Поражением блока националистических держав во Второй мировой войне исторический спор между национализмом и наднационализмом (в его либералистской индивидуалистической и коммунистической интернационалисткой формах) был решен в пользу последнего. Расистские, этнократические и националистические идеи были осуждены мировым сообществом и подвергнуты всесторонней критике.
Однако противоречия между самими двумя основными формами наднационализма привели к затяжной Холодной войне между послевоенными блоками буржуазных и социалистических государств.
2.6.3. Борьба либералистских и социалистских идеологий
Освобожденные от религиозного контроля светские социальные доктрины — либеральные и социалистические — вели на протяжении всего XIX века напряженную духовную (и не только) борьбу между собой. Однако результатом и этой борьбы на Западе стало некоторое примирение их в более сложном противоречивом единстве, получившем свое выражение в концепции социального государства. В этой концепции западный либерализм приобретает социальный характер, а социализм становится либеральным. Непримиримые ранее противники усваивают и признают основные положения друг друга и превращаются в нечто третье, включающее в себя и примиряющее внутри противоположные принципы.
Термин «социальное государство» впервые был введен в научно-политический обиход в 1850 году немецким государствоведом, историком и экономистом Лоренцом фон Штейном (1815-1890), чьи взгляды на государство сложились под влиянием философии Гегеля, французских социалистических доктрин и в результате собственного осмысления развития капитализма и классовой борьбы в Германии. Л. фон Штейн понимал, что социалистическое движение связано с капиталистическим развитием общества и имеет общеевропейское значение; он предвидел неизбежность социальных революций. Именно для того, чтобы избежать грядущих социальных потрясений, Штейн и разработал свой проект реформы государства. Вслед за Гегелем он выделял гражданское общество, которое считал основанным на разделении труда, которое в свою очередь зависит, по мнению Штейна, от формы собственности. Он признавал также, что общество делится на классы, каждый из которых стремится овладеть государственной властью и использовать ее в своих интересах.
Однако, по мнению Штейна, в классовом обществе государство должно носить надклассовый характер, что он считал вполне возможным и даже необходимым, так как победа любого из классов грозит обществу либо застоем (в случае захвата власти капиталистами), либо развалом производства и диктатурой (в случае победы пролетариата). Поэтому Штейн в принципе осуждал республику как форму правления, при которой, по его мнению, государство только формально подчинено обществу, а на деле — одному из его классов. Если в республике имеется высокий имущественный ценз (как то и фактически было в период раннего капитализма), она, по мнению Штейна, становится орудием власти капиталистов; наделение же политическими правами большинства населения подчинит республику пролетариату. Поэтому единственной формой государства, независимой от классов, Штейн признавал конституционную монархию. Монарх, утверждал он, занимает столь высокое и недосягаемое положение, что ему чужды интересы какого-либо класса. Поэтому только прирожденный монарх способен осознать интересы общества в целом. Штейн утверждал также, что стоящий выше всех частных интересов монарх склонен по своему положению защищать притесненных, т.е. пролетариев, от чрезмерного угнетения капиталистами[184].
Подобно другим идеологам либерализма, Штейн поддерживал идеалы законности, правопорядка, незыблемости всех прав граждан, понимаемых им как равные возможности всех членов общества добиваться улучшения своего положения законными средствами. При этом он считал, что государство должно «осуществлять экономический и общественный прогресс всех его членов, так как развитие одного является условием и следствием развития другого и в этом смысле, — подчеркивал он, — мы говорим об общественном или социальном государстве»[185]. Но гарантией всех этих прав и гармоничного развития общества в целом должно быть, по мнению Штейна, только социальное монархическое государство, ограниченное либеральной конституцией.
Именно эти идеи Штейна были использованы в конце XIX века прусским канцлером О. фон Бисмарком (1815-1898) для апологии Германской империи как «социальной монархии», стоящей выше классовых противоречий. При этом именно правительством Бисмарка, и действительно, были проведены в 1881-1889 гг. первые социальные законы в Европе. В имперскую конституцию 1871 года вошло положение о заботе государства «о благе немецкого народа». А в 1878 году в целях смягчения социальных противоречий и ослабления накала социальных движений пролетариата и других наемных работников Бисмарк начал формирование законодательства по социальным вопросам. В этот период в Германской империи впервые в мире вводятся пособия по болезни (1883), страхование от несчастных случаев на производстве (1884), элементы пенсионного обеспечения (1889) и др. Именно этим правительством социальная политика впервые была возведена в ранг официальной государственной доктрины Германии, а впоследствии она получила закрепление и в Веймарской конституции 1919 года — первой европейской конституции, наделившей граждан социальными правами: правами на объединение в профсоюзы, на защиту от безработицы, охрану здоровья и трудоспособности и т.д. Примеру Германии затем, в начале XX века последовали Великобритания, Швеция, Италия, в которых также были введены аналогичные социальные гарантии.
