В славянских сказках о битве на Калиновом мосту Иван Быкович неизменно появляется среди людей каким-нибудь странным образом. Каким именно — неважно; главное, что в результате этого он не обладает полным правом среди людей, с которыми живёт. Луг приходит к богам Племён Богини Дану откуда-то издалека, и те принимают его, но не считают своим. Королевич Килух по наложенному на него заклятью ограничен в социальных функциях.
Чтобы покрыть себя славой и тем самым обеспечить себе признание людей, чтобы стать своим, Иван Быкович отправляется в путь, на котором сталкивается с Вием. Чтобы победить фоморов и стать своим среди богов Дану, Луг вступает в битву в Долине Туиред, в ходе которой сталкивается с Балором. Чтобы снять проклятие и стать нормальным человеком, стать своим, Килух отправляется на поиски Олвэн и оказывается вынужденным вступить в противоборство с Ысбаддаденом[59].
Мир фоморов, откуда приходит Балор в Долину Туиред, мир, в котором путешествует Килух в поисках Олвэн, наконец, мир, в котором Иван Быкович встречает Вия, — всё это образы Иного Мира, мира по ту сторону смерти. Об этом свидетельствует целый ряд символов и иных признаков.
Что же ищут в Ином Мире эти трое, вернее — этот один, изначальный персонаж изначального мифа? «Свой — чужой» — принцип кастового различения; прошедший инициацию — свой, не прошедший — чужой. Иван Быкович — Луг — Килух ищет посвящения! Причём, раз речь идёт о богах магии, — посвящения магического.
Так вот как он оказался у Калинового моста, у берега реки, разделяющей этот и Иной миры! Совершается Переход, посвящаемый следует тропою мёртвых. Кого же встречает он на границе?
Обратим внимание на то, что Иван Быкович, Луг и Килух равно молоды. Противники же их, наоборот, стары. Более того, они не просто стары, они — на грани умирания. Валлийское сказание даже оговаривает специально, что по древнему пророчеству жить Ысбаддадену до тех пор, пока не завершится успехом поход в его земли молодого принца. И исход поединка тоже одинаков во всех трёх вариантах — старый погибает, молодой побеждает и возвращается назад. Возвращается посвящённым.
Старое должно умереть, чтобы новое могло заступить на его место. Принцип посвящения. Старый Бог Магии умирает, чтобы уступить место молодому — вот разрешение проблемы «битвы с самим собой».
Теперь, когда мы поняли, о чём идёт речь, мы можем увидеть этот же миф и в тех мифологиях, в которых уже стёрлась характерная черта «старого» Бога Магии — смертоносный глаз и тяжёлые веки. Так, в индийской мифологии отголосок этого мифа — это предание о том, как Яма, первый человек, прошедший дорогой мёртвых, вступает в конфликт с Агни, изначальным богом мира мёртвых, и занимает его место. В Скандинавии это знаменитое Посвящение Одина, о котором древние тексты говорят значительно откровеннее:
Знаю, висел я
в ветвях на ветру
девять долгих ночей,
пронзённый копьём,
посвящённый Одину,
в жертву себе же,
на дереве том,
чьи корни сокрыты
в недрах неведомых.
(Речи Высокого, 138)
Согласно этой легенде, Один пронзил себя копьём, чтобы получить знание рун. Через девять дней другой Один сошёл с Древа Мира — Один, владеющий магией рун, посвящённый...
Так делали боги, теперь так поступают люди. Основной закон мифологии. Перед нами не только рассказ о том, как делали боги, но и указание, как поступать людям...
Мифы, разумеется, символичны. Одину требуется мужество, чтобы проткнуть себя собственным священным копьём. И человек столь же мучительно, столь же неохотно расстаётся со своим старым, вчерашним Я, вступая в свою битву на своём Калиновом мосту. Право, это непросто — драться с самим собой за свою жизнь, за своё будущее.
Но на то и есть миф — пример, поданный богами. Когда в битве в Долине Туиред Луг выбивает своим копьём смертоносный глаз Балора, тот открывает Лугу, что он — Балор — его прямой предок, его дед. На психоаналитическом уровне мифологии это равнозначно утверждению «Я — это ты». Лишённое оружия и силы старое взывает: «Смотри, ты убиваешь самого себя!»
И Луг поднимает меч и сносит Балору голову.
* * *
И снова не остаётся и следа от пресловутого «Центрального Мифа Индоевропейцев»... Вернее, миф остаётся, конечно, но теряет свою «центральность», а сам сюжет о поединке небесного бога с подземным чудовищем оказывается всего лишь внешним, экзотерическим, аспектом древнего мифа. А на внутреннем, эзотерическом, уровне мы видим в этом мифе рассказ о магической инициации, рассказ, в котором и в облике небесного бога, и в облике повергаемого им хтонического чудовища проступают черты Бога Магов...
«Когда Великое Существо видится одновременно как высшее и низшее, тогда узел сердца разрывается, все со мнения рассеиваются, и карма разрушается...» (Атхарваведа).
