Но кроме одного лишь сердечного чувствования, необходима гармония сердца и ума. Одного лишь упования на сердце недостаточно, и православие никогда не умаляло роль ума. Исаак говорил: "Сердце есть обитель ума" (Сл. 43:190). Ап. Павел: "Он (Христос) в преизбытке даровал нам (благодать) во всякой премудрости и разумении" (Ефес. 1:8). Симеон Новый Богослов: "Ум хранит сердце и изгоняет из бездны сердца все помыслы врага[202], в нем посеянные" (Добр. 5). Марк Подвижник: "Ум, действуя в благодати, может увеличить и уменьшить действие ее" (Добр. 1:570). О недостаточности сегодня одной лишь бхакти-йоги (йоги любовного почитания Господа), обращает внимание Живая Этика:
"Правильно заметили, что бхакти-йога тоже имела действие сердечное, но разница в том, что бхакти-йога и шла путем чувства любви, не заботясь об остальном ощущении космических явлений и лучей, ведущих за пределы планеты. Наука с трудом может ведать пути бхакти-йоги" (Сердце, 449).
Можно ли сегодня при выходе за пределы земной атмосферы, при полетах к планетам Солнечной системы, при открытии всей красоты и грандиозности мироздания ограничивать назначение человечества одним лишь экстатическим славлением имени или образа Господа? Не будет ли это неким светлым, благоухающим, но все же – дезертирством? Преодоление противоположности ума и сердца и означает пребывание во всей полноте бытия и Творения, без однобокого превалирования одного из качеств над Целым. "Низведи ум в клеть сердца твоего", говорит Исаак Сирин. Именно через сердце, как орган одновременно и земного мира и мира Высшего происходит слияние знания, мудрости и Откровения. Именно в таком сплаве происходит истинное познание (гнозис) причин и следствий. В Живой Этике утверждается:
"Учение Сердца есть Учение причин явлений. У древних Учение начиналось с положения руки на сердце. При этом Учитель спрашивал: "Слышишь ли?" И ученик отвечал: "Слышу". – "Это бьется сердце твое, но это лишь первый стук в Врата Великого Сердца. Если не будешь внимать биению сердца, то оглушит тебя биение Великого Сердца"" (460).
Как мы видим, нет в аскетической практике христиан и в богословии Церкви непреодолимого противостояния между гнозисом и верой, как сердечным устремлением. Но лишь только мы обращаемся к религии, страницы истории практически всех народов начинают демонстрировать напряженнейшее противостояние церкви как социального института остальным светским институтам, особенно таким как образование и наука. При этом данное противостояние неизменным образом несет на себе печать кровавых конфликтов и позорных свидетельств о гонениях на ученых и деятелей культуры. Почему же давно решенный среди духовников и праведников вопрос о необходимости единения ума и сердца, необходимости приведения начального гнозиса к конечной мудрости превращался в мирской жизни благодаря священоначалию (особенно в западной церкви) в глумление над наукой, давно отказавшейся, собственно, от вторжения на "каноническую территорию" церкви? Не в подобном ли источнике ревности церкви по "истине в последней инстанции" для всех вопросов жизни, включая научные, черпает поддержку диакон Кураев, выпуская с одобрения священноначалия такие опусы, как "Сатанизм для интеллигенции"?
Богословие признает, что вопрос религии – спасение, путь на Небо, т.е. вопрос "Кaк?", а не вопрос – Чтo есть Небо, или "Почему"? И наука на вопрос спасения не покушается, занимаясь своими "чтo" и "почему". Почему же церковь на протяжении веков упорно препятствует науке заниматься тем, на что религия и не претендует? О таком упорстве Гегель писал: "...не следует понимать согласно разделяющему, дурному рассудку, у которого находится в плену современная религиозность и согласно которому последняя воображает, что религия и наука взаимно исключают друг друга, что после этого отделения они соединяются лишь внешней связью... Не могу удержаться от того, чтобы не привести в извлечении поучительное слово г-на Франца фон Баадера:
"До тех пор, – говорит он, – пока наука не возвратит снова религии уважения, основанного на свободном исследовании и, следовательно, подлинном убеждении, вы, благочестивые и неблагочестивые, со всеми вашими заповедями и запретами, со всеми вашими разговорами и действиями, не поможете беде, и не пользующаяся уважением религия не будет пользоваться также и любовью. Ибо любить настоящим образом, от души, мы можем только то, что пользуется искренним уважением и что мы признаем, несомненно, достойным такого уважения... Другими словами: если хотите, чтобы снова расцвела религиозная практика, то позаботьтесь о том, чтобы мы снова получили разумную теорию этой практики, и не очищайте поля битвы вашим противникам (атеистам)...""[203]
Сказано в начале прошлого века, но по-прежнему, увы – актуально!
