Что касается философии, то такого рода общий эпистемологи-ческий операционизм представлен позициями прагматизма (Ч. Пирс, У. Джеймс), инструментализма (Д. Дьюи) и операционализма (П. Бриджмен). Во всех этих направлениях знание рассматривается в контексте действия, активности познающего, но в большей мере в традициях методологии, социологии и спекулятивной философии, чем с позиций конкретных биокибернетических моделей. Тем не менее, Глазерсфельд называет указанных мыслителей в числе предшественников радикального конструктивизма.
Значение тезиса об операциональной природе знания в радикальном конструктивизме настолько велико, что именно по нему Гла-зерсфельд определяет Д. Вико как «первого истинного конструктивиста» («der erste echte Konstruktivist») [Glas. 1998, S.16], а его работу 1710 года «De antiqissima Italorum sapientia» - «первым явным формулированием конструктивистской позиции» [Glas. 1996b, p.6]:
«То, что мы обычно называем "фактами", - это не элементы независимого от наблюдателя мира, а составляющие его жизненного опыта. Как заметил Вико в 1710 году, слово factum на латыни означает причастие прошедшего времени глагола "делать". Данное обстоятельство стало одним из факторов, позволивших ему сформулировать эпистемологический принцип о том, что людям дано знать лишь то, что эти люди сами построили, соединив вместе доступные им элементы» [Glas. 1996b, р.П4].
«...Может быть, еще важнее то, что он предложил способ отличать язык мистики с его непреодолимыми метафорами от языка разума, уходящего корнями в практический опыт» [Glas. 1996b, p.49].
Поскольку Вико больше известен как историк и философ истории, имеет смысл упомянуть о его конструктивистской позиции в отношении исторического материала, не потерявшей своего значения по прошествии веков. По словам Глазерсфельда: «Как заметил итальянский философ Джамбаттиста Вико (1668-1744), мы не можем реконструировать прошлое точно таким, каким оно было, так как мы не в состоянии избежать интерпретации и осмысления наших воспоминаний в контексте тех концепций, которые владеют нами в настоящее время» [Glas. 1996b, р.2].
6. Эпистсмология без онтологии.
Надо признать, что радикальная эпистемология, несмотря на усилия своего автора, не привела к автоматической отмене вопросов, поставленных в рамках «традиционной» философии. Глубокое погружение в дискурс современной биологии, биокиберентики и психологии позволило автору использовать объяснительные модели познания, в которых вопросы о соотношении знания и реальности не являются ни закономерными, ни обязательными. Однако, коль скоро Гла-зерсфельд характеризует свою концепцию как философскую, то волей-неволей ему приходится давать ответы и на вопросы, поставленные в рамках спекулятивной философии. Один из таких вопросов: не является ли эпистемология радикального конструктивизма разновидностью солипсизма? Основополагающий тезис радикального конструктивизма о том, что знание ничего не отражает и не соответствует никакой внешней действительности, моментально провоцирует вопрос о самой возможности, допустимости существования какой-либо действительности за пределами когнитивного поля познающего.
Глазерсфельд, как и другие конструктивисты, отвергает любые обвинения в солипсизме самым категорическим образом. Однако заметим, что солипсизм понимается разными авторами вовсе неоднозначно в зависимости от контекста. Можно выделить как минимум две трактовки. Первая - онтологическая - подразумевает, что в действительности ничего не существует кроме рефлектирующего эго (ego solus ipse); все то, что это эго считает внешним миром суть плод его воображения. И вторая - имплицитно, но далеко не всегда обоснованно выводимая из первой гласит о том, что воображаемый мир суть произвольная фантазия эго, его порождающего. Во втором случае происходит подмена истинного смысла солипсизма. Солипсизм подразумевает единственность существования знающего я, но ничего не говорит о произвольности процесса познания. К примеру, сновидение строится из материала, не выходящего за пределы того, что уже имеется ad hoc в сознании спящего. В сновидении события переживаются как реальные, хотя ни в какой действительности это не происходит, т.е. сновидение солиптично. Тем не менее, события, переживаемые в сновидении, все его знания и образы суть не произвольные фантазии спящего, а в той или иной мере детерминированы и подчинены определенным психо-неврологическим процессам. В такой же мере по каким-то закономерностям (а вовсе не произвольно) может строиться гипотетический воображаемый мир эго.
С самого начала Глазерсфельд утверждает, что знание не конструируется произвольным образом. Более того, вопрос о стабильности, систематичности знания объявляется одним из основных вопросов в радикальном конструктивизме: «Главный вопрос звучит следующим образом: почему же мы живем в относительно стабильном и надежном мире, если мы не имеем никакой возможности ни стабильность, ни регулярность, ни любое чувственно воспринимаемое качество приписывать с уверенностью объективной действительности?» [Glas. 1998, S.28]. Итак, почему же все-таки наше знание не является произвольной фантазией и что служит источником его относительной стабильности, инвариантности?