9. Обратная сторона Одина
Несколъко лет назад с одним из моих знакомых произошла странная история.
Мой знакомый — прекрасный художник — давно собирался написать картину на сюжет о Талесине, великолепном и удивительном кельтском барде VI века. Несколько раз он брался за дело, показывал мне наброски. Они были неплохи, но самого главного — живой души, вдохновения, рвущегося из-за грани бумаги, — не хватало. Он чувствовал это и сам, и каждый раз бросал работу после недели творческих мук.
И вот однажды, заглянув в гости, я снова застал его за работой над этой картиной. Он закрыл дверь в чулан, служивший ему мастерской, прямо передо мной, не показав мне даже карандашного наброска композиции. Он был охвачен азартом работы и со счастливой улыбкой на лице говорил мне, что пишет шедевр. Настоящий шедевр, может быть, даже лучшую свою вещь.
Я позволил себе предположить, что всё кончится как обычно — грудой эскизов.
— Яне делаю эскизов, — сказал он. — Я пишу сразу.
Я удивился, и тогда он пояснил:
— Я гадал об этой картине. На рунах. И когда увидел ответ, сразу понял, что и как я сделаю.
Я спросил его, какая выпала руна.
— Ансуз, — ответил он. — Руна Богов.
Он закончил картину необыкновенно быстро и позвонил мне, усталый, счастливый и гордый собой.
Я приехал к нему на следующий день. Это действительно был шедевр.
Вскоре он собрался на студию к кому-то из друзей — нужно было сделать с картины слайды и фотокопии. Вечером перед тем мы говорили с ним по телефону.
— Я снова гадал на рунах о своей картине, — сказал он. — Вернее, я хотел узнать её судьбу. Знаешь, что выпало?
— Что? — спросил я.
— Руна Богов. Ансуз.
На следующий день в метро у него украли сумку с его шедевром. Когда я приехал к нему, он с горькой усмешкой говорил мне, что чувствует себя так, будто над ним зло посмеялись.
И тогда я сказал магическое слово.
Трикстер.
Пересмешник
Пожалуй, в скандинавской мифологии нет образа более загадочного и более непонятного исследователям, чем образ бога Локи — бога-шутника, периодически ставящего мир на грань Рагнарока, Сумерек Богов. Множество исследований посвящено этому богу, и лишь очень немногие из их авторов смогли, на наш взгляд, приблизиться не только к решению, но даже просто к верному видению связанной с Локи проблемы[60].
Мифологические сведения о Локи (в основном из Старшей Эдды Сэмунда и Младшей Эдды Снорри Стурлуссона) нередко внутренне противоречивы. Впервые Локи появляется на мифологической арене немедленно после сотворения мира, когда он вместе с двумя другими старшими богами-асами[61] одухотворяет древесных предков людей. Немного позже он уже именуется асом лишь наполовину, и отцом его становится уже не начальный Демиург Земли, а всего лишь некий великан. Но несмотря на это, уже в XIII веке Снорри Стурлуссон снова называет Локи братом Бюлейста, т.е. Одина. Уже одна эта неоднородность представлений о происхождении Локи может навести на мысль о том, что средневековый его образ объединил в себе два или несколько гораздо более древних. И как мы увидим далее, это может оказаться не таким уж далёким от истины.
Второе по мифологической хронологии деяние (после создания людей), в котором проявляет себя Локи, мы видим в известном сказании о постройке Асгарда, Города Богов. Согласно повествованию Снорри Стурлуссона, явился однажды к богам некий мастер из рода великанов и взялся за три полугодия возвести крепость, стены которой были бы столь высоки и прочны, что никакой враг не смог бы одолеть их. В помощь себе просил он лишь коня Свадильфари, а в награду — богиню Фрейю, Солнце и Луну. Слишком тяжёлой показалась асам эта цена, но Локи, «виновник всяческих бед», убедил их, что великан не успеет закончить строительство в срок и тогда достанется асам почти готовая крепость и притом — бесплатно. Асы поверили Локи, заключили сделку с мастером-великаном и, разумеется, просчитались.
Когда до окончания срока оставалось ещё три дня, крепость была почти готова, дело было лишь за воротами. Тогда забеспокоились асы, ибо страшились потерять Солнце, Луну и богиню любви, и вспомнили, кто их надоумил. Призвав Локи, они велели ему помешать мастеру выполнить условия сделки, обещая в противном случае лютую смерть.
И Локи превращается в прекрасную кобылу, и выходит навстречу мастеру и его коню, когда те отправляются за камнями для ворот. И едва конь Свадильфари замечает кобылу, как рвёт удила и пускается за ней, а Локи уходит в лес, где и держит подле себя жеребца до окончания срока сделки. Так боги получают великолепную крепость, которая станет их городом, а Один — ещё и волшебного восьминогого коня, рождённого Локи после трёх дней, проведённых в лесу с жеребцом Свадильфари.