Согласно выработанной еще в платоновской Академии и воспринятой также и Аристотелем точке зрения, все земные блага можно разделить на внешние и внутренние. Последние неотделимы от самого человека и его личности, тогда как внешние блага существуют отдельно и независимо от человека. Внутренние блага, в свою очередь делятся на: 1) телесные (здоровье, рост, сила, внешняя красота и т.д.) и 2) душевные и духовные (мудрость, мужество, благоразумие и все другие античные добродетели). Именно душевные и духовные блага Аристотель (а вместе с ним и весь античный мир) считал высшими благами для человека. Без них невозможно его счастье. Однако столь же необходимыми для счастья античность признавала и блага внешние. К последним и относятся прежде всего материальные блага, составляющие богатство. Кроме богатства, к внешним благам Аристотель относил также еще власть, и«почести», которые в его теории теснейшим образом связывались с обладанием душевными благами — добродетелями.
Дело в том, что одного только обладания добродетелями недостаточно для счастья, иначе мы могли бы быть счастливы и во сне. Следовательно, необходимо еще и какое-то практическое применение их в реальной и повседневной жизни[213]. Но где же их можно применять? Отвечая на этот вопрос, Аристотель делил все образы жизни как формы и способы практического применения добродетелей на следующие три: «созерцательный», «государственный» и «скотский», который, собственно, и не является добродетельным. Первый из них состоит в накоплении мудрости, в познании, то есть, в погоне за знаниями. Второй образ жизни состоит в занятии государственными делами. Этот путь Аристотель считает «погоней за почестями». «Люди достойные и деятельные (praktikoi), — пишет он, — [понимают под благом и счастьем] почет, а цель государственного образа жизни почти это и есть»[214]. Наконец, третий путь жизни состоит в погоне за чувственными наслаждениями, которые и доставляются в основном материальным богатством. «И вот, — говорит Аристотель, — большинство, сознательно избирая скотский образ жизни, полностью обнаруживают свою низменность»[215].
Однако в этом его рассуждении обнаруживается, вместе с тем, что сами-то по себе, без применения, добродетели ничего не стоят. Все зависит именно от того применения, которое дает им человек. Ведь, и «скотский» образ жизни требует от человека и определенной мудрости, и определенного мужества, и благоразумия и т.д., вместе с тем, подчиняя человека накопляемому им вещному богатству. Следовательно, не в самом по себе обладании добродетелями заключено достоинство и счастье человека, а в тех целях, которые он перед ними ставит, в том применении, которое он им находит, и в тех результатах, которых он с их помощью добивается. Ведь тот, кто совсем ничего не совершил — ни плохого, ни хорошего, — тот совсем ничего и не имеет, да и не достоин иметь, будь он, по своим способностям, равен, хоть, и Гомеру. В то же время, человек самых выдающихся достоинств, вроде Алкивиада, может и не иметь ничего, кроме злосчастья, и не заслуживать ничего, кроме проклятий именно из-за того, на какое дело он обратил свои выдающиеся способности.
Иначе говоря, достоинство человека заключается, прежде всего, в том деле, которому он служит и в тех результатах, которых он добивается, и только затем — в том, чем и как он им служит, какими располагает для этого внутренними (добродетели) и внешними средствами. Добродетели сами по себе — не цель, а средство. Античные же мудрецы склонны были обращать внимание преимущественно только на сами по себе способности (таланты, одаренность, достоинства и т.д.) и на сами по себе похвальные качества характера.
Исправляя в этом отношении их точку зрения на человеческое благо и его различные виды, мы можем утверждать, что в обществе существует только четыре вида основных внешних благ, внешних ценностей, за которые только и может вестись в обществе индивидуальная и коллективная борьба. Это ценности: 1) материальные (богатство), 2) ценности политические (власть), 3) ценности социальные, или, лучше сказать, социально-психологические (любовь, уважение, почет, слава, репутация, доброе имя и т.д.) и 4) ценности духовные, или духовно-культурные (научные, эстетические и идеологические, включая и религиозные). Именно за эти ценности в основном и идет в современном мире социально-политическая борьба как внутри государств и народов, так и между ними.
Ценности же «внутренние», то есть телесные и душевные качества самого человека тоже могут стать предметом борьбы за обладание ими, но при этом сам обладатель этих ценностей в такой борьбе не участвует — не он борется с другими за обладание этими ценностями, а другие люди могут бороться между собой за «обладание» этим человеком со всеми его достоинствами. Такая борьба, впрочем, идет в основном в сфере межличностных отношений, и на социально-политический уровень она, как правило не выходит (только в древности Троянская война могла разразиться из-за похищения прекрасной Елены, если, конечно, именно она явилась тогда яблоком раздора).
