Теперь я уже могу видеть его часть так, как если бы она время от времени украдкой выглядывала из-за деревьев. Он продолжает, удивляясь тому, что теперь эта книга иногда находится у меня, а иногда - у него. Я соглашаюсь с ним и говорю, что это похоже на то, что происходило в начале сессии. Я ощутил индуцированное им чувство отвращения и тоски и отрефлексировал их - то есть я посмотрел в книгу. Я знаю: нечто существующее в нем ожидало этого, а после исчезновения контролирующего воздействия эта часть личности определенно ожидает появления тоски и обыкновенного равнодушия. Я использовал алхимический аналог постоянного и летучего Меркурия; это постоянство часто достигается с помощью земли, тела, но ни в коем случае не с помощью интеллекта. Поэтому, держа в руках книгу, я продолжаю помогать ему разглядывать лес. И по мере того, как у пациента это получается, у меня снова появляется видение этой части; пока я остаюсь с ней, он может отрефлексировать, «взять книгу в свои руки», откуда появляется чувство тоски. Он может рефлексировать, вступая на собственный творческий путь - путь к своей истинной Самости, которую он так ненавидел в детстве.
Так мы вместе и движемся туда и обратно, постепенно все больше и больше распознавая эту часть, но даже сейчас она еще не присутствует полностью. Теперь пациент начинает рассказывать о фотографии, о том, как он занимается этим искусством. Когда он говорит о своих творческих усилиях, я могу видеть, как эта часть останавливается и начинает проявлять интерес. Но затем пациент приступает к рассказу о других дневных событиях, о том, как он хотел, чтобы люди смотрели на его фотографии и чтобы они им нравились. И как только он начинает об этом упоминать, я вижу, как его часть снова становится безумной и исчезает. Позже я смогу напомнить ему об этом, но пока, следуя за ним, я нахожусь слишком далеко, и он говорит мне об этом именно тогда, когда она исчезла из виду, то есть когда момент творчества у него уже прошел.
А затем пациент говорит о том, как боится всего, что в нем содержится, как напуган возможностью сделать такой творческий шаг. Он рассказывает о своем старом учителе, и у него на глазах появляются слезы. Он может просто «побыть в лесу» вместе со своим учителем; я ему напоминаю его, и вместе с ним/мной он может достичь творческого рубежа, но боится сделать это в одиночку. «Почему нет? - спрашивает он. -Нам нужно это обсудить». И добавляет, что чувствует смутный страх, что на него нападут, но не может сказать, как это случится. Я отвечаю, что, находясь вместе с учителем/мной, он может чувствовать себя защищенным от нападения, но об интериоризации этой защиты говорить еще слишком рано».
Вот пример обоюдного, взаимно индуцированного видения. К нему привело мое телесное сознание и внимание к бессвязной болтовне, а затем мы вместе продолжили обсуждение. В течение этого процесса с другим типом сознания, связанного с психическими сознательно-бессознательными отношениями, происходили плавные колебания: оно то появлялось, то исчезало. На этой сессии пациент все еще находился под воздействием сильного страха и не мог впитать в себя весь этот процесс. Ибо для него это означало бы вступление в контакт с Самостью, а следовательно, со своей значимостью, что было связано и с угрозой больших потерь («Никто не является достаточно сильным, чтобы быть вместе со мной»), и со страхом, вызванным завистью. Поэтому все это время он должен был устанавливать контакт со своей Самостью вместе со мной, в существенной степени терять за неделю то, что уже приобрел, а на следующей сессии все это снова восстанавливать.
И все-таки процесс дал ему возможность постепенно почувствовать себя более комфортно в отношениях, связанных с ощущением власти. Ему приснился очень важный сон, в котором появился образ его деда, имевшего отдаленную ассоциацию со мной. В этом образе проявлялась возрождающаяся в пациенте Самость, нашедшая свое телесное воплощение. Тем самым он стал помогать Самости «совершать свой жизненный эксперимент».
В течение последующих нескольких недель с ним произошли исключительно важные события, среди которых было появление его образа в четырехлетнем возрасте: однажды, когда он смотрел на птицу, в его гипногогическом видении появился ребенок, указывающий на что-то находившееся на земле. В другой раз он бежал, пытаясь «спастись» от сильной тревоги, устал и остановился отдохнуть, и тогда появился ребенок и сказал: «Папа, я боюсь». Это видение было столь ярким, что у него выступили слезы.
Этот контакт был связан не только с его тревожностью, но и с расщепленным ребенком, который появился после исчезновения нарциссических защит. Его защитная ярость, а также прежние контролирующие паттерны исчезли, а им на смену пришел сильный страх, который теперь был связан с его работой и отношениями с подругой.