Попытаемся вначале ответить на вопрос, из какого материала знание конструируется в процессе познания? Ответить на него помогает ссылка конструктивистов на одну из ветвей своих предшественников в лице британских эмпиристов (Дж. Локка, Дж. Беркли, Д. Юма). Один из ключевых тезисов британских философов о том, что «разуму ничего не представлено кроме восприятий, и что никакая опытная данность не позволяет разуму обозреть непосредственную связь этих восприятии с объектами» [Hume 1742], дает конструктивистам возможность «остановить» вопрос о действительности на рубеже эмпирической данности: «...Предполагаемая онтологическая действительность всегда пребывает по другую сторону нашего опытного взаимодействия...» [Glas. 1996b, р.115]. Все, что хоть каким-то образом попадает в когнитивную область субъекта извне, есть некий никак имманентно не определенный, не дифференцированный материал, воздействующий на организм (причем на весь организм, а не только на органы чувств нервной системы) в виде факторов - помех, пертурбаций, возмущений. Ни о каком знании, как о знании, получаемом или ретранслируемом, речь не идет. Знание строится из эмпирического материала путем его упорядочения: «Знание не должно пониматься как картина объективной действительности, скорее - как определенный способ организации опыта» [Glas. 1996b, p. 150]. И кто, как не сам познающий субъект осуществляет эту организацию, упорядочение, кому, как не ему принадлежит главенствующая роль в формировании инвариант знания? Тот первичный материал, который подлежит организации и на который эти инварианты накладываются, определяется конструктивистами как сенсорный опыт. Можно сказать, что опыт -это единственная «реальность», о которой конструктивисты говорят, как о чем-то внешнем по отношению к субъекту, к внутреннему знанию: «Научное знание обеспечивает более-менее надежный способ обращения с опытом - единственной реальностью, доступной нашему знанию» [Glas. 1996b, p. 117].
Интересно в данной связи отметить позицию Вико, как ее описывает Глазерсфельд: «Вико не дает прямого ответа, однако ему удается оставить в стороне сам вопрос, обращая его в бессмыслицу: если мир, в котором мы живем и который познаем, с необходимостью конструируется нами самими, тогда нет ничего удивительного в том, что нам же самим кажется он и относительно стабильным» [Glas. 1998, S.28].
Более подробно проблема инвариантности и стабильности конструируемого знания обсуждается другими авторами. Например, в работах Фёрстера, Матураны, Варелы, Рота с привлечением богатого научного материала из области кибернетики, биологии, нейрофизиологии предлагаются конкретные модели функционирования когнитивных систем, содержащие описание тех закономерностей и правил, обязательное соблюдение которых и приводит к построению инвариантного, нехаотического знания. По-другому, коль скоро процесс познания с неизбежностью подчиняется определенным законам, то, соответственно, и знание, полученное в результате этого процесса, никак не может быть произвольным.
Однако, как уже говорилось, признание непроизвольности конструирования картины реальности вовсе не опровергает того, что сам факт конструирования может иметь место исключительно в воображении одного единственного субъекта, быть плодом его фантазии, т.е. не снимает обвинения в солипсизме. Как мы видим, можно признавать строгость построения воображаемой реальности, знания и одновременно оставаться солипсистом. В конечном счете, обсуждать вопрос о том, живем ли мы в реальном мире или он нам лишь кажется, бессмысленно на том основании, что у человека нет способа это проверить. Более того, можно утверждать a priori, что, какие бы механизмы или откровения ни посещали познающее сознание в «открытиях» реальностей первого, второго и других высших порядков (как пробуждение внутри сновидения, а затем истинное пробуждение), нет принципиальных препятствий к тому, чтобы не сказать в очередной раз, что «и это тоже» нам кажется. Крайний солипсизм оказывается бесполезным в силу своей бессмысленности[28] .
«Золотую середину» между корреспондентностью и солипсизмом Глазерсфельд видит в позиции, провозглашающей пригодность, жизнеспособность знания (viability). Однако конкретная биокибернетическая модель познания не может претендовать на решение философской альтернативы - корреспондентность или солипсизм. С одной стороны, этот вопрос уже изначально не содержится в конкретно научной когнитивной модели Глазерсфельда (и в большей степени - Фёрстера, Матураны и Варелы). Он принадлежит совершенно другому дискурсу - дискурсу спекулятивной философии и был впервые сформулирован за многие сотни лет до возникновения современных кибернетических и синергетических концепций. Таким образом, «решение» проблемы сводится к ее игнорированию, к ненужности и ненеобходимости ее постановки.