Спас случай и настойчивость путешественника. В Джун-нар приехал, как пишет Никитин, «хозяйочи Махмет хо-росанець» (15). Никитин обратился к нему, «чтобы ся о мне печаловал». В начале пути, в Дербенте, Никитин прибегнул к помощи властей, чтобы спасти своих спутников. Он обратился к ширванскому послу, с которым они следовали от Нижнего Новгорода, «чтобы ся печаловал о людях, что их поймали под Тархы кайтаки». Посол обратился к правителю области, а правитель — к ширваншаху. Так Никитин добился вмешательства Фаррух Ясара и в результате — освобождение товарищей, взятых после кораблекрушения в плен. Но тогда, в Дербенте, рядом был посол Ивана III. А здесь Никитин один. Захочет ли правитель области менять объявленное им решение? «И он,— пишет Никитин о «хоросаыце» в Джуннаре,— ездил к хану в город да мене отпросил, чтобы мя в веру не поставили, да и жерепца моего у него взял» (15).
Исход дела говорит, что не конь был объектом интереса губернатора. В противном случае он не выпустил бы его из рук — конфисковал или купил бы после решения отпустить купца-русина с миром. Приезжий христианин имел право торговать, не будучи подданным государства, в течение года и только тогда должен был покинуть страну или принять ислам. Никитин же находился на территории государства Бахманидов не более трех месяцев. Полагают, что путешественник мог быть привлечен к суду за то, что ездил верхом на коне, что было запрещено немусулъманам. Судя по расстоянию и времени в пути, Никитин до Джун-нара передвигался пешком, и сомнительно, чтобы он но знал о запрете, живя среди мусульман. Причины конфликта остаются пока загадкой, как и личность спасителя Афанасия Никитина.
Кем мог быть ходжа Махмет, человек, чье заступничество повлияло на приговор губернатора? Полагают, что купец, возможно, знакомый Никитина по Персии (это мотивирует его заступничество). Хорасанцами в Индии называли мусульман, выходцев из Персии и других стран. Хорасанцем ходжей Юсуфом называет себя в Индии и Никитин. Но, может быть, речь идет о другом «хоросанце» — крупнейшем сановнике бахманидского султана Махмуде Гаване? Это хорошо мотивирует исход суда. «По просьбе Афанасия, — писал К. И. Кунин о Махмуде, — он съездил к своему подчиненному Асад-хану в крепость (Никитин называет Асад-хана «холопом» Махмуд Гавана), и наместник Джунейра оставил Афанасия Никитина в покое» '*. В таком случае здесь, в Джуннаре, состоялось знакомство Никитина с везиром Махмудом Гаваном.
Городская крепость Джунна'ра находилась на высокой скале. «Чюнер же град, — пишет Никитин, — есть на острову на каменном... а ходят на гору день, по единому человеку, дорога тесна» (14). Надо полагать, если первый министр султана приехал к губернатору, то он и остановился в его резиденции. Никитин же говорит о заступившемся за него хорасанце, что тот ездил «к хану в город». Если Никитин обратился к Махмуду Гавану на обратном пути, то опять-таки незачем было ездить в город: губернатор был бы рядом с министром, сопровождая его при отъезде. Помимо странности ситуации, есть еще одно препятствие для такого отождествления личности хорасанца. Никитин называет его, как и пророка Мухаммеда, Махметом, что означает любимый богом, тогда как имя министра — Махмуд, что значит любящий бога. Никитин называет Махмуда Гавана и ходжей, и хорасанцем, но в сочетании с титулом мелик-ат-туджжар.
В записках Никитина есть еще одно место, где сообщается о намерении обратить его в мусульманство. «Бесер-менин же мелик, тот мя много понуди в веру бесермень-скую стати», — пишет путешественник и так передает эту беседу: «Аз же ему рекох: „Господине! Ты намаз кылар-сен менда намаз киларьмен, ты бешь намаз киларъсизъ-менда 3 каларемень мень гарип асень иньчай"; он же ми рече: „Истину ты не бесерменин кажешися, а хрестьаньства не знаешь"» (23). Как видим, свою речь Никитин передает по-тюркски: «Ты совершаешь молитву, и я также совершаю; ты пять молитв читаешь, я три молитвы читаю; я чужеземец, а ты здешний». Речь мелика передана по-русски. Когда же и с кем состоялась эта беседа о вере, в которой христианин взывал к веротерпимости, а мусульманин упрекал собеседника в несоблюдении обрядов христианства?
Одни комментаторы полагают, что это новая попытка обратить в ислам, другие — что этот спор затеял еще рап Асад-хан. Конечно, то, что запись включена в рассказ о пребывании в Бидаре, еще не означает, что беседа там и состоялась. Это мог быть все тот же случай в Джупмаро, который Никитин вспоминает, когда вновь сетует на тру ность сохранить свою веру в чужой стране, если бы не ряд противоречий. Во-первых, беседа могла быть только до крутого решения, а не после: ходжа Мехмет ездил к хану один; Никитин его не сопровождал и вышел из Джуннара в Бидар, по собственному свидетельству, на следующий день. Во-вторых, Асад-хан Джуннарский нигде не назван меликом. Различен и характер двух переданных в записках разговоров. В первом случае — приказ, во втором — спор о вере.
