В-четвертых, важным признаком политического экстремизма и его террористического подполья в Дагестане является его молодежный характер. Свою роль здесь играют и обычный максимализм, присущий молодежной среде, и массовая маргинализация населения, являющаяся следствием резко усилившихся в последние десятилетия миграционных потоков с горных районов на равнину, в результате чего происходит конфликт не только ценностей, но и норм поведения, сформировавшихся в разных культурных средах, и отсутствие в обществе нормальной религиозной культуры, деформированной за десятилетия атеистического прошлого, и социальная безысходность, не позволяющая многим молодым людям, обладающим хорошими профессиональными знаниями, определиться со своим социальным статусом, и глубоко ущемленное чувство социальной справедливости. Все эти факторы усугубляются еще и тем, что доля молодежи в составе населения республики давно перешагнула двадцатипроцентный порог, обычно считающийся критичным даже для стабильных обществ. Сегодня мы еще не знаем, какое поколение родилось и выросло за последние пятнадцать лет. Им еще только предстоит вступить в активную жизнь. Но мы уже видим, насколько они подвержены экстремистским веяниям, насколько манипулируемо их сознание. Поведение этого поколения с позиций сегодняшнего дня непредсказуемо, как непредсказуема и та новая культурная реальность, которую они создадут.
В-пятых, характер политического экстремизма в Дагестане определяется и тем, что в республике еще очень живучи догосударственные формы общественной жизни, которые выливаются, прежде всего, в неуважение к закону. Несмотря на то, что государственная идея была воспринята дагестанскими народами достаточно рано, догосударственные образцы, образ жизни и структуры в полной мере преодолены не были. Не случайно многие дагестанские историки подчеркивают тот факт, что после прекращения существования того или иного государственного образования в том или ином регионе Дагестана многие сельские общины предпочитали вместо государственных образований формировать вольные общества, где регулирование общественной жизни осуществлялось уже не на основе силы, религии или закона, а на основе традиции, обычая, адата. Сохранение догосударственных форм общественной жизни вплоть до сегодняшнего дня также во многом предопределяют существующий социокультурный раскол национальной идентичности Дагестана.
В современном дагестанском обществе догосударственные формы имеют самую различную конфигурацию и бытуют практически во всех сферах общественной жизни — экономике, социальной структуре, политике, духовности и нравственности. В экономике — формирование кадровой политики хозяйственных структур по принципам землячества, родства или национальности не только в частном, но и в государственном секторе, укоренившееся представление о государственной собственности и государственных экономических интересах как чуждых не только для отдельного человека, но и для многих представителей предпринимательского слоя общества, а также вытекающая отсюда массовая коррупционная психология, укоренившаяся как норма выживания в условиях государственности, выступающей как нечто внешнее, а не имманентно присущее.
В-шестых, политический экстремизм в республике во многом подпитываются характером политического режима, сформировавшегося в республике и мало изменившегося за годы президентства. Современный политический режим Дагестана по своему содержанию являет собой образец управляемой плебисцитарной демократии или патронального президентства[353], легитимированной поддержкой этнически окрашенной кланово-олигархической социальной структуры. Очевидно то, что правящая элита Дагестана дифференцирована по клановому признаку, где патриархально-семейные черты сочетаются с неким подобием современных политических организаций. В условиях развитого гражданского общества через развитие горизонтальных связей очень высока вероятность перерастания этих «подобий» в нормальные политические организации. При незрелом же гражданском обществе эти кланы и организации ориентированы не по горизонтали, а по вертикали, то есть на государственную власть.
