I. Человеческие, слишком человеческие конфликты в повседневной жизни и их отражение в зеркале литературы и кино (стр. 37 из 68)

В нормальном состоянии у нас есть более или менее ясный образ определенного человека; мы оцениваем его сообразно с тем, каков он сейчас. В случае, если мы вспоминаем о каких-то ранних переживаниях, связанных с этим человеком, то нам представляется образ, изображающий эту личность в соответствующем временном отрезке. При шизофрении разделенные в нормальных условиях образы не только одновременно представлены в сознании, но и носят вирулентный характер. По этой причине человек неизбежно запутывается, дезориентируется и становится рассеянным. Образы самости и объекта (Selbstbilder, Objektbilder) подавлены, что лишает человека возможности концентрироваться на происходящем непосредственно сейчас, будь то разговор с другим человеком, интеллектуальная или какая-либо иная работа. Из-за этого серьезно нарушаются поведенческие, мыслительные и чувственные функции. Их уже невозможно привести в порядок. Изобилие переполняющих внутренних образов драматически приводит к тому. что реальный внешний мир перестает восприниматься таким, каков он в действительности. Образы внутреннего мира чрезмерно подавляют образы мира внешнего. Проекции внутренних образов на внешний мир доходят до того, что расщепленная фантазия оживляет внешний мир мнимыми образами. А образы реально переживаемых «внешних» личностей наоборот, «овнутряются», интроецируются (verinnerlich), входят в состав структуры собственной личности.

Однако эти проективные и интроективные процессы еще не являются признаком шизофренического психического расстройства, поскольку встречаются и в случаях пограничных состояний. Типичный формальный момент шизофренического психического расстройства — это, наряду с «расщеплением», текучие границы между отдельными образами самости и образами объекта, между внешним и внутренним мирами. Таким образом, как гласит заголовок одного из произведений Хаидке: «Внутренний мир становится внешним миром внутреннего мира» и наоборот³.

Предназначенные для защиты от путаницы образов защитные механизмы «расщепления» отчаянно пытаются содержать перетекающие друг в друга образы в разграниченном состоянии, стремятся прежде всего сохранить хорошие и защититься от разрушающих. При этом существует возможность достигнуть мимолетной стабильности, при которой доминирует либо (как, к примеру, при нарцистической личности) великое «Я» (Grossenselbst) — я совершенно великолепен), либо господствуют (как при депрессиях) ощущения собственной ничтожности и ненависти к себе.

Находясь в подобных душевных состояниях, мы, соответственно, весьма легко впадаем в ревность, если важный для нас участник отношений обращается к кому-нибудь другому. В другой ситуации над нами доминируют важные авторитеты, которые не только обсуждают нас, но одновременно и осуждают, обвиняют, преследуют.

По мере проникновения в переживания больных шизофренией, все более проясняются и такие непонятные явления, как мания величия (Grossenwahn), мания собственной неполноценности (Minderwertig-keitswahn), мания ревности (Eifersuchtswahn) и мания преследования (Verfolgungswahn). Душевный мир шизофреников предстанет перед нами в еще более причудливом виде, если принять во внимание тот факт, что представления о своей собственной или других личностях относятся не к человеку в целом, а только к его частям. Это могут быть и части лица, например, глаза, нос. или части тела — ладонь, нога, рот, грудь, пенис. В данном случае речь идет о парт-объектных отношениях (Teilobjektbeziehung). Примером могут служить объект-отношения между грудью и ртом.

Конечно, в широком смысле подобное не является патологией. Как не является патологической моя концентрация в данный момент на руке, которая пишет данный текст. При шизофрении патологическими являются навязчивые способы возникновения различных образов из бессознательного, одновременное сосуществование самых различных образов и текучесть границ между ними. Навязчивый способ образного заполнения сознания говорит, впрочем, в пользу влечений, дополнительно осложняющих отношения при шизофренических психозах: инстинктивные импульсы сексуального и агрессивного характера возникают в сознании и заполняют его. Не случайно, что в начале шизофренического расстройства часто возникают видения наводнений и утопленных людей. Представленная иллюстрация призвана проиллюстрировать фрагментарные соотношения шизофренической психики (см. табл. 12).

Таблица 12. Шизофренический психоз. «Я» расщеплено на элементы (заштриховано) с нечеткими , границами. Элементам «Я» угрожают с двух сторон: интроекция «архаического» «Сверх-Я» (обозначено черным), заключающаяся в преследовании и угрозе наказания; «архаические» составляющие «Я» (серым), полностью наполненные энергией «Оно», «затопившего их.

