Задача сохранения единства и поддержания сплоченности общности стояла и перед первобытно-родовыми социумами. Сплоченность первобытного коллектива во многом гарантировалась самой его организацией как производственной единицы, в которой практически исключались внутриколлективные межгрупповые противоречия и не существовало различия между "частной" и "публичной" жизнью. Однако имели место межпоколенные и индивидуальные различия. Сплоченность коллектива могла ослабляться и при смене окружающей обстановки. Снимать возникающие здесь противоречия была призвана религия в той специфической ее форме, которая известна первобытному обществу - тотемизме. Ю.М. Бородай прямо усматривает в культовых оргиях средство нравственного воздействия на членов общности, их духовного очищения и возбуждения альтруистических устремлений. Хотя я бы не стал говорить в связи с этим о нравственной компоненте, - ясно, что в религии содержался исключительный потенциал духовного воздействия на индивида. Этот потенциал активно использовался и в позднеродовом, и в раннецивилизованном обществе именно как механизм компенсации углубляющегося обособления людей и обеспечения единства общности.
Религия являлась важным политическим фактором. Это хорошо понимал уже второй римский царь Нума Помпилий. Стремясь утвердить власть законов и обычаев вместо силы, он, как сообщает Тит Ливии, поспешил заключить с соседями мирные договоры и воздвиг храм Януса, открытые или закрытые ворота которого указывали, находится ли Рим в состоянии войны или мира. Во все времена царствования Нумы, то есть более сорока лет, врата храма оставались закрытыми. Но на конверсию, говоря современным языком, Нума, конечно, не пошел и войско сохранял. "А чтобы с избавленьем от внешней опасности не развратились праздностью те, кого прежде обуздывал страх перед неприятелем и воинская строгость, он решил вселить в них страх перед богами - действенное средство для непосвященной и, сообразно тем временам, грубой толпы". Для этого Нума притворился, что интимно связан с богиней Эгерией, и ее именем освящал все свои начинания.
Трудно сказать, чем определялся Нума в своем выборе, но в любом случае этот выбор не был случайным. Время становления государственности было временем и этатизации родовых культов, то есть трансформации родовых культов в государственные. Перемещение культов из сферы рода (большой семьи) в сферу города - государства знаменовало не только результаты политической борьбы между аристократическими родами, стремившимися овладеть ключевыми позициями в государстве, хотя это, безусловно, имело место (ведь признание некоторого родового культа государственным означало, что отныне и впредь именно члены данного рода будут выполнять жреческие функции и тем самым влиять на политику). Этот процесс отвечал также тем изменениям, которые претерпело членство в фратрии, когда стало возможным чужакам, людям, не связанным кровно пи с одним из родов, составлявших фратрию, вступать н нес. Однако полноправие членства в фратрии предполагало участие в культовых церемониях, которые носили но преимуществу родовой характер. По-видимому, этатизация культов происходила постепенно. Дж. Томсон указывал, что по крайней мере в некоторых частях Аттики сосуществовали функционально различные, хотя неразрывные, с точки зрения членства, сообщества, объединявшие а) собратьев по фратрии, б) собратьев по делу (социальной организации, пришедшей на место старых родовых поселений) и в) собратьев по культу. Дж.Томсон допускал, что собратья по культу были теми же собратьями по делу, только занимавшиеся религиозной деятельностью. Но сам факт сосуществования функционально различных общностей, различное восприятие одного и того же человека как гражданина и как посвященного говорит о распадении единых прежде родовых и производственных уз и обретения религией особой функции духовного объединяющего начала, а в равной мере и идеологического средства решения определенных социальных задач. И после оформления государственной религии в родах-семьях сохраняются божества, функции которых весьма близки нравственности. Наиболее яркий материал дает нам опять-таки римская история. В жизни каждой римской фамилии большое значение имел культ Ларов - покровителей всех членов фамилии независимо от статуса и происхождения (речь идет о фамилии уже не как о родственной группе, но как о первичной социально-производственной ячейке). Как пишет Е.М. Штаерман, Лары выполняли роль интегратора в жизни фамилии. Лары выступали своеобразным гарантом собственности фамильной общины, ибо только гот член фамилии признавался юридически правоспособным к распоряжению собственностью, который отправлял фамильный культ. Но функции Ларов были шире: "Во внутренней жизни фамилии Лары, как и аналогичные им духи и божества у других народов, следили за выполнением регулирующих ее жизнь норм, включавшихся в общее понятие Pietas, означавшее соблюдение долга относительно родителей, детей, богов, родины. Лары карали злых и нечестивых, забывавших свои обязанности. У алтаря Ларов возле домашнего очага искал раб спасения от гнева господина. Характерно, что именно Лары, фамильные божества, являлись освященным религией этическим началом римской жизни. Как подчеркивает Е.М. Штаерман, "на первых норах истории Рима основное противоречие между неограниченной властью господина и абсолютным повиновением его подчиненных, особенно рабов, проявлялось в основном в рамках фамилии, и только апелляция к религии могла его как-то умерить и сгладить".
