Вместе с тем, социализм полностью принимает либеральную точку зрения на социальное равенство всех людей, и именно с этой точки зрения он осуждает вопиющее материальное неравенство, допускаемое в условиях капитализма. Однако социализм в своей крайней (марксистской) формулировке видит свою миссию в том, чтобы выражать интересы не всего общества и не человека вообще, а интересы только угнетенного неимущего класса, составляющего большинство населения, и единственное полноценное средство его освобождения он усматривает в революционном (насильственном) упразднении института частной собственности на средства производства и передаче последних в собственность и управление всему обществу (поначалу — только революционному рабочему классу). Более мягкие течения социализма выступают за ненасильственный и «естественный» (эволюционный) характер перехода средств производства в общественную собственность.
В 1917 году в России произошла Великая Октябрьская социалистическая революция, решившая вопрос о переходе к социализму самым радикальным, насильственным путем. В результате, противоречие между либерализмом и социализмом в европейской цивилизации перешло из плоскости одних только идеологических споров в плоскость еще и реальных, политических противоречий между государствами, избравшими разные социально-политические пути развития. Победа СССР во Второй мировой войне и переход в его лагерь многих восточноевропейских государств до предела обострили противоречия между «старым» миром (называвшим себя «свободным» и «демократическим») и новым, социалистическим миром во главе с СССР, объявленным на Западе «миром тоталитаризма».
Тем не менее, Западные страны вынуждены были все же признать огромные успехи и частичную правоту социалистических режимов, лежавших в основе их привлекательности для населения самих западных стран, и вынуждены были приступить к социалистическим (по содержанию) реформам своих обществ. Именно обоснованием этих послевоенных реформы и является по существу современная концепция социального государства. Она представляет собой своеобразный синтез либеральных и социалистических идей и доктрин, их примирение, но на либеральной точке зрения.
Современную доктрину социального государства, поэтому, следует рассматривать как исторический синтез либеральных и социалистических идей и доктрин, как их примирение, в котором делается попытка сохранить сильные и правомерные положения обеих доктрин, дополняющих, а не отрицающих друг друга.
Однако и либерализм и социализм в ХХ веке обрели себе нового идеологического противника в лице национализма, отрицавшего некоторые общие посылки, лежавшие в основе обеих великих просвещенческих идеологических доктрин.
2.5.4. Национализм
И теоретические, и идеологические концепции эпохи Просвещения, включая и марксизм, разрабатывались на основе только западноевропейского исторического материала. Но при этом их авторы считали, что они описывают некоторое общество вообще[160], которое они именовали «человечеством». Следует заметить при этом, что сама идея человечества как единого субъекта исторического процесса становится центральной впервые только у европейцев эпохи Просвещения. Ни греки, ни римляне, ни китайцы, ни христиане еще не руководствовались этой идеей в своем мышлении, хотя все мировые религии уже и содержат ее в себе в качестве основополагающего принципа. Все народы до европейцев Нового времени делили в своем сознании весь обитаемый мир на эллинов (ханьцев) и варваров, христиан и язычников, правоверных и неверных и т.д. И никакого целого из этих двух половин они никогда не составляли, и не рассуждали о таком целом. Одна половина для них всегда исключала другую. И только европейцы эпохи Просвещения, отбросившие, наконец, в своем понятии человека все культурно-исторические определения людей как несущественные и принявшие в качестве единственного существенного определения человека его разумность, приобретаемую «от природы», смогли таким образом составить себе представление о человеке вообще (не эллине, не иудее, не христианине, а просто — человеке вообще). Тем самым они смогли теперь мыслить и всю совокупность людей, живущих на Земле, как некое целое — человечество.
Рассуждения о «человечестве вообще» появляются уже у Ж. Бодена, они постоянно присутствуют в сочинениях Монтескье (1689-1755), Вольтера, Гельвеция (1715-1771), Руссо и других идеологов Просвещения, которые уже с явным интересом и вниманием относятся к обычаям, нравам и достижениям неевропейских народов — китайцев, персов, даже негров и дикарей. Ничего подобного до этого у западноевропейцев еще не было. Католические священники эпохи Великих географических открытий всерьез еще занимались вопросами о том, есть ли у африканских и американских дикарей душа и можно ли их считать людьми. Испанский епископ Юкатана Д. Ланда (1524-1579) сжег почти все рукописи цивилизации майя. «Мы нашли у них, — писал он, — большое количество книг этими буквами. И так как у них не было ничего, в чем не имелось бы суеверия и лжи демона, мы их все сожгли»[161]. Таким образом, только в эпоху Просвещения в Новой Европе начинает вырабатываться представление о человечестве вообще.
