Сама возможность идентифицировать нечто в качестве причины является результатом процесса соединения автономных элементов, т.е. результатом активных действий познающего. Именно «упорядочение и компоновка элементов порождает определенную (т.е. причинно детерминированную) форму вещей»31* . В самом общем, это означает, что мир, в котором мы живем, является таковым, каков он есть, и другим быть не может, поскольку именно таковым мы сами его творим (конструируем). По Канту способ такого конструирования определяется априорно. Для Вико, напротив, он не имеет ничего общего с неизменными, встроенными в организм мировоззренческими принципами и способами мышления, определяющими суть конструируемого, а суть история самой конструкции. То, что может быть сконструировано в дальнейшем, определено рамками того, что сконструировано (изготовлено) до этого23.
Вико не рассматривает построение знания как процесс, направляемый и контролируемый (никак не распознаваемым) соответствием «объективной» действительности. Интерпретируя познание как действие, ограниченное только лишь условиями, накладываемыми особенностями строительного материала, т.е. того, что уже сконструировано, он воплощает - хотя и неосознанно - базовые идеи кибернетической теории познания, отталкивающейся от принципа возможного в установленных пределах, а не от принципа отображения или подобия.
И все же, каким бы изящным ни показалось данное объяснение, оно не дает ответа на два других вопроса: в каких пределах нечто (новое) можно считать совместимым с уже имеющимся знанием? и зачем вообще организму нужно такого рода когнитивное конструирование? Попытка отыскать какой-нибудь из возможных ответов на поставленные вопросы определила содержание третьей части данной работы.
Автор предлагает желающим обратиться к работе Штольценберга, помещенной в том же сборнике, что и немецкий оригинал данной работы (Gabriel Stolzenberg Капп die Unlersuchung der Gmndlagen der Malhemalik tins etwas fiber das Denken verraten? S.236-293).
Георг А. Келли, основатель "Психологии личностных конструктов" ("Psychology of Personal Constructs") независимо пришел к подобному заключению: "Для живого существа мироздание является реальным, но вовсе не беспощадным до тех пор, пока оно само не сделает свой выбор в пользу такого толкования."15
В противоположность господствующей эпистемологии, в которой познание выступает в качестве само собой разумеющейся активности субъекта, не имеющего ни биологических, ни психологических характеристик, радикальный конструктивизм выходит за традиционные рамки, отталкиваясь от позиции, которую многие профессиональные философы называют в более или менее пренебрежительном тоне «психологизмом». Такая предпосылка вытекает из единой модели, образующейся при воссоединении материала первой и второй части данной работы.
Исходным следует считать представление о том, что познание (и знание) не может рассматриваться в качестве некоего конденсата, образуемого в результате пассивного восприятия, а является результатом активности субъекта. Такого рода активность - это вовсе не манипуляции с «вещами-в-себе», т.е. объектами, которые имелись бы во внеэм-пирическом мире и должны были бы мыслиться структурированными в готовом виде предметами, каковыми они кажутся познающему. Активность, ответственную за построение знания, мы называем «оперированием» («operieren»), что является свойством любой когнитивной сущности, которая, по меткому выражению Пиаже, организует как сама себя, так и свой опытный мир. Тем самым теория познания превращается в исследовательскую программу, ставящую своей целью выяснение того, каким образом разуму в результате своей активности удается из эмпирического потока (FluB des Erlebens) сконструировать мало-мальски надежный, регулярный мир. Функция сознания - это тема, которая издавна занимала психологов, тем не менее, чем больше в исследованиях делается акцент на активную операциональность разума, тем они становятся психологичнее. Если к этому еще добавить понятия и теоретические подходы эволюционизма (entwicklungsgeschichtliche), фило- и онтогенеза, то мы окажемся как раз в центре интересов «генетической эпистемологии». Что касается приверженцев метафизического реализма, то они тут же ополчатся против такой позиции, ибо, согласно их представлениям, эпистемологию не следует марать соображениями биологического или психологического характера18.
Если же мы принимаем тезис - в том виде, как его сформулировал в свое время цитируемый в эпиграфе Алкмеон, - тезис о том, что человеческая активность, называемая познанием, вовсе не ведет к истинной картине мира, а является процессом «отпирания» («ErschlieBen»), то к этой же активности должен принадлежать и процесс ковки самих ключей, при помощи которых человек пытается «отпереть» путь к избранным целям. Это означает, что второй вопрос, поставленный нами в конце предыдущего раздела, а именно, вопрос о том, зачем вообще нужна когнитивная активность, неразрывно связан с первым. И то, функционирует ключ или нет, зависит не от того, удастся ли найти замок, к которому он подходил бы, а единственным образом от того, отпирает ли он тем самым путь к топ цели, которую мы перед собой поставили.