На одной сессии у пациента появилось ощущение тревоги и чего-то таинственного, то есть паттерн появления-исчезновения. Я предположил, что, воображая ребенка, он стремился увидеть, как этот ребенок себя чувствует. Это вызвало у него мгновенное чувство облегчения, ибо было совершенно ясно, что ребенок очень переживает и нуждается в заботе. Теперь пациент оказался в ситуации, когда он становился самому себе отцом, которого у него не было в критическом для ребенка возрасте - с трех до четырех лет. Вскоре ему приснился такой сон:
«Я нахожусь среди могил и смотрю на одну из них, которая меня чем-то привлекает. На холме, куда падает мой взгляд, я вижу три могильных камня; я с кем-то спорю о четвертом камне. Я хочу, чтобы он, как и остальные, был серого цвета, но этот некто хочет, чтобы камень имел странный ярко-красный цвет. Кроме того, он не круглый, как остальные, а прямоугольной формы. Наконец, этот ярко-красный камень установлен, и теперь я вижу уже четыре камня. Четвертый очень странный -не только из-за красного цвета, но и вследствие своей формы; к тому же на нем видны две линии, пересекающиеся под прямым углом».
Относительно увиденного во сне человека пациент привел такие ассоциации: «Этот парень однажды выполнял для меня какую-то работу, и тогда он мне не понравился. Он был слишком деловым и слишком стремился добиться успеха в жизни».
Именно этого стыдился и избегал сам пациент; он всегда был «серостью», никогда не позволявшей своему творческому потенциалу проявиться в реальной жизни, и достигал успеха лишь назло самому себе. В образе этого парня нашла воплощение очень нужная ему теневая амбициозность, которую в итоге следовало интегрировать.
Ребенок был «четвертой», бессознательной компонентой -как и могильный склеп, символизировал связь с потусторонним миром. Заметим, что связь с ребенком тянула пациента вниз, к контакту со своим телом, с его жизненным воплощением. Могильный склеп - это местонахождение трупа, мертвого тела. Четвертый номер - это воплощенная связь с Самостью, осуществляемая через ребенка. Это соединение со страстью, с «осуществлением жизненного эксперимента Самости», которое появилось вместо серости, «бедняжки», той мазохистской черты, которая управляла его жизнью, разрушала отношения и обычно делала его старше своих лет, не давая ему ничего, за что он мог бы ее уважать.
«Серая Самость» отвергала жизненный эксперимент. Именно «бедняжка» по своей мазохистской тональности соответствовал его идентичности. Пока над Эго доминирует такая самопрезентация Самости, нарциссическая личность, даже находясь под влиянием бессознательного стремления к власти, никогда даже частично не реализует своего потенциала. Здесь всегда присутствует загадочная недостижимость нужной глубины для получения результата, а также много шума и помпезности, зачастую -ожидание и предвосхищение великих дел, но из всего этого в памяти остается лишь очень малая часть.
8. Магическая сила воображения
Использование воображения всегда становилось предметом множества споров и диспутов. Оно играло особую роль в серьезной и продолжительной полемике между духовенством и магами, такими, как Пико, Парацельс, Фичино и многими другими. Книга Д.П. Уолкера «Духовная и демоническая магия» представляет собой очень ценный обзор истории этого конфликта. Ниже я приведу выдержку из этой книги:
«Эраст подробно опровергает возможность воспроизведения переходных воздействий силы воображения, передаваемых посредством эманации духа. Он допускает реальное существование субъективных воздействий - как психологических, так и более обычных, соматических. Вместе с тем он пишет: "Никто до конца не может быть прав в том, что образ, сформировавшийся в моей фантазии, может покинуть мой мозг и вселиться в голову другого человека"»202.
Совершенно очевидно, что некоторые маги верили, что их духовные «эманации» могут оказывать воздействие на мысли и фантазии другого человека.
Теперь, зная о феномене контрпереноса, и особенно о процессе проективной идентификации, мы понимаем, что Эраст был совершенно не прав. Было бы довольно примитивным считать их воздействие бессознательной эманацией духа наших пациентов, но при этом нет сомнений в том, что «психическое заражение» является вполне реальным; то, что происходит с одним человеком, может проникнуть в другого203. Это бессознательный процесс, который следует представлять себе и с которым приходится работать. Но как же тогда мне, работая с соматическим бессознательным своего пациента, быть уверенным в том, что я не индуцирую то, что думаю и вижу, а также в том, что мой пациент не попал под воздействие внушения, или же что он соглашается со мной не ради сохранения моего идеализированного образа?
Мой личный опыт свидетельствует о том, что пациентам совсем нетрудно вносить поправки в мое видение, как-то его обсуждать и соглашаться с ним. Широкий спектр откликов моих пациентов убедил меня, что спонтанно возникающее у меня видение не обладает магическим управляющим воздействием. Этот процесс можно проиллюстрировать краткой выдержкой из моих клинических записей: