Представительницы другого направления — радикального, получившего название неофеминизма заостряют внимание на противоречии между «захватившими господство мужчинами-шовинистами» и «угнетенным классом женщин». Экономическую эксплуатацию и расовое угнетение неофеминистки считают второстепенными по сравнению с дискриминацией по признаку пола. Радикальные неофеминистки связывают решение женского вопроса с революционным преобразованием общества, которое понимают как «женскую революцию», призванную уничтожить мужские привилегии и социальные различия между полами. Одно время они пропагандировали отказ от семьи и организацию коммун, в которых видели прообраз новых общественных и межличностных отношений. Добиваясь улучшения положения женщин во всех сферах жизни, главной своей целью на нынешнем этапе все неофеминистки считают принятие поправки к Конституции, провозглашающей равные права женщин[254].
В будущем, возможно, радикальные формы женского движения могут дать знать о себе и в России. Однако в настоящее время для нашей страны они неактуальны и, тем более, не представляют никакой общественной опасности.
То же самое в настоящее время можно сказать и про экологические движения. Современное массовое экологическое движение зародилось в США в конце 1960-х — начале 1970-х годов, когда ухудшение качества окружающей среды вызвало активный интерес к этим проблемам самой широкой общественности. Первое массовое выступление в защиту окружающей среды (в демонстрациях участвовало около 10 млн. чел.), проведенное 22 апреля 1970 г. как празднование Дня земли, часто называют началом современного движения в защиту окружающей среды.
Наиболее крупными, политически активными и влиятельными общенациональными организациями являются: из числа «старых», остающихся в значительной степени «консервационистскими» по характеру, но усилившими политическую деятельность, — «Сиерра-клаб» (1892), Национальное общество имени Одюбона (1905), Ассоциация национальных парков и охраны природы (1919), Американская лига имени Исаака Уолтона (1922), Общество защиты дикой природы (1935), Национальная федерация защиты дикой фауны (1936); и возникших в конце 1960-х — начале 1970-х годов, преимущественно политических по целям и деятельности — Фонд защиты окружающей среды (1967), «Друзья Земли» (1969), Совет защиты природных ресурсов (1970), «Действие в защиту природы» (1970), Лига избирателей-защитников природы (1970), Институт природоохранной политики (1972). Социальный состав этих и им подобных организаций — это, главным образом, представители зажиточных, образованных городских средних слоев, либеральная интеллигенция.
Наибольших успехов экологическое движение добилось в 1970-е годы. В экологических организациях США к 1975 г. состояло 20 млн. человек, из которых 5 млн. — активные члены соответствующих «первичек»[255]. На протяжении всего десятилетия оно постоянно выступало как реальная сила, с которой считались Конгресс и администрация и без участия которой практически не обходилось принятие сколько-нибудь важных решений в сфере экологической политики. Под давлением движения были одобрены законодательные акты, в совокупности составившие правовой механизм государственного регулирования природопользования и контроля качества окружающей среды.
На рубеже 1980-х годов под давлением резко усилившегося наступления монополий, обвинявших защитников окружающей среды в том, что они мешают монополиям производительно работать, уже администрация США начала смягчать некоторые жесткие положения природоохранных установлений и сокращать ассигнования на экологические программы. Движение потеряло многих своих сторонников в Конгрессе и в изменившейся обстановке стало чаще идти на компромиссы.
Члены экологических объединений — средний класс, в основном — работники сферы услуг, затем — профессионалы, домохозяйки, далее — студенты, пенсионеры[256]. Для достижения своих целей экологическое движение использует средства и методы из арсенала не только массовых движений (демонстрации, марши протеста, кампании по сбору подписей, манифестации), но и лекционно-просветительской (собрания, семинары, конференции, симпозиумы) и лоббистской деятельности (финансирование избирательных кампаний кандидатов в конгресс, выступления на слушаниях в комитетах конгресса, массовые кампании писем, телеграмм и телефонных звонков членам конгресса и т.д.). Кроме того, движение возбуждает судебные дела против монополий по конкретным фактам нарушения природоохранного законодательства и загрязнения среды обитания.
Таким образом, экстремистский потенциал и экологических организаций невелик, и в условиях современной России они также не представляют общественной опасности.
3.4. Межгосударственный (международный) политический экстремизм и терроризм
Традиционные формы политического экстремизма левацкого и праворадикального толка, представлявшие угрозу конституционно-государственному устройству и сублимировавшие социальный протест в наиболее крайних формах, сегодня как явление присутствует практически во всех современных обществах. Но этот вид политического экстремизма сегодня идеологически безоружен, в силу этого дезорганизован и не имеет широкого общественного резонанса. Очевидно, что он сегодня не представляет крайней общественной опасности, но при формировании государственной политики противодействия экстремизму важно учитывать, что, если он будет вооружен каким-то более или менее привлекательным и социально востребованным идеологическим проектом, этот вид политического экстремизма может очень быстро активизироваться в обществе. Можно вспомнить, как даже в условиях динамичного экономического развития в шестидесятые годы, весь западный мир был буквально взорван молодежными бунтами, вдохновленными идеями Герберта Маркузе.