И. П. Минаев заметил по поводу исхода суда, что, дескать, легко отделался путешественник: видно, хан не был таким уж непримиримым мусульманином. Разговор, приведенный в записи о Бидаре, как бы подтверждает такое мнение. Однако сам исследователь, исходя из контекста, считал, что речь идет о другой попытке заставить Никитина принять ислам. В один из титулов Махмуда Гавана входит «мелик», и это как бы свидетельствует, что второй разговор, хотя и с другим лицом, мог иметь место в Джун-наре: везир, в прошлом сам бывший купцом, вместо угрозы пытался убедить иноземца... Но присутствие Махмуда Гавана в Джуннаре в августе 1471 г. (как и в августе 1469 г.) придется исключить: согласно хронике Фериштэ, везир принимал участие в военных действиях на южной границе.
Возможно, речь идет о Малике Хасане Бахри, носившем титул низам-уль-мульк, сопернике Махмуда Гавана. Никитин упоминает его в рассказе о Бидаре в связи с возвращением войск из Ориссы, которыми он командовал. При таком толковании слова «ты — здешний» означают, что мелик — деканец и, следовательно, принадлежит к той группе правящей верхушки, которую составляли индийцы, принявшие ислам. Брахман по происхождению, Малик Хасан в отличие от Махмуда Гавана, перса, выросшего в Гиляне, был сам из обращенных мусульман.
Ходжа Мехмет, как и Асад-хан, принадлежит к другой группе, в то время наиболее влиятельной, которую составляли мусульмане-чужеземцы. Среди них были и сановники, и купцы. Но если ходжа Мехмет был купцом, что, кроме недоказанного знакомства, могло побудить заступиться за потенциального конкурента? Возможно, ответ лежит не в Джуннаре, а на берегах Каспийского моря, откуда родом был Асад-хан. Хорасанец ходжа Мехмет мог представить хану, что такое обращение повредило бы персидским купцам, имевшим дело с русскими купцами на Волжском пути.
Как бы то ни было, Никитин с успехом использовал неожиданно сложившуюся ситуацию. И если ходжа Мехмет был купцом, то сила, которая изменила решение губернатора, была силой местного купеческого капитала.
Путешественник немедленно покинул Джуннар, хотя период дождей еще не кончился. Те, кто полагал, что он вышел, когда просохли дороги, не обратили внимания на продолжительность периода дождей и на то, что путешественник вышел сразу же, как только было объявлено окончательное решение хана. «Весну держать 3 месяца, — пишет Никитин, обобщая свои впечатления о климате Индии, — а лето 3 месяца, а зиму 3 месяца, а осень 3 месяца» (17). Но в первый год пребывания путешественника в стране сезон дождей затянулся: «Ежедень и нощь 4 месяца», — замечал Никитин. Что он имел в виду именно данный год, а не передавал услышанные им по приезде рассказы, говорят слова: «Весна же у них стала с Покрова...». Следовательно, смена времени года произошла в октябре, как обычно, а не в сентябре.
Следующий этап путешествия — посещение столицы и близлежащих городов. По описанию Никитина, он побывал за это время в четырех городах. На картах путешествия находим только три: Бидар, Аланд и бывшую столицу Гулбаргу; определение же местоположения Кулонгира вызывает споры. Расходятся комментаторы и относительно порядка пройденных городов. По одним авторам^ маршрут Никитина после выхода из Джуннара: Бидар — Кулон-гир — Гулбарга — Бидар; по другим: Кулонгир — Гулбарга — Бидар. В первом случае получается, что он сразу пришел в столицу, во втором — попал в нее после посещения близлежащих городов. Для решения вопроса сопоставим данные обеих редакций «Хожения».
«А ис Чюнера есмя вышли,— говорится в Троицком списке, — к Бедерю, к большему их граду. А шли есмя месяц» (15). Уточним: говоря «к большему их граду», Никитин имеет в виду столицу султана, главный, а не просто большой город, как в переводе Н. С. Чаева. Такой эпитет употреблен еще только раз по отношению к столице соседнего государства Виджаянагар. Крупные города везде названы «великими». «А от Бедеря до Кулонкеря 5 дней,— продолжает Никитин,— а от Кулонгеря до Кельборгу5 дни». Путешественник и здесь указывает на пройденное расстояние. Сопоставление расстояния с временем пути дает представление о скорости передвижения путешественника на отдельных участках его маршрута. Так, от Чаула до Джуннара в горной местности расстояние в 20 ковов Никитин преодолевает за 24 дня. От Джуннара же до Бидара он за месяц проходит вдвое большее расстояние.
Сообщая порядок посещения после Джуннара городов и время в пути, Никитин называет сперва Бидар, а затем другие пункты. К тому же в летописи сказано прямо: «Шли есмя месяц до Бедеря» (37). Слова Никитина, сохранившиеся в Троицком списке: «придох же в Бедерь о заговейне о филипове ис Кулонигеря» — относятся к его возвращению в столицу. Они следуют за упоминанием близлежащих городов и описанием ярмарки в Аланде, от Бидара 12 ковов. До столицы Никитин добрался из Джуннара к октябрю, побывал на ярмарке в Аланде в середине того же месяца и вернулся в Бидар в ноябре (Филиппов пост начинался 15 ноября). Указание на время исключает различные толкования, поэтому мнение, что Никитин двигался из Джуннара через Кулонгир и Гулбаргу в обход Бидара, принять нельзя. Итак, второй этап путешествия по Декану: Бидар — Кулонгир — Гулбарга — Аланд — Кулонгир — Бидар.