См. отрывок 10. Правка тут как будто незначительная, на самом деле очень важная. Казенный оборот «цыганского типа» заменен простым словом «цыганское», «блеклые» губы на «бледные». «Блеклый», по Далю, — хилый, вялый, сухой, линялый, потерявший яркость, живую окраску. «Бледный» — светлый, не пустой, неяркий, белесоватый. Близкие слова, но каждый человек предпочтет, чтобы о нем сказали «бледный», а не «блеклый». Сказав «блеклые» о маминых губах, Шаврова сама того не желая, уничтожила всю прелесть ее цыганского желтоватого лица с прекрасными глазами. А в сочетании с «длинным носом», оставленным Чеховым, дабы не возник банальный образ жгучей цыганской красоты, блеклые губы ужасны. Бледные же притягательно остраняют лицо.
Затем Чехов выбрасывает характерное для неопытного автора объяснение: «Князек ей, видимо, нравится»
См. отрывок 11. Чехов последний раз так щедр к Адели Карловне, дальше он будет выжигать ее каленым железом. Но из-за князя несколько потерялся общий фон, а поскольку Адель Карловна собрала вокруг себя много народа, Чехов помиловал. Он только уничтожил совершенство ее возлежания на белой бурке. Он вычеркивает «очень смелые», поскольку в данном контексте определение «видавшие виды» включает в себя и смелость. Если человек трус — он видов не увидит. Корнет Закаспийский переименован в Степанова. Зачем давать странную и звучную фамилию проходному персонажу и зря отвлекать внимание читателей. Унижающие человеческую суть «телячьи глаза» заменены «телячьим взглядом». Глаза — навсегда, а взгляд меняется в зависимости от обстоятельств. На женщин
Степанов (бывший Задунайский) может смотреть по-телячьи, а на врага — орлом. И последнее высокопарное «взирает» он заменяет простым «глядит».
См. отрывок 12. Вставленное Чеховым словечко «сейчас» — верх тонкости. Иначе возникает провал в тексте, и не поймешь даже, в чем ошибка. А все дело в том, чтo между предложением спеть и софкиной реакцией лег яркий кусок про Адель Карловну и ее кавалеров, и потому горячность Софки необъяснима. Словечко «сейчас» все ставит на свои места.
В следующих нескольких абзацах Чехов осуществляет мелкую правку.
См. отрывок 13. Если б Адель Карловна действительно уединилась с одним из своих поклонников, актер не знал бы, разговаривают они или занимаются чем-то другим. Но Адель Карловна, дама хоть и развязная, но вполне приличная, никогда бы себе такого не позволила. Ей просто наскучила плохая, фальшивая декламация, и она стала болтать с кем-то из кавалеров. Чехов так и поворачивает текст. Затем он не позволяет актеру читать в стихах «нечто более игривое».
Вино, песни и декламация сделали свое дело: Адель Карловна принялась дурачиться, а Софкина мама пытается овладеть князьком.
См. отрывок 14. Самое важное в состоянии князя — его мрачность — Чехов переносит на конец фразы, чтобы сильнее врезать в сознание читателя. И насколько «мрачный взгляд исподлобья» выразительнее вялого «сумрачно».
См. отрывок 15. Перечитайте короткую фразу, оставшуюся после всех сокращений, и вы поймете, что ничего больше не нужно, тут есть все, что хотела сказать Шаврова. И трудно понять, как подвернулись под руку писательнице «омертвевшие очертания лица», совсем не вяжущиеся с живым поведением.
См. отрывок 16. Здесь прекрасно найденные Шавровой слова «тягучий страстный шепот» предполагают, что софкина мать говорит князьку что-то сильное, а не те жалкие банальности, какие мы видим в тексте. И лучше ограничиться намеком на ее речи, читатель сам договорит их куда лучше, пользуясь собственным опытом или догадкой.