Если традиционные формы политического экстремизма сегодня находятся как бы в тени, то политическая практика наиболее влиятельных идеологий современности — либерализма, национализма и религиозного фундаментализма — приобретает в последние десятилетия все чаще экстремистский характер. Хотя эти идеологии и нельзя отнести к числу новых (обычно экстремистская практика присуща молодой идеологии), можно предположить, что заявленный в конце восьмидесятых — начале девяностых годов «конец идеологии» привел к новому идеологическому размежеванию и обострению глобального идеологического противоборства. В этих условиях, практикой национализма стал — этнический экстремизм, практикой религиозного фундаментализма — религиозно-политический экстремизм, а практикой либерализма — своего рода «демократический» экстремизм.
Причины и условия, породившие эту форму международного экстремизма, Ю.И. Сундиев описывает следующим образом. Последняя четверть ХХ века характеризуется окончательным формированием новых субъектов мировой политики — транснациональных корпораций и надгосударственных управленческих структур (МВФ, ОБСЕ, ПАСЕ и т.п.) и агрессивным развертыванием экономической модели хозяйствования, основанной на неограниченной эмиссии доллара (Рейганомика). Достигнутые успехи (победа в «холодной войне» и практическая реализация модели «потребительского общества» в странах «золотого миллиарда») укрепили в умах и теоретиков и практиков иллюзию возможности бесконечного расширения рынка через спекулятивные операции, а также — всестороннего финансового преимущества виртуальной экономики над материальным производством. Для новых субъектов мировой политики и экономики существующие государственные границы и остатки суверенитета есть лишь досадная помеха и «реликт». Социокультурные, конфессиональные, этнические черты в этой парадигме рассматриваются как «атавизм», от которого нужно быстрее избавляться любому современному глобализированному «актору».
Однако кратковременные попытки сформировать «однополярный» мир на базе «общечеловеческих ценностей» оказались мало эффективными. Для политической и экономической консолидации становящегося все более и более аморфным и слабо управляемым «мирового сообщества» вновь потребовался Враг, но не простой, а отвечающий ряду обязательных критериев. Он (Враг) должен представлять собой явную, безусловную и ужасную угрозу, но при этом не быть связанным с ведущими странами Запада. Его местоположение должно быть там, куда можно наносить безответные удары; его можно увидеть только на экране телевизора и в Интернете; борьба с ним должна продолжаться бесконечно долго, а мера ее успешности оставаться неопределенной; наконец, необходимость борьбы с Врагом должна убедительно оправдать любые ограничения демократических прав собственных граждан, а увеличение расходов на борьбу с ним не должно вызывать возражений у населения. Этот Враг, мировой терроризм, — основной инструмент «варварских» цивилизаций, стремящихся уничтожить «прогрессивную» (западную) цивилизацию. А авангардом мирового терроризма назначены исламистские радикалы, до этого много лет воевавшие с «советской экспансией». В системе запугивания атлантического обывателя, зеленое знамя газавата сменило красное знамя «коммунистической угрозы».
Но консолидация, указывает Ю.И. Сундиев, — это не единственная задача борьбы с «общим Врагом». Не менее важным остается то, что «борьба с мировой террористической угрозой» позволяла до поры связывать избыток «виртуальных» финансов, обоснованно, для избирателей, вводить мобилизационные компоненты в экономику и проводить жесткую протекционистскую политику. Консолидировавшееся «мировое сообщество» в лице своих уполномоченных представителей (G8, ОБСЕ и т.п.) определяет, какие государства, политические силы и социальные слои заслуживают причисления к лику прогрессивных («своих»), какие — отсталых («варварских») цивилизаций. Одни и те же действия по отношению к прогрессивным цивилизациям именуются терроризмом, по отношению к отсталым — национально-освободительной (антиимперской, антитоталитарной и т.п.) борьбой. Террористов нужно уничтожать в любой точке Земного шара, не обращая внимания на государственный суверенитет, с «национально-освободителями» (наиболее наглядными примерами подобных могут служить УЧК — Армия освобождения Косова и «Вооруженные силы Республики Ичкерии») обязательно нужно договариваться руководству тех стран, против которых они воюют. «Священную» борьбу с терроризмом после 2001 года ведут уже не отдельные государства, а все страны, причисленные к лику «прогрессивных» цивилизаций, в лице своих доверенных представителей (коалиционных вооруженных сил); переговорный же процесс в государствах «промежуточных» и «варварских» цивилизаций могут вести только носители прогрессивных цивилизационных ценностей — неправительственные организации прозападной ориентации. При этом подходе все вопросы о материальных, кадровых, финансовых источниках террористической деятельности переводятся в мистико-конспирологическую плоскость наднационального религиозного фанатизма, бороться с которыми представители «прогрессивных» цивилизаций могут любыми способами и не утруждая себя доказательствами.