Вы только должны уяснить себе: действительно, вплоть до XVI столетия — то есть всего четыреста лет тому назад, — люди говорили о таких вещах, хотя и довольно бестолково и весьма расплывчато. Это было чем-то чрезвычайно важным для людей. Повсюду где люди сходились вместе, они рассказывали о таких вещах и знали, что такие вещи существуют; не то, чтобы они рассказывали лишь истории о привидениях, нет, было так, что они относились к этому так же серьезно, как и в другим переживаниям жизни. Неправда, что люди не знали об этом. Но сегодня, — извольте-ка однажды, господа, попытаться хотя бы один раз рассказать такую историю на вашем партсобрании, — историю, подобную рассказанным мной сейчас, — вы тут же увидите, что вас выставят за дверь, на свежий воздух, — сегодня невозможно говорить о таких вещах как о чем-то естественном, разумном. Об этом больше не говорят. Ученые же и того меньше говорят об этом. Я хочу доказать вам, что они знают об этом исключительно мало.
Подумайте теперь об одном важнейшем научном эффекте, установленном в XIX столетии. В ту пору один из жителей Хайльбронна стал врачом. И поскольку сотрудники Тюбингенского университета рассматривали его как человека ни к чему непригодного, ему было нечего ожидать от будущего, и он в 1839 г. завербовался в качестве судового врача, и на забитом до отказа корабле отправился в Индокитай. Корабль потерпел немало бед. Море было неспокойным, и у людей возникала морская болезнь. Когда они пришли в Индокитай, почти вся команда корабля состояла из больных, у судового врача дел было по горло. В то время было еще принято пускать кровь, вскрывать сосуд в случае той или иной болезни. Это делали в первую очередь.
У человека есть два вида сосудов. Одни сосуды имеют такую кровь, что если она вытекает при кровопускании, цвет ее красный. Помимо этого тут еще проходят другие сосуды. Если кровь вытекает из них, то она синеватая, в этом случае наружу вытекает синеватая кровь. Если кровопускание делают обычному человеку, то ни в коем случае не пускают красную кровь. Она необходима для тела. Пускают только ту, синеватую кровь. Врач это точно знал. Он знал, где располагаются вены (сосуды с синеватой кровью, если речь идет о большом круге кровообращения, — прим. перев.), и никогда не касается артерий с красной кровью. Доктору Юлиусу Роберту Майеру29 — он и был судовым врачом — приходилось делать кровопускания много раз. Но у всех людей, которым он делал кровопускание, вытекала не обычная синеватая кровь, а ярко красная. «Черт возьми, — думал он, — я снова вколол не туда!» — Но, когда он делал то же у следующего пациента, уже с большей осторожностью, снова вытекала ярко красная кровь. В конце концов, ему не оставалось ничего иного, как сказать: «Когда человек приезжает в тропики, в жаркую климатическую зону, то данный процесс протекает не так как обычно, тут синяя кровь становится красной от жары». — Это было нечто такое, что сам Юлиус Роберт Майер29 рассматривал как очень важное открытие. Он имел на это полное право. Он заметил нечто чрезвычайно важное.
Теперь мы должны сделать одно предположение, принять одну гипотезу. Представьте себе, что нечто подобное происходило бы не в девятнадцатом, а в двенадцатом веке. Он бы отправился куда-нибудь с командой. Тогда еще не совершали таких больших путешествий, но вполне могло случиться так, что команда оказалась на грани гибели. Итак, допустим, что вся команда тогда заболела, врач бы делать им кровопускание и при этом открыл: кровь, которая должна быть синеватой, на деле — красная. При этом должна была быть сильная жара. — Так что же он сказал бы об этом: В двенадцатом веке он сказал бы так: «Чем является то, что делает кровь синей?» — И поскольку ему были бы известны тогда, хотя и не вполне ясно, расплывчато, все те вещи, о которых я рассказал вам, — тогда ведь еще не было антропософии, и знание об этих вещах было неясно, расплывчато, — он сказал бы, благодаря, по крайней мере, предчувствию: «Ну и дела! Ведь в данном случае астральное тело не внедряется, не погружается в физическое тело так же глубоко, как у тех, у кого кровь совсем синяя!» — Ведь ему было бы известно: астральное тело — это то, что делает кровь синей. Но тепло удерживает астральное тело снаружи. Вот почему кровь в меньшей степени приобретает синеву, она остается похожей на красную (артериальную) кровь. — Он сказал бы так: это важное открытие, ибо теперь я понимаю, почему жители Ближнего и Среднего Востока обладали столь высокой мудростью, у них астральное тело еще не входило так сильно в физическое тело и эфирное тело. — Он относился бы с поистине огромным уважением к мудрости древних жителей Ближнего и Среднего Востока и говорил бы так: «Теперь жители Ближнего и Среднего Востока поддались влиянию тех людей, у которых синей крови много; вот почему эти жители Азии не могут больше реализовывать свою древнюю мудрость». — Вот что сказал бы судовой врач двенадцатого века.