Семейная динамика

При исследовании семей с шизофреническими пациентами выяснилось, что описанные душевные переживания, протекающие в форме бессознательных процессов внутри самой личности шизофреника, могут происходить и внутри семьи, между отдельными ее членами. Здесь встречаются особые патологические формы мышления, чувств и поведенческих функций, которые, если они направлены на зависимого ребенка или протекают в атмосфере его пассивного участия, способны к так называемой «вторичной» патологизации, т.е. к развитию психического расстройства и у ребенка. Иначе говоря, изначально здорового ребенка можно «сделать ненормальным» по отношению к норме. Здесь вспоминаются слова Полония: «И если это безумие, то в своем роде последовательное» («Гамлет», пер. Б. Пастернака. Москва, 1994).

Рассмотрим в связи с этим подход, разработанный специалистом по коммуникации, американцем, Грегори Бейтсоном (Bateson, 1969). Его метод double-bind-Methode, лучше всего перевести на русский, как «метод двойной связи» или как западня отношений (нем.— Beziehungs-faelle). Ребенок попадает в такую «западню» или противоречивую ситуацию, отклоняющую от «нормы» тогда, когда он, например, не может отличить, что из советов важного участника отношений является правдой. а что — нет. В личном опыте у каждого полно примеров подобного рода отношений. Скажем, кто-то « втирает нам очки». Или некто говорит мне: «Ты устал», хотя я чувствую себя достаточно бодро. Человек упорно доказывает, что он на моей стороне, но ведет себя явно враждебным образом. Во всех этих случаях я в затруднении и не могу разобрать, то ли я неправильно воспринял сказанное, то ли налицо ложное сообщение. Если человек для меня достаточно важен, то мне трудно представить себе, что он лжет.

Драматическим последствием такого рода предположений является то, что мне (на основании предположения, что другой человек не лжет) остается придти к выводу, что это я неправильно оцениваю ситуацию. Если представить, что подобные непонимания случаются весьма часто. а значимая для меня личность имеет надо мной власть, перед которой я слаб и зависим, то легко представить, насколько я буду запутан противоречивыми советами и указаниями. Скорее всего настолько, что уже перестану что-либо понимать, усомнюсь в самом себе и создам совершенно неверное представление о реальных соотношениях во внешнем и внутреннем мирах. Похожее воздействие оказывают мистифицирующие советы, не соответствующие действительности. Первоначально понятие мистификация употребил Маркс, стремившийся продемонстрировать, что процесс эксплуатации рабочего класса,— по крайней мере в том виде, в каком он находился в XIX столетии,— выглядит вовсе не таким, каков он есть на самом деле. Что данный процесс представлен в мистифицирующем виде и таким образом, словно речь идет о добровольных отношениях между эксплуатируемым и эксплуататором.

Простое представление о процессе мистификации можно получить из следующего примера. Мать говорит своему ребенку, чувствующему себя бодро и хорошо: «Соня, ты же устала, ты же хочешь спать». Маленькая Соня пытается поначалу возражать: «Нет, я не устала, я чувствую себя отлично». Однако затем, прежде всего в результате повторения этих слов матерью, она начинает сомневаться в себе, и, в конце концов, начинает верить тому, что устала.

Рональд С. Лэнг (Lang R.. 1960) приводит пример злости дочери на свою мать.

— Мать: «Я не злюсь на то, что ты так говоришь, я же знаю, ты так не думаешь на самом деле».

— Дочь: «Но я действительно так думаю».

— Мать: «Ну, дорогая, я же знаю, ты так не думаешь. Ты не можешь сама о себе позаботиться».

— Дочь: «Я могу сама позаботиться о себе».

—— Мать: «Дорогая, я знаю, ты этого не можешь, потому что ты больна. Если бы я хоть на минутку забыла, что ты больна, я бы очень на тебя разозлилась».

Здесь в любом случае мать знает лучше, что чувствует дочь. Дочь старается защищаться, но рано или поздно из-за повторяющихся увещеваний матери она почувствует себя неуверенно и согласится с ее мнением, чтобы сохранить мир. В общем, здесь имеет место систематический подрыв доверия у другого к надежности собственных чувств и мыслей. Такое, особенно, происходит тогда, когда мы находимся в неустойчивом душевном состоянии и нам не совсем ясно, что и как именно мы в данный момент чувствуем и воспринимаем.

Фильм «Семейная жизнь» ⁴ преподносит изобилие подобных примеров: здесь речь идет о конфликте матери и дочери, в котором мать выступает знающей все лучше дочери. Фильм, однако, демонстрирует нечто большее. А именно бессознательные стремления родителей в противовес осознаваемым разговорам: с одной стороны, родители утверждают. что желают своей дочери только хорошее, но, с другой — готовы ее и убить. Когда же дочь начинает осознавать, что подобные желания смерти со стороны родителей существуют и рассказывает об этом («Мать хочет меня убить»), ее объявляют сумасшедшей.