Больше всего в этом методе меня поразила банальная природа ассоциаций, которые часто подавляются, но, появляясь, они начинают играть решающую роль. При рациональном отношении они могли легко укрыться от внимания, если бы вообще смогли появиться. Но, выбрав свое тело проводником, я очень удивился тому, что обнаружил под видимостью самого тривиального образа.
(Меня спрашивали, не зависит ли этот подход, связанный с необходимостью прислушиваться к ощущениям своего тела, от типа личности. Можно себе представить, что применять его значительно легче человеку, у которого главной психической функцией является ощущение, по сравнению с думающим или интуитивным типом личности, но я уверен, что в данном случае затрагивается гораздо более общая проблема, а именно способность к телесному интровертированному воплощению, которая учитывает и ценность объекта. В данном случае объектом является другая личность вместе со своими снами, фантазиями и недавними событиями прошедших дней (дневными остатками), которыми пациент делится с аналитиком. У мужчины это зависит от лунарного сознания или сознания Анимы, тогда как у женщины это сознание имеет основу в фемининной части Самости с присущим ей почтительным отношением к телу.)
Тогда раскрывается совершенно иная сущность: пока у пациента шел процесс спонтанного появления образов и проходила вся процедура с рисованием круга, в моем сознании пробегали случайные мысли, какие-то пустяки, не имевшие ни малейшего смысла. Образы ребенка, дома, ручья, сражения, опасного столкновения и т.д. Как я уже сказал, мой метод предполагает, что все образы, связанные с моим собственным воображением, должны уйти прочь, оставив сознание пустым. Таким образом, я старался не вмешиваться в процесс воображения, который происходит у пациента. Но когда этого удавалось достичь, то есть после появления образов и их дальнейшего отслеживания по реакциям моего тела (добавлю: они были очень разными - от случайных напряжений до иннервации, которые часто, но не изначально были сексуальными), я возвращался к разным образам и идеям, которые до этого заполняли мое сознание. И тогда они уже приобретали смысл, принимая во внимание материал пациента.
Мне было ясно, что существовала какая-то форма, оказавшаяся наполненной, но очень странным для меня способом. Например, отмечая пустяковые мысли и образы, с которыми нам приходилось иметь дело, часто можно было воссоздавать события предшествующего дня. Бывали случаи, когда последовательность таких образов и мелькающих мыслей начинала затрагивать саму суть жизни пациента. Это происходило так, словно давала о себе знать некая часть прежде неизвестного паттерна. Здесь суть заключалась не просто в завершении гештальта, а в ощущении особого, хотя и неизвестного паттерна. Однако все сказанное пациентом могло относиться именно к этому паттерну. Получалось, что одни ассоциации или мысли пациента находились в исключительно точном соответствии, тогда как другие вообще не подходили. Таким способом часто удавалось узнать, что в течение предшествующего дня происходили определенные события, которые принимали метафорический образ, так как воспринимались особенно болезненно и таким образом оставались в памяти.
Например, материал воображения одного из моих пациентов включал в себя машину, кузов, дерево, дом и семена. Среди моих случайных мыслей, предшествующих этим образам, мелькали сцены преступлений. Продолжая над ними работать, я обнаружил, что пациент действительно «запомнил» важное переживание предыдущего дня: он мастурбировал. Затем воображение оказалось очень полезным при восстановлении фантазии о мастурбации и анальной фантазии, включавшей в себя садистское изнасилование матери. Семена представляли собой его сперму, которая попадала в кузов машины, а возникавшие у меня образы, связанные с преступлением, оказались необходимым ключом, раскрывавшим садистскую природу материала его фантазии. Этот пример может проиллюстрировать, что я имею в виду под метафорическим воспроизведением дневных событий. В данном случае было принципиально важно выявить его занятия мастурбацией, так как они были навязчивыми - пациент мастурбировал четыре-пять раз в день. В тот день ему удалось снять напряжение своих садистских чувств, поэтому он оказался в пассивном состоянии и потерял жизненную ориентацию.
