"Дырчатая Луна" – первое произведение из цикла "Сказки и были Безлюдных пространств". Кроме того, в цикл входят повести "Самолет по имени Сережка" и "Лето кончится не скоро", а также роман "Лужайки, где пляшут скворечники". Косвенно примыкают к циклу фантастическая повесть-сказка "Взрыв Генерального штаба" и межзвездная повесть "Полосатый жираф Алик" ("Трава для астероидов").
"Дырчатая Луна", как и положено первому произведению цикла, задает своеобразные "правила игры" – идейное содержание и топологию миров. И одновременно постулирует, пусть и на чисто ассоциативном уровне, связь с остальной прозой автора. Например, все действие происходит в приморском южном городе, так похожем на один из главных крапивинских городов-героев – Севастополь. "А Севастополь – это сказка, это город, к которому я постоянно стремлюсь... Немножко гриновский такой "Город Мечты..." – утверждал Владислав Петрович в одном из интервью. И все повести об этом (или очень похожем) городе проникнуты почти физическим ощущением лета, солнца, моря и теплого ветра. Не стала исключением и "Дырчатая Луна". Читая повесть, не веришь, что с героями может произойти что-то плохое в этом городе. Однако тема неспокойности и нестабильности современного мира, уже начинает звучать и здесь. Мальчик-беженец, умирающий от тоски, беспощадный военный с накачанной шеей и мертвыми глазами (а подобный персонаж теперь весьма частый гость на страницах крапивинских книжек), огромный добрый желтый кузнечик, не погибающий от пуль только благодаря внезапно открывшимся волшебным свойствам – все это звучит диссонансной нотой на общем фоне. Впрочем, ноту эту забивает пение флейты, звучащее на последних страницах повести. Самой светлой повести цикла. С самым благополучным финалом. Больше такого не будет.
Хотя начало следующей повести "Самолет по имени Сережка" все же обещает читателям множество положительных эмоций. Несмотря на, то, что герой повести – полупарализованный мальчик-инвалид, с первых страниц становится вроде бы ясно, что это классическая повесть о счастливой мальчишечьей дружбе. По духу, она чем-то напоминает "Ту сторону, где ветер" или "Ковер-самолет". Дело так же происходит летом, в небольшом уральском городе (еще одном постоянном городе-персонаже Крапивина). Вместе Ромкой и Сережкой мы путешествуем по заросшим травой тихим старым переулкам, чувствуя сказочное дыхание этих похожих на волшебные джунгли мест, и понимаем, откуда у Крапивина возник замысел Безлюдных пространств. Да он и сам подтверждает в интервью, что эта идея появилась когда "... гулял когда-то по пустырям, с заброшенными цехами и всякими свалками. Мне всегда казалось, что там есть какая-то особая, таинственная жизнь." Постепенно реалистическая повесть все больше и больше наполняется сказочным содержанием. Поначалу сказка приходит во снах, потом сны начинают проникать и в реальность. В той же "Дырчатой Луне" еще не до конца понятно, чем же миры Безлюдных пространств принципиально отличаются от миров Великого Кристалла. В "Самолете по имени Сережка" все становится на свои места. Безлюдные пространства – это тоже грань Кристалла, но грань где сказочное неразделимо связано с настоящим, где сон постоянно перетекает в явь, где время и расстояния живут по совершенно своим законам, ничего общего не имеющего с физическими. В конце концов – эти пространства сами по себе разумны! "Люди их оставили... но раньше-то люди там жили. Долго-долго. И душа этой жизни на таких пространствах сохранилась. И они теперь... ну, как бы стали сами по себе живые."
Но когда сказка встречается с реальностью, это означает, что не только волшебное оказывает влияние на существующее, но и наоборот. Жестокая действительность, сталкиваясь с иррациональным и добрым, зачастую начинает привносить в сказку свои суровые законы. И трагический финал повести о самолете Сережке суть следствие такого вот столкновения реальностей. И пусть, сказочное и светлое, как будто спохватившись, все же вроде бы одерживает верх, и автор неоднократно повторяет, что "никто не разбился", однако чувство неоднозначности концовки, "открытости" финала не покидает читателя. Тема смерти в таком контексте – вроде бы герои и погибают, но в тоже время возможны и счастливые варианты развития ситуации – впервые так явно звучит у Крапивина именно в этой повести. И непременно возникает во всех следующих частях цикла о Безлюдных пространствах.
Вообще же вопрос об обратимости смерти, о возможности существования по ту сторону Стикса, очень часто возникает в поздних произведениях писателя. Особенно выделяется в этом плане мрачная повесть "Полосатый жираф Алик". Действие повести происходит большей частью на Астероидах, а ведь Астероиды – это место, куда дети попадают после смерти, своеобразный детский рай, аналог Нарнии Клайва Льюиса или Страны Нангиялы из повести Астрид Линдгрен "Братья Львиное сердце". И герои "Алика.." умудряются вернуться на Землю (воскреснуть), но некоторым позже приходится умереть во второй раз...
