Сравнительный анализ «Повести о доме Тайра» и «Песни
о Нибелунгах». Основания для сравнения
Серкова Ольга
Существует большое количество научной и научно-популярной литературы, посвящённой сравнению самурайства и рыцарства. Более редкими в данном направлении являются работы, в которых встречается сравнительный анализ средневековых японских и европейских источников. Ещё менее доступны работы, в которых бы анализировалась и сравнивалась не уже сформировавшаяся культура военного сословия, а процесс её складывания, её истоки. По-прежнему остаются открытыми вопросы, связанные с исторической и методологической обоснованностью подобного сравнения. Также существует ряд вопросов, которые возникают при самом сравнении самурайской и рыцарской культур. Пример таких вопросов: может ли быть так, что одна и та же причина приводила к появлению совершенно разных традиций военного сословия на Востоке и на Западе? Или наоборот, могут ли схожие, на первый взгляд, явления культуры иметь абсолютно разные корни? Такие вопросы определяют цели и задачи нашего исследования. Цель данного исследования заключается в том, чтобы при помощи источников попытаться выявить специфические черты самурайства и западноевропейского рыцарства, существовавшие в период складывания и расцвета этих военных сословий. Поставленная цель обусловила решение следующих задач: подбор и прочтение источников, проведение сравнительного анализа источников, выделение общих черт самурайства и рыцарства в качестве основания для сравнения, выделение специфичных черт самурайства и рыцарства, попытка их анализа и поиск их культурно-исторических корней. В данной статье мы остановимся на выявлении типологических свойств для обоснования данного сравнения.
В качестве источников используются два произведения начала XIII в. – это японская «Повесть о доме Тайра» и германская «Песнь о Нибелунгах». Японская эпопея базируется на реальных исторических событиях – борьбе за власть домов Тайра и Минамото, имевших место в Японии XII века. Германский же текст отражает события IV-VI вв. и базируется на древнегерманском героическом эпосе о Зигфриде.
Возникает вопрос об актуальности использования названных источников. Данные источники были выбраны из-за ряда причин. Оба произведения являются классическими примерами литературы ранних рыцарской и самурайской среды. Оба они являются продолжением народного эпоса и сказаний, выраженного теперь в письменной форме, и литературный жанр обоих произведений – эпопея. «Повесть о Доме Тайра» и «Песнь о Нибелунгах», как и любое эпическое произведение, являются отражением среды, в которой были написаны, её реалий и культуры. Специфический же характер произведений обуславливается тем, что оба источника – это уже не совсем народная литература, а уже во многом литература сословная – литература самураев и рыцарей. Оба произведения отражают этап образования и накопления тех моральных и поведенческих норм, которые сформировали бусидо и рыцарский кодекс. Эти процессы тесно связаны с развитием отношений феодальной зависимости в Японии в XI-XIII вв. и Германии в VI-VII вв.. Между рыцарской и самурайской культурой этого периода можно выделить определённые параллели, которые служат для нас основанием для такого сравнения. Эти параллели обусловлены рядом факторов, определяющих наличие военно-феодального сословия.
Развитие феодальных отношений предполагает усиление договорной связи, формирование военного сословия и вассальной зависимости. Такие отношения предполагают иерархичную систему общества, основанную на личных связях, которая является важным условием для существования военно-феодального сословия. Отсюда берутся понятия «долга» и «верности» как для рыцаря, так и для самурая. Говоря о долге в этом контексте, мы имеем в виду, в первую очередь, обоюдный долг вассала сеньору и сеньора вассалу. Понятие долга и соблюдение его в японской и германской традициях, на наш взгляд, довольно схожи. И там и там идею взаимосвязанности и взаимозависимости отследить не трудно.
В качестве следующего фактора можно выделить профессиональное разделение труда (иначе говоря, тот факт, что это сословие военное). Можно сказать, что основные принципы бусидо и рыцарского кодекса являются во многом продолжением стандартных воинских качеств. Здесь же будет уместно вспомнить о военной атрибутике и особом отношении к ней. Поскольку оружие и доспехи необходимы воину для того, чтобы быть воином, вершить своё дело и защищать собственную жизнь, они становятся предметом гордости и поклонения. Оружию часто присваивается имя, что указывает на его одухотворение. Это явление свойственно и западной и восточной традиции.
Ещё одним фактором является то, что военное сословие живет на пожалования, а, следовательно, само преподношение дара самураю или рыцарю может переходить в особую традицию. Отсюда берётся такой элемент рыцарского романа и самурайской сословной литературы как перечисление и описание даров – очень подробное, частое, долгое, хотя подчас довольно однообразное. Отдельным фактором можно выделить и то, что военное сословие было никому не подсудно. Подчинение воина только своему сюзерену определило и сформировало особое представление и понятие справедливости.