Патриархальный характер кланов и организаций приводит к тому, что основное население республики оказывается, по сути, отстранено от принятия политических решений и участия в общественно-политической жизни. В принятии решений и диалоге с властью участвуют лишь главы кланов и организаций в силу авторитарного характера этих фактически реанимированных догосударственных образований и структур. Каждый клан в республике опирается на определенную ресурсную базу, формируется вокруг достаточно мощных экономических центров и ресурсов. Такими центрами в республике, безусловно, являются такие города, как Махачкала, Хасавюрт, Дербент и отчасти Кизляр, а ресурсами — нефть, газ, транспорт и субсидии федерального бюджета. При этом государственная власть используется как инструмент политической борьбы за контроль над этими ресурсами.
В работах ряда дагестанских исследователей достаточно глубоко анализируется соотношении сил основных кланов республики, многие авторы подчеркивают, что здесь существует определенное равновесие, которое сохраняется во многом благодаря не только федеральному центру, но и тому, что ресурсы в республике доступны сегодня достаточно большой группе кланов. Кланы хорошо научились регулировать отношения между собой, прибегая к власти как к арбитру или применяя по взаимному согласию внеправовые методы решения возникающих проблем. Кланово-олигархическая социальная структура достаточно долго, успешно и эффективно может регулировать общественные процессы в патриархальных обществах. Но Дагестан давно вышел из патриархальности. Динамично развивающийся средний класс не будет долго терпеть такое положение. Нынешние протестные настроения являются во многом отражением именно этого процесса. Протестные настроения — это отражение того, что существующая политическая элита воспринимается обществом не как настоящая, а, скорее, как исполняющая обязанности (и.о.) элиты. Она неконкурентоспособна, больна, ее модернизационный потенциал сомнителен.
В-седьмых, важнейшим фактором роста протестных настроений в обществе является отсутствие обратной связи между обществом и властью. Отсутствие такого диалога приводит к тому, что социальный протест начинает принимать внеправовые формы. Диалог ни в коем случае не означает, что все должны прийти к какому-то единому мнению. Диалог есть следствие и отражение согласия всех сторон в том, что и власть, и оппозиция должны играть на политическом поле по единым правилам. Всякие исключения из правил приводят к тому, что формируется внесистемная оппозиция со всеми вытекающими отсюда социально-политическими издержками.
Диалог с обществом, о котором так часто говорит власть, носит в республике пока имитационный характер, на имитацию способности власти решать существующие огромные проблемы в дагестанском обществе нацелены и структуры, обязанные обеспечивать этот диалог, — от подконтрольных СМИ до государственных и полугосударственных структур. Переход от имитации диалога власти с обществом к реальному диалогу способен, в конечном итоге, сформировать в обществе целостную систему духовной безопасности, невосприимчивую к идеологии экстремизма. Духовность нашего общества сегодня реально исковеркана. Столкновение традиционалистского сознания, цепко держащегося за прошлое, и нового модернистского сознания рождает духовные катаклизмы, стимулирующие деструктивное поведение. Очевидно, что проблема духовной безопасности не может быть решена без реформирования существующих общественно-политических институтов и формирования культуры, открытой к бесконфликтному восприятию иных ценностей. Диалог о формировании системы духовной безопасности должен идти о характере институциональных реформ и их пределах, о культурно-ценностных основаниях духовной безопасности. Истиной никто не обладает, в том числе религиозное духовенство. Истин всегда несколько, и все они относительны. Лишь диалог носителей разных истин способен убедить каждого в относительности собственной истины. В процессе диалога рушится легитимационная легенда власти, власть начинает приобретать реальную легитимность, а общество — стабильность. Ведь в конечном итоге в существовании экстремизма виноваты не экстремисты, а общество, в котором этот экстремизм формируется, и власть, которая своим некомпетентным руководством дестабилизирует общество.
Очевидно, что полностью искоренить политический экстремизм из жизни современных обществ невозможно. Но стабильные общества давно научились противодействовать экстремистской практике и минимизировать его проявления. Главное на этом пути не только утверждение на практике принципов социальной справедливости через преодоление разрыва между бедными и богатыми, но и формирование легитимной политической системы, воспринимаемой как справедливой не только властью, но и населением.