Пусть никто не думает, братья мои христиане, что только священнослужители и монахи должны непрестанно и всегда молиться, а миряне не (должны). Нет, нет! Все мы, христиане, должны всегда пребывать в молитве... Святитель (Григорий Палама) имел одного любимого друга по имени Иов, человека очень простого, но и весьма добродетельного. Беседуя с ним однажды, святитель сказал о молитве, что всякому христианину надлежит... молиться непрестанно, как заповедует апостол Павел всем христианам: “непрестанно молитесь” (1Фес. 5:17)... Иову показалось это дело новым, и он стал спорить, говоря святителю, что молиться всегда есть дело только монахов и аскетов, которые живут вне мира и его суеты, а не мирян, имеющих столько забот и дел... Что говорят миряне? “Мы обременены делами и заботами житейскими, как возможно нам непрестанно молиться?” Отвечаю им: “Бог не заповедал нам ничего невозможного... Телом будем работать, а душой молиться. Внешний наш человек пусть исполняет свои телесные дела, а внутренний пусть будет весь посвящаем на служение Богу... Блаженны те, которые привыкают к этому небесному деланию... Сия умная молитва есть свет, просвещающий душу человека и воспламеняющий сердце его огнем любви к Богу. Она есть цепь, держащая Бога в единении с человеком, а человека — с Богом.”
Молитва должна быть не занятием известного времени, а состоянием всегдашним... Дело молитвы сей просто: стань умом в сердце пред лицом Господа и взывай “Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня,” или только “Господи, помилуй”... Все приемы, про какие пишется (сесть, нагнуться и т.д.), или “художественное” творение сей молитвы не всем пригоже и без наличного наставника опасно. Лучше за все то не браться. Один прием общеобязателен: вниманием стоять в сердце. Другое — все стороннее и к делу не ведущее прибавление.
Мы обратили внимание вниз и с удивлением заметили вдали человека, идущего с большой котомкой за плечами: медленными и утружденными шагами, поникши головой, спускался он по склону горы в глубокую сожженную котловину... Поразительно, а вместе с тем и весьма умилительно было видеть человека в сих пространствах безлюдной страны... Всматриваясь ближе, заметили, что это был человек, принадлежащий к нашему монашескому званию, и весьма обрадовались, надеясь узнать от него много полезного касательно своей пустынной жизни. Когда же он был от нас недалеко, мы приветствовали его обычным между монахами приветствием: “Благословите, батюшка.” “Бог благословит!”... Это был старец уже глубоких лет... муж высокого роста, сухой телом... борода его досягала до пояса, волосы на голове совершенно белые, как снег на горах, и опускались на плечи... На нем видимо лежала печать духовного освящения: глаза старца проливали неизъяснимую приятность и светились добротою, искренностью и сердечным благорасположением... Стали пить чай с сухарями. В это время началась между нами замечательная беседа... “Ради Господа, скажите, что самое лучшее вы приобрели в пустыне?” Лицо старца просветилось, и духовный свет заблистал в очах его... Старец отвечал: “Господа Иисуса Христа стяжал сердцу своему, а в Нем, без сомнения, и вечную жизнь, осязательно и неотложно слышимую в сердце моем”... Услышавши такие неожиданные и поразительные слова, мы весьма удивились, ибо нашли именно то, что искали... “Каким способом?” — поспешно спросил я. Старец отвечал: “Через непрестанную молитву ко Господу нашему Иисусу Христу... Почти пятнадцать лет я исключительно занимался произношением устной молитвы... Потом, по истечении означенных лет, она сама собой перешла в умную — когда, то есть, ум стал держаться в словах молитвы... А затем открылась, милостью Божиею, и сердечная молитва... существо (которой) есть теснейшее соединение нашего сердца... с Господом Иисусом Христом явственно осязаемым в пресвятом Его Имени. Это возвышенное и сверхъестественное состояние... составляет последнюю степень и предел стремлений всякого разумного существа, созданного по образу Божию и естественно, по природе, стремящегося к своему высочайшему Первообразу. Здесь составляется сердечное с Господом сочетание, в котором Господь проницает дух наш Своим присутствием, как луч солнца проникает стекло, и этим дается нам вкусить несказанное блаженство святого богообщения... Человек вступает в область бесконечного света... и мы, получая свободу, пребываем в Боге, и Бог в нас.”