В завершении стоит отметить, что ряд перечисленных факторов может быть дополнен. Но, представляется, что названные факторы являются достаточными для формирования некоей основы для будущего сравнения самурайского и рыцарского сословий. Следует отметить, что указанные факторы имели место и в других регионах (например, русская дружина), что научно обосновывает и подтверждает наши догадки и тезисы о неслучайном сходстве целого ряда черт и характеристик изучаемых сословий.
Традиции винопития в городской культуре
Западной Европы XV-XVI веков
Смышляева Ирина
Ответ на вопрос, почему люди употребляют алкоголь, какое отношение к нему сложилось в разных обществах, какое место он занимал у различных цивилизаций, с древнейших времен представляется непростым. Рассматривая причины пьянства в истории, нельзя игнорировать исторический контекст, социальную и культурно-психологическую картину того или иного этапа развития человечества. Поэтому очень важно исследование своеобразия алкогольной практики и отношения общества к алкоголизации в разные исторические эпохи.
В данной статье мы рассмотрим проблему отношения европейского горожанина к традиции винопития, его влияние и значение в культуре средневекового бюргерства. Исследование питейной практики в контексте бюргерской культуры поможет нам более глубоко понять процессы, способствовавшие становлению сословия бюргеров, его особенностей, понять культуру, настроения того времени.
Основной источник литературы, использованный в работе – шванки, т.к. этот жанр является квинтэссенцией народной житейской мудрости, отражающий и описывающий социальную природу горожан. «Обращенные к широкому читателю, изобилующие красочными бытовыми деталями, сочным разговорным языком, поучительными сюжетами, шванки как никакие другие литературные произведения привлекали горожан, были понятны и близки им» [31].
Описывая различные ситуации, высмеивая такие пороки, как корыстолюбие, лицемерие, разврат, невежество, авторы шванков неоднозначно относятся к пьянству. Они возвышают вино, по-доброму шутят над привязанностью к нему и в следующем же рассказе обличают пороки, являющиеся следствием пьянства. Питейная практика практически пронизывает всю жизнь бюргеров: вино, пиво и другие алкогольные напитки фигурируют в произведении достаточно часто. Видно, что жизнь средневекового горожанина неразрывно связана с их употреблением, люди пьют за любой трапезой, в любое время суток, дома, в трактире, потчуют вином гостей, спорят на бочку вина или пива и т.д.[32] Алкоголь в шванках является естественной и само собой разумеющейся вещью, однако авторы порой воспевают его, и в то же время осуждают. С чем же связано это противоречивое отношение?
В средние века трактиры, таверны, увеселительные места, где обязательно был алкоголь, являлись для бюргеров основным местом отдыха, развлечений, бесед, источником последних новостей, там пели, играли в азартные игры, исповедовались, устраивали заговоры против правительства. «Таверны во Франции располагались чуть ли не рядом с каждым домом, особенно в сезон молодого вина, когда продавались избытки продукции»[33]. Таким образом, практика винопития была неразрывно связана с повседневной жизнью горожан, с их заботами и радостями, делами и развлечениями.
М.М. Бахтин в своей работе «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» связывает пиршественные образы с праздниками со смеховыми действами, с гротескным образом тела, со словом, с мудрой беседой, с веселой истиной: «застольное слово – шутливое и вольное слово; на него распространялись народно-праздничные права смеха и шутовства на свободу и откровенность. «Застольные беседы» освобождены от требования соблюдать иерархические дистанции между вещами и ценностями, они свободно смешивают профанное со священным, высокое с низким, духовное с материальным; для них не существует мезальянсов» [34].
Кроме того, в тех условиях, когда буйствовали болезни, мракобесие, когда горели инквизиторские костры, когда люди жили в вечном страхе и беспокойстве, опьянение было едва ли не единственным состоянием, в котором горожане расслаблялись, веселились, страхи отступали, проблемы отходили на второй план, появлялась надежда на лучшее.
Традиция средневекового винопития отличается от античного, когда бытовали благородные симпосионы с философскими беседами, ритуалами разбавленного вина. Падение Римской империи повлекло за собой уничтожение многих культурных богатств, накопленных к тому времени, в том числе и культуру винопития, человек средневековья заново учился «пить культурно», но этот новый образ питейной практики сформировался по-иному. Это уже другая, новая культура, со своими особенностями, смыслами, ценностями, она по-своему уникальна и самобытна.