Если мы ошибемся, определив трансформацию, происходящую в поле переноса-контрпереноса как скрытое пограничное состояние или же как некую новую проблему, в таком случае принятие на себя родительской роли может оказаться не очень подходящим264. Тогда мы можем продолжать интерпретировать, не обращая внимания, что такой подход может только возбуждать зависть265. Мой собственный опыт говорит о том, что это становится чрезвычайно пагубным для процесса трансформации, особенно для отношений переноса, в которых присутствует радостный божественный младенец и которые в конечном счете становятся у пациента эго-синтонными.
На этой стадии пациенту необходимо пережить образ родителя, который на него не нападает, а наоборот, оказывает поддержку. Слишком легко интерпретировать предполагаемый садизм или невнимание аналитика как неизбежное следствие возникшей у него тоски или же интерпретировать смещение энергетического поля, которое может ощущаться как отторжение, свидетельствующее о ярости, возникшей у пациента. Здесь возможен широкий диапазон интерпретаций на уровне шизоидного или пограничного состояний, особенно с точки зрения возникающего страха остаться покинутым. Все подобные интерпретации являются правильными, и в конечном счете их следует давать. Но сначала нужно «накормить» вниманием и заботой «внутреннего ребенка», который чувствует себя отвергнутым, и, следовательно, яростным и голодным. Часто это может означать повторение одного и того же объяснения до тех пор, пока существует садомазохистское энергетическое поле. Это то же самое, что иметь дело с реальным ребенком, но без мощной регрессии до состояния ребенка. Детскую часть необходимо видеть и чувствовать, и если мы будем точными, пациент, как правило, признает наличие этой части. Должен добавить, что в своей практике я испытываю постоянную потребность в том, чтобы на том же самом материале, характеризующем процесс интеграции, перейти на новый уровень: всегда существовало нечто, не совсем понятное.
Но поскольку мы видим и проявляем заботу и поскольку подозрительность пациента начинает снижаться, очень часто важные фантазии, в которых участвуют оба ребенка, становятся взаимными. В такой же мере, в какой в аналитических отношениях на предшествующей стадии трансформации были взаимными грандиозно-эксгибиционистские фантазии или фантазии, вызывающие стыд, на более поздних стадиях процесса на поверхности появляются другие фантазии.
РЕБЕНОК-МАЗОХИСТ,
СОЗДАЮЩИЙ ОЩУЩЕНИЕ БЕЗОПАСНОГО МЕСТА
В процессе видения и вчувствования в ребенка-мазохиста, существующего внутри пациента, часто бывает трудно себе представить, почему Эго человека продолжает так бессознательно цепляться за идентификацию с этой частью личности. Один мой пациент установил связь следующей своей фантазии, которая у него возникла в процессе активного воображения, со своим ребенком-мазохистом, и ощущал частичную идентификацию с ним.
«Я нахожусь на тротуаре. Здесь у меня есть свое определенное место, и никто не может у меня его отнять. На меня могут плевать, бросать в меня всякую дрянь, делать со мной все, что угодно, но эта часть тротуара все равно остается моей. Никто не может ее у меня отнять. Здесь я ощущаю тепло».
Ребенок-мазохист имеет собственную территорию; это пространство можно сравнить с материнскими объятиями. Человек, отождествляющий себя с этой частью, обычно чувствует себя обделенным жизнью; такое ощущение в значительной степени бессознательно, каким оно было у пациента, который в своей фантазии чувствовал себя в безопасности на тротуаре. И в самом деле, я получил замечательную возможность увидеть, как другие терапевты и пациенты отнеслись к этой фантазии. Она прекрасно согласуется с изображенной Гантрипом системой верований шизоида: «Лучше плохой объект, чем никакого объекта вообще»266. Она также имеет сходство с «награждающей частью объекта», описанной Мастерсоном267, которая возникает в бреду у пациента, находящегося в пограничном состоянии.
Исключительно важно не делать попыток извлечь Эго с этой территории, а позволить ему там быть и почувствовать ее ценность. Ибо покинуть ее - значит не только пойти на риск, увеличив свою ответственность до ответственности взрослого, но и прийти к серьезному отношению к другой стороне детского образа - радостному ребенку. Формирование такого отношения представляет серьезную угрозу, связанную с ощущением нападения, похожего на то, которое в гомеровом гимне испытала Персефона; в результате такого ощущения в очень раннем возрасте разрушается энергетическое поле, окружающее божественного младенца.
Вот почему жалующийся ребенок-мазохист так боится покинуть свою территорию. Человеку необходимо «испить свой комплекс до дна», чтобы оставаться в нем и ощущать его в воображении в жизни ничуть не хуже, чем при переносе. Поэтому данный процесс должен продолжаться ровно
столько, сколько необходимо.
РЕБЕНОК-МАЗОХИСТ И ДЕПРЕССИВНОЕ СОСТОЯНИЕ
Наряду с определением функции территории ребенка-мазохиста становится очевидным, что живущий на ней ребенок является частью человеческой личности, застывшей в депрессивном состоянии. Когда пациент может чувствовать гнев своего покинутого «ребенка», начинается важный этап развития, на котором пациент больше сосредоточивается на своем гневе, чем на отчуждении и депрессии.