Таким образом, мы можем выделить только четыре вида борьбы и, соответственно, — четыре вида социально-политических конфликтов, которые можно обозначить как экономические, политические, социально-психологические и духовные (духовно-культурные) конфликты. При этом, если общий смысл первых трех более или менее ясен сам собой, то в понимании духовных конфликтов существуют издавна большие разногласия.
Духовные ценности — это научные, художественные и идеологические (в том числе и религиозные) идеи, творения и учения. В научных идеях и теориях человек различает истинное и ложное (заблуждение); в эстетических идеях и творениях он различает прекрасное и безобразное; в идеологических идеях и учениях он различает правду (праведное) и ложное. Наиболее трудное для понимания — последнее. Русское слово «правда», как свидетельствуют филологи[216], с большим трудом переводится на иностранные (в том числе и европейские) языки. Ему трудно подобрать иноязычный эквивалент. Но и в самом русском языке это понятие трудно определимо. Правда — это некоторый синтез, сплав истины, красоты и справедливости. Это понятие духовно-нравственное[217].
Однако правда, истина и красота как внешние духовные блага (ценности) имеют между собой, с социально-политической точки зрения, то общее, что человек не может обладать ими так же, как он обладает остальными внешними благами. Богатством, властью, любовью и славой человек обладает и пользуется ими сам (хотя и с участием в этом других людей, от которых в конечном счете он и получает все эти ценности), но истиной, красотой и правдой он не может владеть и пользоваться аналогичным образом. Более того, это, скорее, они овладевают им и подчиняют его себе. Человек, обретший истину, красоту и правду принадлежит им, и они буквально заставляют его служить себе. Он не может сопротивляться их власти. Знающий, что 2 х 2 = 4, не может думать, что оно равно пяти. Восхищенный Сикстинской мадонной, не может не любоваться ею. И точно так же уверовавший, например, в несправедливость эксплуатации человека человеком, не может одобрять несправедливых порядков.
Приведем для иллюстрации последнего утверждения только один знаменитый человеческий документ — это письмо К. Маркса к З. Мейеру от 1867 года. «Итак, почему же я Вам не отвечал? — Пишет 49-летний Маркс. — Потому, что я все время находился на краю могилы. Я должен был поэтому использовать каждый момент, когда я бывал в состоянии работать, чтобы закончить свое сочинение, которому я принес в жертву здоровье, счастье жизни и семью. Надеюсь, что этого объяснения достаточно. Я смеюсь над так называемыми «практичными» людьми и их премудростью. Если хочешь быть скотом, можно, конечно, повернуться спиной к мукам человечества и заботиться о своей собственной шкуре. Но я считал бы себя поистине непрактичным, если бы подох, не закончив своей книги, хотя бы только в рукописи»[218].
Понятно, что не только Маркс, но и все другие великие учителя человечества — Конфуций, Будда, Христос, Мухаммед, Ленин и т.д., равно как и множество их учеников и последователей — являют нам примеры именно такой подчиненности человека своей вере, пример одержимости захватившими их нравственными идеями. «Истина, — говорил Г. Гегель, — есть великое слово и еще более великое дело. Если дух и душа человека еще здоровы, то у него при звуках этого слова должна выше вздыматься грудь»[219]. Следует однако признать, что не менее великое слово и дело — правда, имеющее над умами и душами людей еще более могущественную власть. Все войны, все насилия и вообще все поступки и деяния людей, которые творились, творятся и, надо полагать, еще будут твориться в будущем, всегда оценивались, оцениваются и будут оцениваться людьми неизбежно как справедливые, либо несправедливые. Все величайшие раздоры и революции, изменявшие жизнь общества на долгие годы, десятилетия и даже века, происходили всегда из стремления утвердить или восстановить в этом мире правду и справедливость; и, пока люди вообще живут и дышат на нашей планете, они, видимо, никогда не перестанут желать и искать правды и бороться за нее.
С «технической» же стороны необходимо отметить, что рассматриваемые в данном случае духовные блага, будучи по происхождению своему внешними каждому отдельному человеку (кроме их творцов), после их усвоения от последних превращаются уже в блага внутренние, неотделимые от самой личности человека, и именно этим и объясняется их власть над ним. Одержимый ими человек думает, чувствует и поступает теперь так, а не иначе именно потому, что такой стала теперь его природа. Человек превращается в орудие идей. Этот процесс можно сравнить с программированием компьютера, который представляет собой мертвое «железо» до тех пор, пока на нем не установлена ни одна программа. Но после установки такой программы он превращается уже в орудие, подчиняющееся вложенной в него программе. Можно этот процесс сравнить также и с заражением вирусом тела человека, которое после инфекции начинает выполнять вирусную программу.