Поскольку на данном этапе устранить такие источники артефактов представляется невозможным, остается только принять их как данность и учитывать, что даже высокая корреляция при соблюдении прочих предосторожностей может еще ни о чем не говорить. В общем-то, для соответствующего круга феноменов и отрицательные результаты сами по себе еще ни о чем не говорят. Старушка, конечно, при определенных условиях иногда может остановить грузовик. Но попробуйте эти условия смоделировать, да еще с соблюдением этических норм!
Последней или одной из последних попыток выйти за грань обыденного с сохранением надлежащей критичности был хрестоматийный эксперимент Леонтьева по формированию «кожного зрения». С точки зрения исключительно теории деятельности ничего особенного в нем не было. Другое дело, что решительно непонятно, из чего бы на коже сформироваться фоточувствительности, если говорить о нервном субстрате полученного эффекта. Недавно, кстати, эксперимент повторяли и даже нашли связь с повышенной активностью правого полушария. У меня есть глубокое подозрение, что единственная вещь, спасшая экспериментаторов от обвинения в ненаучности – это фамилия уважаемого классика.
Что происходит в это время в магии? Активно используются достижения юнгианского психоанализа. Взаимодействие сильно упростило то, что в это время наибольшей популярностью пользуются западная магическая традиция (в особенности так называемая классическая магия – каббала, алхимия) и восточные духовные практики. А оба этих направления в свое время были с большим усердием изучаемы Юнгом – позже и его учениками.
Работа с телом также оказывается общим интересом психоаналитиков и эзотериков. У первых за ним стоит надежда на лечение психических расстройств, у вторых – надежда на открытие новых возможностей. В своем фундаментальном труде, посвященном магии ордена «Золотая Заря» Израэль Регарди прямо рекомендует практикующим прохождение курса терапии по Райху – как способствующее, по его мнению, более эффективной магической работе и открытию латентных способностей.
Состояние дел на сегодняшний момент, однако, трудно охарактеризовать иначе как удручающее. Лавинообразный прирост информации в науке вызвал необходимость в чрезвычайно узкой специализации – и это, разумеется, сказалось не только на деятельности, но и на сознании. Социально поощряемым становится развитие одной из функций в ущерб другим – мышления в ущерб чувству, рациональности в ущерб иррациональности и так далее. С одной стороны это, безусловно, повышает эффективность деятельности, с другой – теряется целостность мировосприятия. А заодно и возможность полноценного междисциплинарного взаимодействия. Как результат этого можно пронаблюдать две различные группы психологов. У первой в Тень вытеснена иррациональность, и любая попытка поисследовать что-нибудь «паранормальное» в их присутствие обречена на обвинения в антинаучности – причем, кажется, еще до обоснования собственной позиции. Крайне забавно бывает наблюдать, как эти необычайно серьезные люди отказывают, к примеру, так называемым осознанным снам в реальности преимущественно на том основании, что целенаправленно их смотрят не ученые, а эзотерики. Это при том, что феномен осознанных снов был описан еще Ясперсом. Вторая категория жертв прогресса – психологи с вытесненной в Тень рациональностью. Вот они готовы поверить во все, что угодно. Критичность и попытки что-то проверить при этом полностью отсутствуют. В качестве примера такого подхода к психологии можно привести Зинкевич-Евстигнееву, которая считает «сказку о Семи Симеонах» рассказывающей о системе семи чакр исключительно, кажется, на основании совпадения числа семь. Это, безусловно, подход, имеющий полное право на существование – но вот уж он точно никакого отношения к науке не имеет.
Понятно, что чем дальше происходит такое «разделение труда» - тем меньше у представителей разных направлений доверия друг другу. И, к сожалению, нельзя сказать, чтобы это не было оправдано. В случае психологов-рационалов дело осложняется еще и тем, что давно уже отвергнутое в естественных науках картезианское мировоззрение среди гуманитариев продолжает жить и здравствовать, дополнительно подкрепляя их желание заниматься только тем, что не выходит за рамки объяснимости с точки зрения здравого смысла. На этом месте хочется еще раз вспомнить Альберта Эйнштейна, сказавшего как-то, что «здравый смысл – это те предрассудки, которые складываются в возрасте до 18 лет».