Всякий конструктивизм интуитивно исходит из предположения, что любые когнитивные события происходят в опытном мире какого-либо целеориентированного сознания. В данном случае целеполагание вовсе не подразумевает целей, связанных с «внешним миром». Цели, о которых идет речь в данном контексте, возникают исключительно вследствие оценок когнитивным организмом событий собственного опыта с тем, чтобы одни повторить, а других попытаться избежать. Продукты когнитивной деятельности сознания, т.е. когнитивные конструкты и структуры, всегда, соответственно, имеют цель и оцениваются, во всяком случае, первоначально, по тому, как они этой цели служат. Понятие достижения цели, в свою очередь, предполагает наличие возможности устанавливать регулярность в эмпирической данности. Аргументация, сформулированная Юмом, имеет прямое отношение к сказанному: «Существуй малейшее подозрение в том, что процессы, протекающие в природе, могут изменяться непредсказуемым образом, и что прошлое не устанавливает никаких правил для будущего, - любой опыт был бы бесполезным и не вел бы ни к каким выводам»1 . Такого рода вера в регулярность и тем самым в возможность индуктивных выводов является одним из основных свойств всего живущего.
Как и для Канта, для Юма «природа» - это «воплощение всей совокупности объектности (предметности) опыта»13. Это значит - все, что мы извлекаем из нашего опыта индуктивным способом, неизбежно этому же опыту и принадлежит, но никак не мифическому миру вне опыта, которым грезят метафизические реалисты.
Еще одно положение, к которому приводит позиция конструктивизма, также касается свойства регулярности - свойства, присущего когнитивным организмам, или, сказать лучше, порождаемого когнитивными организмами в пределах своего опытного мира. Прежде, чем иметь возможность говорить о регулярности, константности или об определенной неизменности чего-то, предварительно необходимо провести сравнение. По-другому это означает установить связь между уже пережитым и тем (новым) эмпирическим фактом, который до этого в ходе жизни никак не связывался с предыдущим опытом. Такого рода «установка связи» может, вне зависимости от конкретного результата сравнения, вести к двум фундаментально различающимся понятиям: эквивалентности (Aquivalenz) и самотождественности (individuelle Identitat). К смешиванию этих двух принципиально различных смысловых категорий приводит постоянная неосознанная путаница выражений "такой же" ("das gleiche") и "тот же самый" ("desselbe") (в английском языке это проявляется еще ярче, поскольку одно и то же слово the хате сплошь и рядом используется в обоих значениях). Если мы хотим разобраться в элементарных правилах когнитивного конструирования, то необходимо четко различать эти понятия.
Как удалось показать Пиаже, категории эквивалентности и самотождественности не являются врожденными, а конструируются каждым «нормальным ребенком» в течение первых двух лет жизни . Основополагающим является развитие воображения, которое, с одной стороны, позволяет одно из прошлых восприятий сравнивать с другим - происходящим в настоящий момент, а с другой - делает возможным объединять повторяющиеся восприятия и, в особенности, комплексы восприятий и, далее, определять их в качестве объектов, располагающихся в пространстве, независимом от активности самого субъекта, и во времени, текущем вне его эмпирического потока. Развитие воображения по такому сценарию ведет к двум принципиально возможным ситуациям сравнения: либо два комплекса восприятий одновременно «экстернализируются» как два независимых один от другого объекта; либо они рассматриваются в качестве двух восприятий одного и того же «существующего» объекта, единого в своей самотождественности. Это не имеет ничего общего со сравнением в реальности (Vergleich an sich), а лишь определяет концептуальный характер того, что сравнивают. Если процедура сравнения ведет к заключению «одинаковости», то мы имеем дело либо с двумя объектами, которые по сравниваемым параметрам оказываются равнозначными, либо с одним объектом, который в промежутке между обоими опытными восприятиями не изменился. Если процедура сравнения, напротив, приводит к заключению «различности», то, либо у нас два объекта, которые различны, либо объект один, но он изменился со времени предыдущего восприятия.