Таким образом, религия предоставляла социальные и духовные регулятивные механизмы, позволявшие поддерживать социальное единство, не предопределенное хозяйственными или другими прагматически- пруденциальными соображениями. Да и сама идея единения, коренясь в родовых институтах, долгое время оставалась сакральной по своему содержанию.
5. Женская и мужская мораль
Понимание женской морали как основанной на принципе любви и заботы противоречит нередко даваемым сторонниками феминизма истолкованиям психологии и морали женщин, в которых существенным оказывается то обстоятельство, что женщина отмечена клеймом дефектности, и тем самым обречена быть объектом подавления. С точки зрения феминизма, эта ситуация специфична именно для женщин (а равно и для представителей любых социальных меньшинств); это - ситуация, задаваемая патриархальной цивилизацией, обустроенной и управляемой мужчинами. Женщина угнетаема, она - жертва сексистской дискриминации и сексистского разделения труда, и это не может не определять модальность ее сознания. Думается, однако, что в феминистской картине общественной жизни акценты расставлены во многом под влиянием тех стандартов, которые утверждает, согласно феминизму же, патриархатная идеология. Вместе с тем, абсолютизируя отношения господства - подчинения, феминизм проходит мимо тех сторон общественной жизни и человеческих отношений, которые феминны и по истокам, и по содержанию, которые созидаются по образу материалистского отношения к человеку.
Казалось бы, постановка вопроса о различии женской и мужской морали в определенном смысле противоречит философскому пониманию морали. Не случайно в истории мысли если и встречаются высказывания на эту тему, то речь в них, как правило, идет о женском и мужском моральных характерах. И при этом именно женщине приписываются добродетели любви, милосердия, симпатии, а мужчине справедливости, обязанности, долга. В иных трактовках женская мораль - это мораль склонности, мужская - мораль закона.
Во многом так представлял дело И.Кант. Женщина, считал он, воспринимает мир сквозь призму прекрасного, и дурное отталкивает ее не потому, что оно несправедливо, но потому, что безобразно; она не терпит обязательности, вменения и поступает сообразно своему вкусу; прекрасный пол не руководствуется принципами, "зато Провидение вселило в сердца женщин чувство доброты и благожелательства, дало им тонкое чувство приличия и благосклонность". Близкие мысли высказывал и А.Шопенгауэр: женщин отличает добродетель человеколюбия, мужчин - добродетель справедливости. Шопенгауэр не просто связывал определенные добродетели с женским и мужским характером. Человеколюбие и справедливость рассматривались им как основополагающие добродетели, через которые мораль может быть целостно описана.
Эти высказывания о различии женской и мужской морали можно было бы подвергнуть сомнению с позиций феминистской идеологии: как никак они делались философами-мужчинами. Однако представленные в них характеристики подтверждаются данными женских исследований, изложенных в контексте (или, по меньшей мере, на фоне) феминистских дискуссий. Имеются в виду, в частности, работы К. Гиллиган, получившей известность не только как оригинальная исследовательница женской психологии, но и как решительный оппонент Л. Кольберга, автора наиболее популярной в 60-70-е годы теории нравственного развития. Согласно ее теории, женское понимание морали отличается от мужского: для женщин моральная проблема заключается не в определении прав и правил, но в осуществлении заботы, принятии на себя ответственности за другого. Если для мужчины моральный императив требует уважения к правам других и защиты от посягательств на собственные права, то для женщины - проявлять заботу и содействовать решению проблем окружающих людей, близких. Женщина понимает мораль как средство решения конфликтов, не приносящее страдания, не наносящее ущерб; поэтому она, в отличие от мужчины, готова быть непоследовательной - в том смысле, что для нее безболезненное разрешение конфликта предпочтительнее непреклонности з отстаивании принципов, женщина готова допускать исключения. Для нее не важна автономия, для нее значимо сострадание.