не уничтожал, а утверждал и совершенствовал.
1 История всемирной литературы. М., 1985, т. З, с. 14-16.
Это было необходимо делать ради сохранения светлого идеала, основанного на равенстве свободе всех народов.
М. Сеспель воспел человеческую красоту, воссоздал идеал прекрасных, возвышенных чувств, гармонию человека и вселенной. «Как мне хотелось бы,- исповедовался он перед своей любимой,- чтобы Вы знали, чтобы и Вы чувствовали, что Вы вмещаете в себе, в Вашем существе все - и лучезарность вселенной, лучезарность чудных небес, ярких звезд... все, все...» (письмо от 24 ноября 1919 г.).
У Сеспеля была своя теория любви. Поэт писал, что любят обыкновенно тех, которые не похожи на себя. И считал он деление любви на два рода неверным: «Любовь одна, вечная любовь. Родство душ». Тем самым поэт возвеличивал духовное единение влюбленных. Следовательно, любовь он представлял как диалектическое единство противоположностей - стремление к духовному единству двух противоположностей.
За Большой Любовью поэта стояло Большое Творчество. «Если иногда я нишу хорошо, то только потому, что пишу Вам...- признавался он А.П. Червяковой. - Никогда не могу писать того, чего не чувствую и пишу только тогда, когда живыми звуками чувства мои просятся к Вам. Хочется писать стихами, умиротворяющими звуками, чтобы они ласкали Вашу душу и уносили Ваши мысли в светлые края, в края неведомые, чтобы Вам было хорошо, хорошо, но я не умею писать так, и хочется плакать, замереть в рыдании...» (письмо от 5 ноября 1919 г.).
Для М. Сеспеля стихи - это живые звуки сердца, а словосочетания в них могут создать сложные поэтические образы. В письме к А. П. Черенковой от 4 апреля 1921 г. он писал следующее: «Стихи стал писать... Но не судите их - эти звуки сердце - очень строго... На первый взгляд они совсем бессмысленные, только подбор слов, но если вдуматься, в них ни грамматических, ни смысловых ошибок нет, по построению они правильны, хотя и есть странные сочетания слов, например: «зарю твоих взглядов»... «жжет сердце весною огонь весенний» - будто подбор слов... Главное нужно понять, значит вникнуть». Эстетическая концепция М. Сеспеля обнаруживается не только его идеалах, но и в его отношении к художественному творчеств, искусству слова. При этом следует учесть, что в этом плане взгляды поэта были неодинаковыми в разные периоды его жизни: Сеспель остерского периода, например, значительно отличается от чебоксарского и крымского периодов.
О наличии в жизни и творчестве М. Сеспеля особых периодов отмечала и Н. Н. Рубис: «Как ясно очерчены разные периоды по времени внутреннего мира Михаила. И каждый - с подведением итога предыдущего и все вперед, снова - итоги и впереди. Периоды творчества М. Сеспеля можно расположить в следующей хронологической последовательности: шиханский (до августа 1917 г.), ранететюшский (сентябрь 1917- лето 1919 гг.), позднететюшский (лето 1919- август 1920 гг.), Чебоксарской (сентябрь 1920- май 1921 гг.), крымский (нюнь - август 1921 г.), киевский (сентябрь 1921- февраль 1922 гг.) остерский (март - июнь 1922 г.). В эти разные отрезки жизни сложились темперамент и характер поэта, утвердились и эволюционировали его этические и эстетические нормы, сложилась система взаимоотношений с окружающими людьми. Все это сказалось в творчестве, поэтических произведениях Сеспеля - начиная с идеи, пафоса до стиховой системы. Эстетическую концепцию и поэтическую систему М. Сеспеля необходимо рассматривать в плане их эволюции, что позволило бы нам увидеть рост поэта, уловить тенденции развития всей чувашской поэзии той поры.
2.2. Шихазанский период.
Отец будущего поэта по натуре был горячим и гордым, в то же время мнительным и недоверчивым. «Я помню далекие слова отца,- вспоминал М. Сеспель в одном из писем А. П. Червяковой. - «Никому не открывай своей души, никем не делись своими страданиями, все равно не поймут». Сын каторжанина Кузьмы Федорова (он в состоянии сильного возбуждения убил своего брата, за что в 1911 т. был сослан в Сибирь) Михаил по темпераменту и характеру полностью сходился отцом, за что заслужил большую любовь его. «Отец любил меня, тепло вспоминал потом М. Сеспель,- но любовь его ко мне, родственная любовь, закончилась трагично... Я остался после отца один». В письме к А. П. Червяковой от 2 июля 1920 г. он вновь вспомнил отца: «Если бы Вы знали, как я любил отца, если бы Вы знали, какая горячая вера жила в моем сердце, что я когда-нибудь да встречу его: если бы знали всю прелесть далекой, светлой моей жизни с отцом. С которым мы вместе мечтали, строили планы будущей жизни, смотрели так радостно на лежащую перед нами жизненную даль, на свою, хотя и в бедности, жизнь, которая прервалась девять лет тому назад роковым образом». В 1911 г. будущий поэт в своей жизни впервые столкнулся с человеческим страданием: его сыновнее чувство вошло в противоречие нравственностью и гуманизмом. Быть может, именно это трагедия сделала сердце поэта способным страдать, чувствительным к чужой боли, легкоранимым. Естественно, человек не становится поэтом лишь чтением книг, но чтение может развить его склонности. В то время, когда товарищи по учебе увлекались приключенческой литературой (произведениями Майна Рида, Жуля Верна, Кована Дойла, Рейгана Хогарта), Михаил захлебывался произведениями Лермонтова, Некрасова, Кольцова, Тургенева и Л. Толстого. Его тетрадь со стихотворениями открывался следующими строками Н. Некрасова:
Сейте разумное, доброе вечное, Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ......