В итоге и самих себя эти новые европейцы стали впервые понимать уже не в качестве христиан, французов, европейцев или народов Запада, а в качестве некой части всего человечества, правда, — в качестве «самого передового и прогрессивного» его отряда. 26 августа 1789 г. депутаты французского революционного Учредительного Собрания принимали новую Конституцию Франции. В качестве Преамбулы к этой Конституции ими была принята знаменитая «Декларация прав человека и гражданина», которая, по убеждению депутатов, относилась не только к Франции и французам, но и ко всему человечеству. «Наша задача не ограничивается одной Францией, — говорил депутат Петион (мэр Парижа), — мы должны объявить, какие права составляют общее достояние всех людей и всех времен». «Задачи Декларации, — вторил ему один из ведущих депутатов собрания, Дюпор, — заключаются в том, чтобы выразить истины для всех времен и народов». Именно так (неисторически, впрочем) мыслили тогда эти люди, что для всех предшествующих эпох и народов было просто немыслимо. Даже американцы, принявшие свою революционную Конституцию еще раньше французов, принимали ее только для самих себя, для американцев (к которым они не относили еще даже своих негров), а не для всего человечества в целом.
Однако уже к концу ХIХ века историки под влиянием накопленного ими фактического материала, не укладывавшегося в общие схемы эпохи Просвещения, начинают постепенно отходить от представлений о едином человечестве и универсальном пути прогресса, по которому движутся якобы все страны и все народы. «Нам кажется, — писал, например, русский медиевист Д.М. Петрушевский (1863-1942), — что пора совсем оставить всемирно-исторические иллюзии, раз навсегда признав их уже отошедшим в прошлое культурным фактом, и центр тяжести научных интересов окончательно перенести на изучение именно этих внутренних процессов, развивавшихся и развивающихся в человеческих обществах, на их социологическое изучении; пора окончательно расстаться с идеей единого и единственного процесса, какой будто бы представляет собой история обществ древнего и нового мира, и окончательно утвердиться в мысли, что здесь мы имеем дело не с единым и единственным процессом, а с целым множеством аналогичных процессов, сравнительное изучение которых, щепетильно внимательное к индивидуальным особенностям каждого из них, и составляет содержание науки всеобщей истории, ставящей себе чисто социологические цели выяснения механики общественного процесса, как такового, и законов, по которым он развивается. Пока традиции всемирной истории сами окончательно не станут достоянием истории, пока они будут сохранять свое в исторической науке, до тех пор этой последней трудно будет окончательно стать на чисто научную почву»[162].
Поэтому именно цивилизационные концепции истории и пришли в Европе на смену общечеловеческим концепциям эпохи Просвещения. Характерно при этом, что эти цивилизационные теории зародились в Европе одновременно с расистскими и националистическими идеологиями и первоначально сочинения на эту тему представляли собой некоторый нерасчлененный синкретический сплав того и другого.
а) Расово-культурная концепция Ж. Гобино
Основоположником цивилизационных теорий и одновременно — расистских и националистических идеологий можно считать французского писателя Ж. Гобино (1816-1882). Именно он явился основателем теории и идеологии расово-культурной «белоцентристской» цивилизационной концепции истории. В своей книге «Опыт о неравенстве человеческих рас» (1853-1855), вышедшей на четыре года раньше книги другого основателя цивилизационной концепции, — немецкого историка Г. Рюккерта (1823-1875), — Гобино впервые изложил расистское понимание исторического развития. Всю историю человечества он рассматривал как борьбу между расами, обусловленную их биологической природой. В этой борьбе побеждают наиболее приспособленные, наиболее совершенные расы.
Расы произошли, по мнению Гобино, скорее всего, от разных прародителей и потому не равны по своим культуротворческим способностям. Самой низшей расой является черная. Несколько более развитой оказывается желтая. Высшей и единственной способной к культурному прогрессу оказывается белая раса, среди которой особо выделяется арийская, а элиту арийцев составляют германцы.