Во второй раз придется умереть и главному герою "Лето кончится не скоро" Шурке Полушкину. А может и не придется? Ведь основной лейтмотив многих произведений Крапивина – пока вокруг лето, а рядом верные друзья, ничего плохого случиться не может. А лето на той грани Кристалла, куда Шурка, которому пришлось стать ответственным за судьбу человечества, загнал Землю, может, не закончится до тех пор, пока мы делаем "...что-то хорошее. Хоть капельку добра. Может быть, она заставит выровняться Весы. А то и качнет их к свету. " Многим такая концовка может показаться чересчур слезоточивой и назидательной. Но для чего еще нужны книги, как не для того, чтобы мы становились хоть чуточку добрее по прочтении?
Действительность, изображённая писателем в повести «Лето кончится не скоро», страшна. Если герои 70-х всё-таки жили в мире с убеждением, что хороших людей больше, то нынешние герои поставлены в такую ситуацию, где таких людей просто нет. В конце концов, всякие Кисы, Гаврики и Дыбы, с которыми приходилось сражаться Серёже Каховскому и ему подобными, были лишь единичными представителями Зла. Кроме того, важно подчеркнуть, что они были асоциальны, т. е. в принципе находились вне закона, вне общества. И закон, и общество, хоть с трудом и не сразу, но всё же приходили на помощь крапивинским героям в их борьбе с этими субъектами.. Даже в романах, написанных о 90-х ("Синий город на Садовой" и "Бронзовый мальчик") всё-таки действует принцип, согласно которому "хороших людей больше". Ещё есть смысл отстаивать справедливость.
Совершенно иная ситуация в "Лете...". Герои этой повести живут в мире победившего Зла. Это Зло здесь всюду. Главный герой, Шурка, пытается отстоять справедливость, но терпит поражение. Да и где она, справедливость? Рэкетиры убивают Шуркиного отца, отбирают квартиру. Милиция тоже состоит в сговоре с мафией и вместо того, чтобы помочь, Шурку долго и методично там избивают. В общем, "били везде - и в приёмнике, и в милиции, и в интернате. Воспитатели и все эти "дежурные по режиму", и парни - те, кто постарше". Может, пресса поможет? Нет, по телевизору засилье американских фильмов, где тоже стрельба, погони, опять стрельба. И всё же Шурка пытается бороться. Он даже стреляет из самодельного пистолета в "мафиози" Лудова. Но при этом, как позже выясняется, лишь добавляет ещё Зла на неумолимые Весы. Правда, взрослые в конце концов помогают Шурке.
В силу своей "настроенности" на особое, романтическое восприятие мира, герои "Лета..." мало способны к активным действиям. Они - не деятели, а зрители, созерцатели. Быть может, именно поэтому они оказываются особенно беззащитными в суровом мире, который им противостоит. Такой вот трагический контраст между безжалостным миром, с одной стороны, и отчаянно неприспособленными к существованию в этом мире героями, - с другой. Эти герои, словно инопланетяне, заброшенные волей судьбы на нашу планету, помещённые в такие условия, где им не выжить. "А может, он как раз и есть инопланетянин? - говорит Кустик о Грише Сапожкине. Вы разве, сами не заметили?(...) Ну, какой он... неприспособленный к земным условиям. Беззащитный. - Господи, а сам-то ты... - со стоном произнесла Женька. - А что я?.. Ну и что! А вы много про меня знаете?! Может, я тоже... Вот улечу однажды в другое пространство".
Даже отчаянно романтическая, "неземная" дружба, не способна спасти Землю от грозящей ей гибели. Она, эта дружба, лишь приводит к рождению нового пространства, изолированного от внешнего мира. Пространства, в котором дети создают Город своей романтической мечты. И только эти Безлюдные Пространства способны стать "зародышем нового мира".
Именно пространства без людей, пространства, надёжно оберегающие детей от вторжения в них злых сил. Уйти в эти пространства - единственный выход для героев Крапивина. Писателя часто упрекали в "отрыве от действительности". Идея Безлюдных Пространств - это не "отрыв", а разрыв с действительностью. Ребятам из "Лета..." нечего терять в этом мире. Они не в состоянии его изменить, переделать. И остаётся лишь покинуть его, начать всё заново.
Повесть заканчивается прямым обращением автора к читателю, смысл которого достаточно прост: не оставляйте в беде ребёнка, нуждающегося в помощи, если не делом, то хоть словом облегчите его существование в этом мире.
Повесть «Взрыв Генерального штаба», как и предыдущие работы В. Крапивина, сопротивляется чисто эстетскому подходу. Она очень "больная" и во всей придуманности своей – актуальная.