", кротко отвечает "лукавым", никто в нем не может усмотреть "гнева и гордения". Поэтому он всеми "и любим и желаем, слышащим и видящим сладок"
В ряду новгородских владык особой ревностью к канонической правде отличался св. Нифонт (+ 1157), из печерских монахов, погребенный в Киеве, житие которого вошло в поздние изводы Патерика. Политик //114//
и миротворец, неоднократно миривший князей между собою и вольный свой город с князьями, он не остановился перед запретом неканонического брака князя Святослава, несмотря на дружеские к нему отношения. Он не переставал обличать князя за его непослушание Особенно памятна борьба его с великим князем и митрополитом Киевским Климентом по вопросу об автокефалии русской церкви. Великий князь Изяслав Мстиславич односторонним неканоническим актом, упреждавшим на четыре века историю, на соборе русских иерархов избрал митрополитом русского по национальности Климента (Смолятича). С князем и епископами было национальное сознание большинства или части русского общества, тяготившегося зависимостью от греков. Нифонт Новгородский решительно протестовал и увлек за собою часть епископов. Он не признал законности поставления Климента и не желал служить с ним. За это он подвергся даже заточению в Печерском монастыре. Смена княжения в Киеве положила конец незаконной русской автокефалии. За свою стойкость Нифонт удостоился"' почетного послания от патриарха, который писал о его "праведном страдании", просил его потерпеть за правду, чтобы быть причтенным от Бога к прежним (святым. Русская церковь в оценке дела Нифонта присоединилась к греческой. Если Нифонт не стал одним из самых почичае-мых святителей в Новгороде (такими были Никита и Иоанн), то, вероятно, потому, что его мощи находились в Киеве, где застигла его кончина. Зато он раньше, благодаря Патерику, стал общерусским святым.
В кругу указанных новгородских житий слабее всего выражено учительное служение святителя. Но и оно не совершенно отсутствовало на Руси. История русской литературы сохранила нам остатки "слов" и проповедей святых епископов: Кирилла Туровского и Луки (Жидяты) Новгородского. Для Луки его безискусственные проповеди самое главное в его памяти, если не считать его невинного, по клевете холопа, трехлетнего заточения в Киеве. Кирилл Туровский, по краткому проложному житию его, представляется, до поставления в епископы, строгим аскетом, даже столпником: впрочем, вернее всего, это столпничество, подобно Никите Переяславскому, было видом строгого //114//
затвора: подвижники спасались не на столпе, а в столпе, т. е. в башенной келий.
Если греческие святители служили Церкви в борьбе с ересями, то на Руси в этом отношении представлялось очень ограниченое поле деятельности. Однако митрополит Петр предавал отлучению какого - то еретика Сеита (?) - черта, перешедшая в полулегендарное житие св. Иакова Ростовского, где соответствующий враг Церкви носит имя Маркиана.С конца XIV века в Новгородской области появляются настоящие еретики (или раскольники); сначала стригольники, в следующем столетии жидовствую-щие. Со стригольниками боролся, по поручению митрополита и патриарха, еп. Дионисий Суздальский (+ 1385), с жидовствующими - новгородский епископ Геннадий (+1505).
Но ярче всего учительное призвание древне - русского епископа выражается в христианской проповеди язычникам. К благовестникам принадлежат многие основатели русских кафедр: Новгорода, Ростова, Перми, Казани. Новгородцы чтут своего крестителя в корсунянине (греке) Иоакиме, сокрушителе Перуна и строителе первых деревянных храмов. Ростовцы в поздних житиях повествуют о борьбе с язычеством своих древних, хотя и не самых первых, епископов: св. Леонтия и св. Исаии (конец XI в.). Эти, ныне почти забытые. Ростовские святые, пользовались всеобщим почитанием на Руси, и в редких житийных сборниках отсутствуют сказания о них. "Хвалит римская земля Петра и Павла, греческая земля Константина царя, Киевская Володимира князя, ублажает... равно апостолам". Таким гимном оканчивается его житие. Оно изображает св. Леонтия греком, поставленным прямо из Цареграда на Ростовскую кафедру, помимо Киевского митрополита. В этом, может быть, сказалось известное стремление ростовской церкви к независимости от Киева. Есть свидетельства (Киевский Патерик) и о русском происхождении св. Леонтия. Единственный эпизод, связанный с Ростовским служением Леонтия, представляет его миссионером - чудотворцем. Феодор и Иларион, первые епископы ростовские, должны были бежать из языческой области. Леонтий тоже не имел успеха у взрослых. Тогда он собирает вокруг себя детей, лаской привлекая их к вере: "оставль //116//
старци и учаше младенцы". Неверные бросаются на него "с оружием и дрекольем", но епископ, не смутившись, является пред ними, облеченный в ризы- "И видеша лице его яко лице ангела, и абие падоша мертвии, а другие ослепоша". Святой же молитвой воскресил и крестил их.
Св. Исаия, из печерских иноков, после Леонтия обходил грады и селения "новокрещеных и неутвержденных в вере людей", предавая идолов огню.
Стефан Пермский (+ 1396),просветитель зырян, начал свое миссионерское служение простым монахом. Но миссионер в нем совершенно заслоняет и инока и епископа. Вологодская церковь, преемница пермской, чтит первых трех его преемников, как и он, просветителей края: Герасима, Питирима и Иону, погребенных в селе Усть -Выме, в бывшей своей кафедральной церкви. О них скажем в главе, посвященной пермскому апостолу.
После завоевания Казани, р ней была учреждена в 1555 г. новая епархия, кафедру которой получил св. Гурий. В помощь ему был придан целый штат монахов - миссионеров, среди которых выделялись будущие святители: Герман Казанский и Варсонофий Тверской. Просвещение иноверческой страны было главным делом нового пастыря. О духе, в котором должна была вестись миссионерская работа, дает представление данная Гурию наказная память от царя и митрополита Макария. Всякое насилие и принуждение в обращении неверных было запрещено; предписывалось действовать кротостью и лаской. Архиепископ воспитывал в своем доме знатных новокрещенов, принимал и угощал других за своим столом. Он имел право ходатайствовать перед наместником за преступников, не только из христиан, но и из язычников, если они обращались к нему за милостью. Церковное слово составляло, конечно, главное орудие евангелизации, но св. Гурий создал и специальное для нее учреждение. Это Зилантов монастырь под Казанью, где иноки должны были заниматься обучением детей для подготовки будущих миссионеров. То была первая миссионерская школа на Руси, духовная родоначальница будущей Казанской Академии. Царь был в восторге от просветительной деятельности нового монастыря, которая соответствовала его идеалам иноческого служения миру, и щедро наделял его //117//