Кто любит Господа, тот всегда Его помнит, а память Божия рождает молитву... Любящая Господа душа не может не молиться, ибо она влечется к Нему благодатью, которую познала в молитве. Для молитвы даны нам храмы; в храмах службы совершаются по книгам; но и храма с собой не возьмешь, и книги не всегда имеешь, а внутренняя молитва всегда и везде с тобою. В храмах совершаются божественные службы, и Дух Божий живет, но душа — лучший храм Божий, и кто молится в душе, для того весь мир стал храмом... Кто любит Бога, тот может помышлять о Нем день и ночь, потому что любить Бога никакие дела не мешают... Душа, теряя смирение, теряет вместе с ним благодать и любовь к Богу, и тогда угасает пламенная молитва; но когда душа успокоится от страстей и стяжает смирение, тогда Господь дает ей Свою благодать, и молится тогда она за врагов... и за весь мир молится с горячими слезами.
Православное учение о видении Бога, сформулированное догматически святителем Григорием Паламой и его сторонниками на нескольких Поместных Соборах в период с 1340 по 1360 гг., основывается на многочисленных свидетельствах Священного Писания и творениях Святых Отцов. В систематическом виде оно изложено Владимиром Лосским в книге “Боговидение.”[276]
Лосский отмечает, что уже в Библии содержится два ряда текстов, как бы противоречащих друг другу: один отрицает возможность боговидения, другой, напротив, утверждает, что в этом видении и заключается высшее предназначение человека. К первому ряду, в частности, относятся слова Бога Моисею: “Лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых” (Исх. 33:16; ср. Суд. 6:22, Ис. 6:5, Ин. 1:18). Ко второму ряду относятся ветхозаветные и новозаветные повествования о встречах Бога с людьми, в частности слова Иакова “я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя” (Быт. 32:30), рассказ о Моисее, который видел Бога “лицом к лицу” и беседовал с Ним, “как друг с другом” (Исх. 33:11), а слова Иова, который твердо верит в возможность боговидения: “Я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам, мои глаза, не глаза другого — увидят Его” (Иов. 19:27), и его слова в конце книги: “Я слышал о Тебе слухом уха, теперь же глаза мои видят Тебя” (Иов. 42:5). Сюда относятся также слова Христа “блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят” (Мф. 5:8). Апостолы Иоанн и Павел пишут о конечных плодах усыновления Богу, когда мы “увидим Его, как Он есть” (1Ин. 3:2) и не через тусклое стекло, а “лицом к лицу” (1Кор. 13:12).[277]
В творениях Святых Отцов тоже присутствуют оба мотива: утверждается невидимость и неприступность Бога и вместе с тем ясно говорится о возможности видеть Его. Преподобный Симеон Новый Богослов, например, горячо полемизирует с теми, кто усматривает в словах апостола Иоанна “Бога не видел никто никогда” (Ин. 1:18) указание на невозможность боговидения. Он пишет, что его идейные противники, услышав от него о видении Бога, “тотчас изменяют выражение лица и отворачиваются, как будто услышав нестерпимое богохульство. Потом, приняв кроткий вид... отвечают: “И кто же посмеет сказать, что он когда-либо видел или всецело созерцал (Бога)?… Ведь сказано: Бога не видел никто никогда.” О помрачение! Кто это сказал, ответь мне? — “Единородный Сын, — говорит, — Сущий в недре Отчем, Он явил.” Правду говоришь, и свидетельство твое истинно, но только оно против твоей души. Ибо если я покажу тебе, что Тот же самый Сын и Бог говорит, что это возможно — что тогда скажешь? А Он говорит: Видевший Меня видел Отца (Ин. 14:9). И это сказал Он не о видении Его тела, но об откровении Его Божества.”[278]