Структура, упорядочивающая предлагаемый мной метод, описана Леви-Строссом в книге «Первобытное мышление». Он называет ее примитивной логикой. Леви-Стросс выяснил, что дикари мыслят в своей собственной логической системе, основанной на использовании метафор; цель ее состоит в том, чтобы все данные, получаемые из непосредственного опыта, соответствовали мифическим структурам. Примитивная логика предписывала мифические паттерны, а мне следовало распознать эти паттерны.
Примитивная логика применяется и при работе со сновидениями. При этом следует руководствоваться правилом: никогда не выходить за рамки существующих образов сновидений, не искать решения подобных «интерпретаций», а просто работать со сновидением как с незавершенным гештальтом, и тогда описанным выше способом можно развивать и прослеживать ассоциации. В таких случаях все сновидение в целом порой становится образом событий предшествующего дня: теперь оно рассматривается как метафорическое воспроизведение истории. События предшествующего дня переплетаются с сознательными и бессознательными фантазиями, которые могут раскрыться и проявиться как часть метафорического сна. Если раньше они могли быть «относительно бессознательными», часто навязчивыми и требовали бессознательного отыгрывания в реальных жизненных ситуациях, то теперь они приобретают смысл отраженной и потому сохранившейся в памяти жизни.
Оказывается, что примитивная логика, ограниченная тенденцией к завершению гештальта сновидения, обладает свойством привносить жизненное начало в то, что раньше было мертвой материей, отдельными фрагментами истории и фантазии. Получая «второй шанс» для осознания, переоткрытая история одновременно получает возможность пережить события так, словно они происходят в настоящем времени. Следовательно, то, что однажды отыгрывалось совершенно бессознательно, теперь принимает сознательную воплощенную форму. Мы заканчиваем тем же сновидением, с которого начали, а вовсе не его символической интерпретацией. Но после всей этой процедуры оно несет в себе смысл, который относится ко всему паттерну в целом.
Такой тип логики и требование никогда «не решать проблему» так, чтобы не искать выход к чему-то новому, за рамки полученной информации, - основной момент в объяснении разницы между первобытным и научным мышлением, которое дает Леви-Стросс:
«Ученый... будь то инженер или физик, всегда находится наготове, исходя из того, что из собеседника можно извлечь какое-то другое послание, несмотря на скрытность своих вопросов, на которые заранее не были заготовлены ответы. В таком случае концепции становятся подобны операторам, для которых появляется набор данных, и с ними следует работать.
...Наука «в действии», по счастью войдя в наше бытие, создает собственные средства и результаты, принимающие событийную форму, и делает это благодаря своей структуре, которая постоянно развивается и внутри которой содержатся ее гипотезы и теории»160.
Леви-Стросс сравнивает действие примитивной логики с работой французского мастера на все руки или его подручного161, описывая используемые им «материалы»
«как сконцентрированное выражение необходимых отношений, накладывающих ограничения на каждом этапе своего участия с вытекающими отсюда разными последствиями. Необходимость в них не является простой и однозначной. Однако она напоминает постоянство семантического или эстетического порядка, характеризующего группу трансформаций, к которым они сами относятся и которые... не являются безграничными.
Их можно рассматривать как паттерны... Эти паттерны реализуют возможности, число которых может быть очень велико, но всегда ограничено»162.
Мои «материалы», фантазии пациентов и мои собственные фантазии, а также состояние нашего тела представляют собой те части неизвестного паттерна, который следует распознать. Кроме того, существуют ограничения, которые нужно уметь чувствовать. Например, отсутствие работы на необходимой глубине и следование за ассоциациями отражается на общем конечном результате, который, как правило, оказывается слабым. Каждая часть ограничивает другие, и существенное ограничение состоит в том, чтобы никогда «не решать проблему», никогда ни прибегать к интерпретациям, никогда не выходить за рамки самого неизвестного паттерна.
Существует миф, который определяет паттерн, позволяющий работать таким способом. Он появляется в сочинении Плутарха «О мистериях Изиды и Осириса» и пересказывается Маргарет Мид в ее труде «Гермес Трижды Величайший»163.
В этом мифе Осирис был убит и расчленен Сетом; Изиде пришлось искать каждую часть тела своего сына. В этой истории моему методу собирания информации соответствуют два аспекта: