В конечном счете, общество — это мы сами. Часто собственная неблагоразумная манера жить осложняет удовлетворение элементарных биологических потребностей. К этому относится: чрезмерно потребительское отношение к жизни, бессмысленное шатание от одного увлечения к другому, отсутствие досуга в свободное время, недостаток спокойной обстановки и возможности размышлений, но прежде всего отсутствие удовлетворительных отношений с людьми.
Во многих случаях психосоматическими больными становятся не в результате реальных стрессовых ситуаций, а — ирреальных: не менее значимых внутренних инстанций «Сверх-Я». Последние оказывают давление на человека, не оставляет его в покое, пока он не заболеет; не в последнюю очередь это происходит оттого, что мы весьма нецелесообразно относимся к потребностям своего тела, часто обходимся с ним весьма насильственно, например, и тогда, когда принуждаем его добиваться чего-нибудь, несмотря на сильную усталость,— будь это езда на автомобиле, интеллектуальная или физическая деятельность. Восприятие наших телесных ощущений очень часто искажено.
Эту проблему взяла на себя современная аналитическая терапия. В качестве примера приведу биоэнергетику Александра Ловена (Lowen. 1975), который в своем подходе отталкивался от вегетотерапевтических представлений Вильгельма Рейха, или развитую Артуром Яновым (1970) «первичную» терапию — терапию, основывающуюся на очень ранних, архаических процессах, или терапию первого крика (Primaer oder Urschreitherapie). Применяя подобные терапевтические формы, можно оживлять и тем самым делать ощутимыми те телесные чувства, которыми пренебрегают в психоанализе. Так, некоторые аффекты боли можно высвободить путем плача и криков, а гнева — физическим противоборством:
ударами, топаньем ногами и т.п. Аффект, в любом случае, должен быть отреагярован так, чтобы это привело и к объективно наблюдаемому, и субъективно ощутимому высвобождению (разгрузке — Entlastung).
Борьба за тело и три важных интеракционных образца
Существенную роль здесь играет бессознательный процесс, суть которого в последнее время проясняется у меня при воспоминаниях о ряде случаев из собственной практики равно как и из супервизий. Речь идет о процессе «повторного усвоения» (Wiederaneignung) тела, отчужденного в результате отношений с матерью или другими близкими родственниками. Во всяком случае именно мать изначально руководит ребенком во время беременности, а затем, после физического рождения, выпускает его во внешний мир. При психическом рождении — следуя Малер, Пине и Бергману (Mahler. Pine. Bergmann, 1975) — мать как бы отпускает растущего ребенка «на свободу « во второй раз, давая ему тем самым возможность постепенно узнать собственное тело, научиться распоряжаться им и освоить его потенциал (Becker S., 1975).
Очевидно, что ребенок, «экспроприированный» матерью, освобождается от своей связанности и зависимости с большим трудом. Если же он все-таки сделает это, то расплатится своим чувством вины.
В других случаях освобождению препятствуют «интервенциям в манере поведения матери. Из-за патологического страха в случае, скажем, отсутствия стула, она может сделать ребенку клизму. И делать это постоянно. Тем самым проявить неуважение к внутреннему телесному пространству ребенка. К сожалению подобные злоупотребления чересчур властной матери, не уважающей частные права своего растущего ребенка и постоянно их нарушающей, не столь уж редки.
Еще один, третий, патогенный пример отношений — это не-отношение (Nicht-Beziehung). Оно состоит в том, что на ребенка не обращают внимания, пренебрегают им или вообще презирают его. В таком случае ребенок чувствует себя заброшенным и униженным; его естественные потребности в эмоциональной поддержке и нарцистическом уважении неизбежно фрустрируются.
Мы еще не упомянули один, много раз описанный в последнее время, феномен, а именно «pensee operatoire» (от франц.— «механическое мышление») французских авторов Marty и де Muzan (1963) или «алекситимию» (от греч. «а»—неспособность, «lexis» — слова. «thymos» — душа, настроение, чувство) работающих при Массачусетсом госпитале в Бостоне ученых Нэмая (имя англизировано от немецкого Ноймайер) и Сифнеоса (Nemiah and Sifneos. 1970). Эти красочные выражения передают следующее.
Психосоматические больные мыслят автоматически. Они говорят о совершенно посторонних предметах — своей машине, погоде. У них мало фантазий, воображения, слаборазвито чувство присутствия другого человека. Наибольшее, к чему способны такие люди, это представление других такими же. как и они сами. Тем самым происходит изготовление из другого человека собственного дубликата (Doppel) — редупликация (Reduplikation).
Сравнение с Буратино (Пиноккио) — деревянным человечком, который ищет своих родителей — делает «деревянный» облик, по которому можно распознать психосоматического больного, более явным и образным. Если же обратиться к подобным людям со вниманием, дать им понять, что принимаешь их манеру и воспринимаешь их заботы всерьез, эти люди раскрываются. Они начинают рассказывать о своих болезненных переживаниях или о жестоком обращении с ними близких или родственников. Они снова начинают ощущать подавляемый годами гнев. способный подчас, привести к «психосоматическому кризу» (Wudok, 1978). Его можно сравнить со спящей собакой, которая была разбужена и снова начала тявкать и кусаться. Высвободились связанные с психосоматическими симптомами угрожающие аффекты. Последние, и в самом деле, носят угрожающий характер, поскольку могут обращаться против других людей или самого себя.
У одного супервизированного мной пациента, страдавшего психосоматическим расстройством, гневные вспышки, направленные против других пациентов и персонала клиники сменялись суицидными попытками. В других случаях направленный вовне гнев разряжается в делинквентном (криминальном) поведении или (чаще всего) в алкогольных эксцессах.
5.3. Стационарная психотерапия
В связи с вышеописанным психоаналитическая терапия психосоматических больных весьма затруднена. Амбулаторное лечение требует много времени и терпения. С самого начала посредством участливого и понимающего обращения необходимо сформировать у пациента предпосылки, с помощью которых можно будет в дальнейшем разрешать многослойные защитные конфликты, проявляющиеся в течение психосоматического процесса.
При стационарной психотерапии сами условия клиники позволяют пациентам, находясь под опекой медперсонала, предаваться регрессивным инфантильным желаниям, выполняющим роль защиты. Клиническая замкнутость позволяет также проявляться личному существованию в форме угрожающих атак внутренне скрытого объекта (verinnerlichten Objekt). Переживание агрессивности в ее разнообразных проявлениях (предоставленное психосоматической клиникой) позволяет, наконец, проработать оставшиеся нерешенными внутренние конфликты. Обязательным условием подобной проработки является следующее: терапевтическая группа должна терпеть регрессивно оживляемые орально-глотательные (oral-verschlingenden) или агрессивно-деструктивные аффекты и опознавать перенесенные на различные лица образцы первичных отношений, интегрировать их и в интегрированной форме возвращать пациенту (Janssen. 1987).
Названные бессознательные процессы, как правило, идут по нарастающей у пациентов, страдающих Психосоматическими расстройствами. Чаще всего они реактивируются посредством психоаналитически ориентированной терапии. Подобная реактивация является предпосылкой, без которой проработка задним числом нарушенных стереотипов отношений и связанных с ними аффектов была бы вообще невозможна. Индивидуальное развитие базисного конфликта в форме определенной психосоматической болезни в данном случае не столь определенно. Поэтому можно избежать детального обсуждения картин психосоматических заболеваний в смысле частной психосоматики. Если же поняты лежащие в их основе бессознательные процессы, то можно объяснить и отдельные болезни.
При основной ( эссенциальной) гипертонии, к примеру, такими процессами являются заранее назревающие аффекты гнева, неослабевающие. поскольку с ними связана внешняя опасность. Если, скажем, служащий отреагирует свою накопившуюся злость к своему начальнику, то ему гарантировано немедленное увольнение.
При похудении сказывается предшествующий диктат матери, предписывавший подрастающей дочери когда, что и сколько есть. Единственная форма сопротивления дочери — отказ от еды. При этом бессознательно она демонстрирует матери, что не нуждается ни в ней, ни в ее пище.
В отдельных случаях еда несет в себе разнообразное бессознательное значение. Например, она означает: «Потом ты будешь толста как мать, также зависима от мужа, также покорна. Все из-за этого! Не смей становиться такой же (fraulich und mutterlich), как мать!» Ценой оказывается истощение. В экстремальных случаях — смерть.
При ожирении — еда возмещает чувства, возбуждающие голод и успокаивающие страх остаться полностью истощенным. Однако удовлетворения не наступает уже хотя бы потому, что еда представляет собой лишь замену желаемому, но отсутствующему участию других людей.
Особенно очевиден бессознательный саморазрушительный момент в актуальной на сегодняшний день булимии: в ненасытном поглощении большого количества пищи. После чего эта пища отрыгивается с помощью искусственно вызванной рвоты. Тем самым пациент грубо вмешивается в естественно управляемые физические процессы. Своим причудливым поведением такие люди бессознательно выражают свое ощущение жизни в связи с пищей и ее перевариванием, как жизни, преимущественно не имеющей сколь-нибудь существенной ценности. Жизнь, самое большее, представляется им чем-то вроде транзитного перехода или мимикрии.