В несколько лучшем положении находятся эзотерики, которым (по крайне мере сейчас и по крайней мере некоторым) мифологическое мышление не особенно мешает интересоваться современным состоянием как физики, так и психологии. Имея возможность оставаться в этих областях дилетантами, они пытаются собрать некую целостную картину происходящего. Поэтому сейчас взаимодействие между магией и психологией носит преимущественно односторонний характер. Показательно то, что большинство тарологов, к примеру, в качестве базового предпочитают получать именно психологическое образование. Это связано еще и с тем, что в нашем, несколько «одичавшем» мировоззренчески социуме достаточно велика вероятность того, что терапевтическую помощь человек пойдет получать не к психологу, а к гадалке.
Однако сотрудничество сейчас было бы небесполезным и для самой психологии. Во-первых, это, конечно, огромное количество техник, набравшихся за годы развития оккультизма. Трудно переоценить, насколько это могло бы обогатить психотерапевтическую практику. Во-вторых, проблема осмысленности. Психология, наука о душе, постепенно лишается этой самой души. Если раньше человек шел исповедоваться к священнику, то теперь на месте священника часто оказывается психолог. Но в сравнении, скажем, с психиатрами старой школы, которые вполне допускали независимую от психической патологии ценность религиозных переживаний, сегодняшние специалисты (особенно той самой, рациональной ветви) сильно рискуют погрязнуть в редукционизме. Становится проще ответить на вопрос «почему?», но не на вопрос «зачем?». «Православная» психология и логотерапия Франкла не являются оптимальным выходом, поскольку в обоих случаях виден сильнейший отпечаток именно христианских ценностей, что делает эти подходы не вполне адекватными для представителей других религий. Магическое же мышление является неким инвариантом, с одной стороны задающим осмысленность всего происходящего, с другой – пластичным и легко адаптируемым к любым религиозным предпочтениям.
Такова в самых общих чертах история взаимодействия психологии и магии. В этом историческом контексте я вижу свою работу не столько получением еще одной порции нового знания (в данном случае сомнительны оба слова – и «новое», и «знание»), сколько попыткой своего рода методологического возвращения в тот период развития науки, когда она еще не начала разваливаться на плохо связанные между собой элементы.
Герман Гессе, «Игра в бисер»
Почему в качестве предмета исследования выбрана именно хиромантия? С одной стороны, очень естественно для магического мышления полагать, что «То, что находится внизу, соответствует тому, что пребывает вверху; и то, что пребывает вверху, соответствует тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи.» То есть применительно к данному случаю – если жизненный путь и характер (связанные, в общем-то, вещи) имеют некие характеристики, то они могут отражаться в характеристиках руки человека. С другой стороны, можно предположить, за счет каких механизмов этот параллелизм осуществляется. Скажем, форма ладони (вытянутая или широкая, с длинными или короткими пальцами) вызывает ассоциации с типами телосложения, выделенными еще Кречмером. (Тогда же телосложение было связано с психологическими особенностями.) А в формировании особенностей дерматоглифики, как принято считать, участвует весь генотип. Показано, что есть особенности дерматоглифики, коррелирующие с развитием шизофрении, маниакально-депрессивного психоза и задержкой психического развития. Интерпретации выделяемых хиромантами основных линий вызывают куда больше подозрений, чем предыдущие характеристики, но довольно показательно то, что эти интерпретации обычно крайне похожи на описания акцентуаций, полюса юнговских дихотомий или факторы пятифакторной модели.
Все это позволяет надеяться на то, что хиромантия окажется, как та подкова Нильса Бора, «работающей независимо от того, верят в нее или нет».
Достаточно очевиден отсюда общий метод проверки – необходимо попытаться скоррелировать результаты, полученные по руке, с результатами, полученными при помощи более или менее зарекомендовавших себя личностных опросников. Но на этом вся очевидность и заканчивается.