См. отрывок 17. Начиная со слав «Генерал отяжелел», Чехов выбрасывает все — оба абзаца. Какое нам дело до генерала, до надоедливой Адели Карловны, когда прочно завязан главный сюжетный узел: Софка — князь — софкина мать. Hас интересует только то, что работает на этих трех героев. Обстановка создана, весьма активный фон продолжает жить в сознании читателя, но возвращаться к нему без крайней нужды не следует. Вместе с тем в рассказе станет слишком душно и тесно, если все замкнется на трех персонажах, движущих сюжет. Нужен воздух, и Чехов оставляет пейзаж, который куда больше говорит о настроении Софки, чем вялые и невнятные авторские пояснения, которые редактор тоже не пожалел.
Дальше уже трудно цитировать, поскольку одно за другим идут безжалостные сокращения. Вымарываются подробности завершения пикника и сборов домой, все шалости Адели Карловны. Любопытно, что с приближением к финалу сокращения резко возрастают. Рассказ давно зажил своей жизнью, он развивается заложенным в него содержанием, а не авторским произволом. Вначале еще можно своевольничать, но сейчас автор зависит от своих героев больше, чем они от него. Он должен не мешать им, если не хочет погубить свое создание. Лучше пожертвовать каким-нибудь интересным наблюдением, выразительной деталью, чем нарушить естественное дыхание рассказа.
Но когда неожиданность возникает из логики рассказа, из глубины его содержания, хотя само событие ироде бы алогично, Чехов не возражает сажая Софку на лошадь, человек в черкеске, видимо проводник, вдруг поцеловал ее прямо в губы и скрылся, прежде чем она успела его разглядеть. Этот странный, непонятный, грубый поцелуй ошеломил, оскорбил и огорчил девушку почти до слез. Но вместе с тем дикий поступок незнакомого мужчины словно бы поднял Софку до тех признаний, которые ей вскоре пришлось услышать. И Чехов, не прощающий автору ни одного ненужного слова, сохраняет сцену с поцелуем, хотя и сильно ее правит.
Главную правку Чехов оставляет нa конец. По дороге домой князь доверяет Софие жгучую тайну: он страстно влюблен в приезжую петербургскую grande dame. Но это признание князя не что иное, как замаскированное объяснение в любви к Софье. Не жалея слов, расписывал он свое роковое чувства и лишь в самом конце сказал плачущей девушке, что любит ее. Чехов высвобождает смысл рассказа из всех хитросплетений н недомолвок. Это расточительно — приводить большой кусок, от которого осталась всего несколько фраз, но только так можно показать великолепную и безжалостную решительность
мастера, который знает все в своем ремесле.
См. отрывок 18. От роковой grande dame не осталось и следа. Князь прямо объяснился Софке в любви, и это выглядит юнее, милее и целомудренней, чем придуманная автором маскировка.
Мы приближаемся к финалу Софка отплакалась, «содрогаясь своим худеньким телом», от жалости к князю, себе и чему-то еще высшему, что не могла назвать и чем дышала лунная звездная ночь.
См. отрывок 19. Насколько глубже это «говорит, говорит, говорит» всех потуг неопытной писательницы. Чехов вовлекает читателя в сотворчество, он знает, что каждый по-своему, из глубины собственного опыта заполнит предложенную форму, и это окажется полнее, сильнее, интимнее любых готовых слов.
См. отрывок 20. Да, вот здесь как бы подводящее итог признание князя совершенно не нужно, все уже состоялось, Софка узнала о его любви, и для нее начался новый отсчет времени. И для него тоже. А что будет с ними дальше — пусть каждый домыслит сам. И прекрасная концовка (в отредактированном, разумеется, виде), тонкая, нежная, недосказанная.
Рассказ же был хорошим с самого начала, иначе Чехов не стал бы с ним возиться, но его художественность лишь проглядывала из-под навалов мусора.
Список литературы:
1. Нагибин Ю. М. Чехов редактирует / Литературная учеба, 1979. № 3;
2. Теория и практика редактирования: Хрестоматия / Под. ред. проф. Н. М. Сикорского. М., 1968.