Однако судовой врач девятнадцатого века совершенно не знал ни о чем из того, что вам сейчас рассказал. Что же сказал себе он? Он сказал: «Да, дело в теплоте. Она содействует горению. Теплота более сильно способствует более сильному горению. Следовательно, кровь горит сильнее, если это происходит в жаркой зоне. — Он открыл закон преобразования теплоты в работу, который играет большую роль в современной физике, совершенно абстрактный закон. Все остальное его не интересовало. Он открыл закон, играющий большую роль в паровых машинах, когда теплота преобразуется в работу. Он говорил: «То, что в данном случае вытекает красная кровь, я рассматриваю как простое усиление работы в организме в горячей зоне, потому что производится больше теплоты. Итак, Юлиус Роберт Майер находит в этом нечто исключительно механическое.
Видите, сколь велика тут разница. В двенадцатом веке сказали бы так: кровь там краснее, оттого что астральное тело не погружается так глубоко. — В девятнадцатом веке обо всей этой духовности ничего больше не знают и говорят просто: вследствие того, что человек действует как машина, теплота производит больше работы, в человеческом организме преобразуется больше теплоты. — Да, господа, тот образ мыслей, который в данном случае проявил Юлиус Роберт Майер как великий ученый, — этот образ мыслей характерен для всех современных людей. Это так. Но вследствие того, что человек способен мыслить и чувствовать лишь таким образом, вследствие бездуховности, он теряет связь с другими людьми. В лучшем случае, лишь когда он или болен или ослаблен, как та девушка, о которой я вам рассказал, он настолько вживается в другого человека, что может даже мысленно сопровождать его в другую комнату. Это, конечно, большое отличие! Несомненно, мы необычайно ушли вперед, добились большого прогресса, но наше человеческое начало вовсе не продвинулось вперед: оно регрессировало, пошло назад. Мы говорим о человеческом физическом организме лишь как о машине. И даже величайшие ученые, такие как Юлиус Роберт Майер, говорят о человеческом организме лишь как о машине.
Да, господа, если дела на Земле пойдут так и дальше, все мышление вообще обратиться в хаос. Все ужасы и катастрофы осуществятся, наступят. Теперь люди больше не знают, что они должны делать. Поэтому теперь они изо всех сил ломятся напропалую и говорят: раз наш рассудок не объединяет нас, пусть нас объединяет национализм. — Эти национальные государства возникают только потому, что люди больше не знают, что должно их объединять. Господа, то, что человек ничего больше не знает о духовном мире, реально содействует чудовищным бедствиям, — вторым недостатком является поверхностность, — это содействует чудовищным бедствиям. Было бы бессмыслицей говорить, что люди заслуживают этого, так как в своих прежних жизнях совершали плохие поступки, — тут речь идет не о судьбе отдельного человека, но об общей судьбе каждого в отдельности. Каждый переживает это в этой жизни. Вы только представьте себе, сколько бедствий переживает человек в нынешней жизни. Это не коренится в прежних жизнях. Но в следующей жизни он будет иметь последствия нынешних бедствий. Следствием будет то, что он станет умнее. Так что духовный мир сможет проникать в него больше. Так что нынешние бедствия являются воспитанием на будущее.
Но отсюда можно вывести еще нечто иное. Подумайте о том, что антропософия берет свое начало с 1900 года и стала очень известной. Но люди противятся ей, они не желают и слушать о духовном мире. Знаете, господа, если в прежние времена школьник не хотел учиться, — сейчас от этой меры отказались, и я вовсе не хочу говорить, правильно ли это, или неправильно, — если школьник не хотел учиться, ему задавали хорошую порку! И некоторые после этого все же начинали учиться. Некоторым это помогало. Люди не хотели учиться духовности до 1914 года. И тогда мировая судьба, общая судьба задала им изрядную порку. Теперь посмотрим, поможет ли это.
Это, господа, надо рассматривать как всеобщую человеческую судьбу! Ведь, что произошло? Видите ли, девушка, о которой я вам рассказывал, думала мыслями своей матери. Вообще люди постепенно совершенно отучились от мышления и думают еще лишь с помощью мыслей других, тех, кого они считают авторитетом. Люди должны снова начать самостоятельно мыслить, каждый в отдельности, в ином случае, хотя они ничего не знают о духовном мире, они будут постоянно подвергаться его воздействию, но в плохом смысле. Можно сказать: бедствия, обрушившиеся на человечество можно рассматривать как своего рода порку, которую задала судьба, и учиться на них. — Сколько не проводи конгрессов, это не поможет. Люди, которые с помощью сегодняшнего рассудка хотят поддержать марку, будут способствовать тому, что она затем упадет вдвое, потому что этот их рассудок целиком от Земли, от него нет никакой пользы, совершенно никакой. Если в организме недостаточно жидкости, он склеротизируется, обызвествляется. А если душа не знает ничего о духовном мире, она, в конечном счете, получает рассудок, от которого нет никакой пользы. Человечество пойдет навстречу такой судьбе, если оно не будет постоянно получать пищу из духовного мира.