Очевидно, что разрыв между наукой и верой, наукой и религией, между умом и сердцем, рассудком и мудростью рано или поздно посредством появления новых форм учений, новых общественных движений и, в конечном счете, возникновением новых социальных институтов должен был начать преодолеваться. То, что будущее за таким единением – не вызывает сомнений. Западная церковь попыталась упредить подобное "единение", прибегнув ко лжи и насилию над наукой. Ею был пригрет Орден иезуитов. Восточная церковь никогда не опускалась до подобного извращения изначально благой идеи единения ума с сердцем, науки с верой. Не известна в православной церкви и война между профессорами духовных академий и светскими университетами. Не сказать, что отношения эти были всегда безоблачными, но до политических интриг, травли и прямых убийств прогрессивных ученых, к которым прибегали иезуиты, насколько известно, православная церковь никогда не доходила.
Но появление учений, движений и социальных институтов, стремящихся преодолеть разделение науки и религии, ума и сердца, естественным образом должно было вызвать гнев и ревность как со стороны традиционных (впрочем, и нетрадиционных) религий, а точнее священноначалия, так и со стороны науконачалия. Неудивительно и трогательное единодушие апологетов казалось бы совершенно противоположных лагерей по таким вопросам, как "мракобесие" парапсихологов и прочих, о котором мы уже говорили в начале книги. Закономерным итогом подобного "единодушия", а вернее сказать – умозрения, должно было бы стать образование совместного органа, или псевдокомиссии из представителей фундаменталистов церкви (церквей) и академической науки для классификации духовных и научных видов деятельности по причастности или непричастности к "мракобесию", а заодно, к присуждению всем, исследующим вопросы духооткровений статуса "религиозные" (но без соответствующих налоговых и прочих льгот). Дальше же будет совсем просто. Раз религия, но не традиционная, значит – секта. А раз секта – значит деструктивная и тоталитарная (и даже сатанинская). Тут как раз и понадобятся "реабилитационные загородные центры" под присмотром Минздрава и РПЦ, к созданию которых призывает господин Дворкин.
Но пока таких органов и комиссий не создано. Поэтому, возвращаясь к тезису Кураева и Дворкина о таких движениях, как рериховцы и др., что "это деструктивная тоталитарная религиозная секта сатанинского характера" для определения, что же такое "религия", мы будем пользоваться не предвзятым взглядом отдельного чада отдельной церкви, а сложившимися в социологии общественно-историческими критериями, а также (что не менее важно для практической жизни) законодательно установленными признаками.
Новое, против которого всеми силами борются фундаменталисты, кичащиеся своей "ортодоксальностью" и приверженностью к традиции, – есть как правило хорошо забытое старое. Наиболее ярким примером противодействия проникновения мистического в молитвенно-аскетический опыт древней церкви может послужить история исихазма. Став более известным и популярным, исихазм вызвал обычные при таком развитии событий непонимание, предубеждения, несправедливую критику, вплоть до прямого осуждения. "Особенную критику вызвал исихастический метод концентрации на пупке, ставший мишенью для нападок и насмешек, и метод дыхательный. Противники метода выступали впоследствии, в ходе борьбы и полемики, против древнего, классического метода умного делания вообще. Высказывалось мнение, что вводить ум внутрь тела (ср. с центростремительностью, – авт.) недостойно, а лучше и полезнее простирать его вовне... Епископ Салоникский Григорий Палама выдержал лично всю тяжесть борьбы и полемики с противниками метода умного делания и разоблачил психологию их, как неудачников на аскетическом пути... Тело есть храм Божий и обитель Христа и Духа Св., по ап. Павлу, (говорит) Григорий II, и нет ничего предосудительного в том, что аскет переводит ум в тело, в сердце... О значении пунктов тела для концентрации внимания и направления ума он говорит: "Нужно обратить ум к себе, к своей груди или пупку[204], как области греха, чтобы он (ум мыслью) совершал круговые движения, а не прямолинейные"[205]. Григорий П. имеет в виду учение Дионисия Ареопагита о различных движениях ума, из коих круговые движения считались наиболее (благодейственными). Став во главе мистико-аскетического движения умного делания, Григорий П. одержал на специально созванном церковном соборе полную победу над противниками метода..."[206] Примечателен финал этого противостояния: "Варлаам (главный противник исихазма) перешел в католичество и получил сан епископа".[207]
Данный пример мы привели не с целью популяризации монашеского делания, которое необходимо во избежании осложнений выполнять лишь под руководством духовного наставника, а для показа неизмеримой пропасти лежащей между православной традицией и восточными учениями, с одной стороны, и их гонителями, в лице борцов против "мракобесия" и мистических откровений, с другой стороны. Славу последних, как мы могли уже давно убедиться, по праву могут разделить и диакон Кураев вместе с господином Дворкиным. Вот только в отличии от времен Паламы, победа церковно-публицистических прений в православной церкви пока остается за бывшими "научными атеистами" и сегодняшними гражданами Америки.