Одна моя пациентка смогла описать гнев своего «ребенка», почувствовав его на аналитической сессии. Я не мог одновременно видеть ее «внутренних детей» и удовлетворять частые просьбы пациентки объяснить смысл ее сновидения268. Однако интерпретация сновидения была также очень важной и достоверной, и поэтому ее следовало сделать. Но во время сессии пациентка стала осознавать, что ее «внутренний ребенок» (или дети) разозлился. Она смогла мне об этом сказать, а я смог это почувствовать. Когда в следующий раз я почувствовал требования ее «внутреннего ребенка» и стал настаивать на том, что просто буду находиться рядом, ее «внутренний ребенок» начал злиться, так как не мог мной управлять.
Гнев, возникающий из-за потери ощущения всемогущества, является, по мнению Элкина269, аспектом, относящимся к этиологии депрессивного состояния. Ярость ребенка, которая во время депрессии обращается на Самость, появляется из-за признания того, что в настоящий момент его психическая энергияслишком «низкая», а материальность его родителей - слишком «высокая», и, следовательно, его собственное всемогущество становится ограниченным. Как отмечалось в предыдущей главе, переживание депрессии всегда беспокоило нарциссическую личность, чьи защитные механизмы прежде всего предохраняют ее от чувств, соответствующих депрессивному состоянию. По описанию Кляйн, успешное переживание депрессии совершенно необходимо для интроекции проекций Самости270. Несмотря на то, что Кохут не уделяет этому достаточного внимания, я считаю, что данный аспект процесса интеграции является весьма существенным, но при этом он должен протекать именно на второй стадии трансформации.
Переживание потери ощущения грандиозности - которое все-таки является полным после трансформации грандиозно-эксгибиционистской самости, - продолжается в депрессивном состоянии на второй стадии процесса трансформации и, как мы впоследствии убедимся, проходит через эдипов комплекс. Но сначала рассмотрим другое важное чувство, которое выходит на поверхность в процессе того, как в аналитических отношениях начинает возрастать доверие.
НЕНАВИСТЬ К БОЖЕСТВЕННОМУ МЛАДЕНЦУ
Пациенты с повышенной чувствительностью часто приходят к осознанию своей ненависти к маленькому божественному младенцу, который впервые дает о себе знать в описанной выше динамике «появления-исчезновения».
Когда я спросил одну женщину, почему она ненавидит этого младенца, она ответила: «С ним я всегда попадаю в беду». Он вызывал у нее слишком острые и мучительные приступы зависти. Другой пациент (мужчина, фантазировавший про место на тротуаре) встретился со своим ребенком во сне: «Я перехожу улицу, и в это время ко мне приближается маленький мальчик. Он держит стакан с водой. Но я начинаю его мучить, обливая водой. У него начинается истерика, он злится и бросает на мостовую стакан, который разбивается вдребезги». Когда пациент впервые пересказал содержание этого сновидения, то был достаточно отчужден от него, почти не осознавая того, насколько ужасно описанное им внутреннее состояние. В процессе перехода на вторую стадию трансформации образ рассерженного ребенка из сна все больше вызывал у него болезненные ощущения, напоминавшие о его садистской установке по отношению к этой части своей личности.
Избегание «дурного глаза», то есть сильных приступов зависти, которые обычно доминировали в окружении нарциссической личности в детстве, приводит к тому, что ее покидает какая-то, даже самая драгоценная ее часть. Ощущение покинутости, которое на второй стадии трансформации становится вполне реальным, приводит к страданиям, связанным именно с тем, что больше всего отвергалось нарциссической личностью, и это относится даже к людям, которые прошли через изменения, характерные для первой стадии.
Это происходит так, словно человеку приходится скрывать свою самую драгоценную часть, и он делает это так успешно и долго, что либо теряет к ней доступ и забывает о ней, либо находит ее заключенной в столь неприступной и недостижимой крепости, что даже сам не может ее вернуть.
На этой стадии я часто ободряю своих пациентов, предлагая им смотреть на меня, чтобы им удалось хорошо сконцентрироваться на своих телесных ощущениях и доверять тому, что они в это время видят во мне. Часто это вызывает страх. Один пациент, сам по профессии психотерапевт, смотрел на меня пристально и внимательно, а потом сказал, что увидел четырехлетнего мальчика. Он был совершенно прав: этот образ существовал в моем сознании - он появился из накануне увиденного мной сна. Но на следующей нашей встрече он доверительно сообщил, что в прошлый раз умолчал о целой истории. Дело было в том, что увиденный им ребенок находился в депрессии - и это было сущей правдой! Но пациент побоялся об этом сказать. Почему? Как оказалось, это должно было придать ему сил, что в данном контексте означало, что ему следовало вырасти самостоятельно, стать взрослым по отношению к самому себе, самому за себя отвечать и самому заботиться о своем «ребенке». Вместо этого у него возникло видение, в котором все еще проявлялась потребность идеализировать меня, по-прежнему сливаясь со своим «ребенком-мазохистом». На самой глубине оказалось воспроизведение его потребности в исцелении своей депрессивной матери. К этому моменту он оставил свое видение; с помощью такого аналитического упражнения можно было начинать постепенно восстанавливаться.