Придет ли времечко
(Приди, приди, желанное!)
Когда, мужик не Блюхера
И не милорда глупого,
Белинского и Гоголя
С базара понесет20.
Его однокашники пели широко распространенные в те годы песни «Хазбулат удалой», «Ах, зачем эта ночь», «Бывали дни веселые». Михаил пел другие песни: «Жена ямщикам, («Жгуч мороз трескучий...»), «На могиле материи» («Спишь ты, спишь, моя родная...»), «Гибель Варягам («Блещут холодные волны...»). Он любил петь чувашские народные песни.
В период учебы в Шихазанской второклассной школе будущий поэт начал пробовать свое перо. Под руководством учителя русского языка и литературы П. А. Ломоносова учащиеся выпускали литературный журнал «3вездочка». Редактором и основным автором его был М. Сеспель. В первый номер журнала он поместил следующее стихотворение:
Трелью золотого
Маленький звонок
Утренней порою
Погонит на урок...
По своей тональности и стиховой структуре данная строфа очень близка к известному стихотворению М. Ю. Лермонтова Горные вершины». М. Сеспель любил поэзию этого поэта-романтика, особенно его «Мцыри», Еще в 1910 г. его отец, зная, что Михаил помнит весь текст этой поэмы наизусть, настаивал на повторном исполнении перед односельчанами.
По воспоминаниям брата поэта, однажды во время каникул М. Сеспель принес домой книгу «Правила стихосложения, взятую, очевидно, из личной библиотеки П. А. Ломоносова. Тогда он десять дней подряд не допускал к себе никого, днем и ночью читал эту книгу.21. В следующий раз наставлял своего младшего брата так: «Хорошие писатели внимательно наблюдают за происходящими вокруг них событиями, изучают причины их возникновения, а также знают, чем они завершаются. Например, позавчера дядя Пакае, не дав нищему, кусочек хлеба, выгнал из дома. Для нас этот случай как будто незначительный, а писатель, узнав об этом, может прийти к обобщающим выводам о дяде IIaкae - к одному, о просящем нищем - к другому. С этой точки зрения поэт должен быть более умелым: и нескольких словах он должен заключить большое событие, глубокое содержание и длинную жизнью.
Тогда же он прочел младшему брату четырехстрофное стихотворение, написанное, как признался сам Михаил, в подражание Кольцову. В другой раз начинающий поэт ознакомил брата с одним стихотворением на родном языке, а вслед добавил: «Стихотворение плохое, вот только метрический размер не тот. На основе этого размера можно сочинить только унылые стихи, можно и чуть-чуть повеселее. Но нужен такой размер, который заставлял бы скрежетать зубы, сверкать молнию перед глазами, услышать гогот и топтание ног. У чувашей еще нет такого».
М. Сеспель в те ученические годы по интуиции чувствовал камерно-певучую, но интонационно монотонную природу чувашского силлабического стиха. А пафос революции и национального возрождения требовал шагового ритма, основанного на чередовании сильных слабых слогов, интонационного разнообразия и трибунного стили. «Попытки писать стихи М. Кузьмин начал, на втором классе, вспоминал однокашник поэта А. Г. Григорьев.- Это были небольшие стихи на память товарищам в личные альбомы, которые обычно заполнялись текстами песен, стихотворений и т. д.». По его рассказу, одной из широко распространенной в годы первой мировой войны песне М. Сеспель добавил две строфы:
Горит свеча, в вагоне тихо,
Солдаты все спокойно спят.
А поезд наш несется лихо.
Лишь только слышно: тик-так-так.
Один солдатик, изнуренный,
Склонивши голову на грудь,
Грустит по родине далекой,
Не может, бедный, он заснуть.
Далее следуют слова общеизвестной песни и в конце поэт опять повторяет первую строфу. Это позволяет говорить об умении семнадцатилетнего юноши делать произведение композиционно целостным и содержательно завершенным.
В 1954 г. А. Г. Григорьеву удалось по памяти восстановить стихотворение М. Сеспеля «Скоро». Первая его строфа построена на психологическом параллелизме, очень широко распространенном приеме чувашских народных песен:
На ветру шумит, качаясь,
Горькая_осина;
Наступила для чуваш
Черная година.
В чувашском фольклоре осина является символом беды, местом обитания нечистого духа и т. п. Поэтому сравнение поэта в данной строфе полностью совпадает с народной эстетикой, его пониманием прекрасного и безобразного, трагического. Такое можно видеть и в других строфах произведения.