Второй исторической формой развития доктрины социального государства стала доктрина солидаризма, основные идеи которой сформулировал французский мыслитель, основатель позитивистской социологии О. Конт (1798-1857), отвергавший в своем учении как чистый либерализм, так и чистый социализм. Последователем О. Конта в этом отношении был и выдающийся французский социолог Э. Дюркгейм (1858-1917), углубивший и обосновавший в своих работах[186] понятие общественной солидарности. В противоположность либерализму солидаристы скептически относились к правам отдельных личностей, которые, по их мнению, только разобщают членов общества, придают ему атомарный характер. В отличие же от социалистов, солидаристы настаивали на том, что оба основных класса — и капиталисты, и наемные работники — необходимы, так как они взаимосвязаны и только в своем гармоничном единстве могут обеспечивать полноценное развитие общественного производства[187]. Однако это единство должно быть действительно гармонизировано. Эти идеи развивались, в частности, в книге «Солидарность» (1897) французского политического деятеля Л. Буржуа, который считал необходимым дополнить знаменитую Декларацию прав «Декларацией обязанностей[188]. в 1900 г. в Париже под лозунгами идей солидарности собрался даже первый европейский «конгресс социального воспитания».
Однако наиболее полную и логически последовательную социально-государственную доктрину солидаристской гармонизации классовых отношений изложил в своих работах французский правовед Л. Дюги (1859-1928). В книге «Государство, объективное право и положительный закон» (1901), а также в последующих работах Дюги писал, что основой общества является неравенство людей, что приводит к разделению общества на классы, каждый из которых выполняет свою необходимую функцию. Будучи осознанным, факт солидарности порождает и соответствующую социальную норму, которую Дюги формулировал следующим образом: «Ничего не делать, что уменьшает солидарность по сходству и солидарность через разделение труда; делать все, что в материальных силах личности, чтобы увеличить социальную солидарность в обеих этих формах». Эта норма солидарности стоит, по мнению Л. Дюги, выше государства и положительных законов, которые лишь служат ее осуществлению: «Норма права возлагает на всех обязанности не делать ничего, что противоречит общественной солидарности, и делать все для развития этой солидарности»[189]. В то же время Л. Дюги враждебно относился к социализму: «Если бы восторжествовала коллективистская доктрина, — писал он, — она бы даровала государству власть еще более могущественную, чем та, которой одарила его революция (1789 года — авт.); это было бы равносильно уничтожению личности и возврату к варварству»[190]. Вместе с тем Л. Дюги признавал и одобрял мирное, ненасильственное синдикалистское движение, имеющее целью обуздание эгоизма частных предпринимателей и ставящее разумные границы требованиям наемных рабочих.
Выступая против либеральных доктрин, Дюги особенно остро критиковал идеи равенства и естественных прав человека, закрепленные в Декларации прав человека и гражданина. Люди не равны от природы, занимают соответственно этому разные положения в обществе и должны иметь разное, а не одинаковое юридическое состояние. Что же касается прав личности, то Дюги вообще отрицал это понятие. Постоянно ссылаясь на Огюста Конта, он призывал заменить понятие субъективного права понятием социальной функции, тождественной обязанности «исполнять ту работу, к которой обязывает социальная норма». «По солидаристской доктрине, — рассуждал Дюги, — индивид не имеет никакого права, он имеет лишь социальные обязанности». Эти взгляды Дюги развивал особенно обстоятельно применительно к собственности, которая, оставаясь частной, рассматривается им не как субъективное право индивида, а как его обязанность «свободно, полно и совершенно выполнять социальную функцию собственника»[191]. Дюги стремился доказать необходимость и полезность частной собственности. «Существует и, вероятно, долго будет существовать исключительно капиталистический класс, — писал он, — и я в этом не вижу ничего дурного ... Капиталистическому классу отводится особая роль: собирать капиталы и отдавать их в распоряжение предприятий. Капиталист-собственник исполняет особенную социальную функцию; я отрицаю его субъективное право собственности, но признаю его социальный долг. Покуда капиталистический класс будет выполнять предназначенную ему функцию — он будет существовать»[192]. Правда, под капиталистами-собственниками, как это видно из его слов, он понимал не предпринимателей, а собственников финансового капитала, рантье (что объясняется особым расцветом этой прослойки в тогдашней Франции, достигавшей 15% населения).