Нельзя не отметить, что многие отечественные историки и юристы принимали активное участие в общественно-политической деятельности, которая, в свою очередь, влияла на их исторические взгляды. В большинстве своем они носили либеральный характер, направленный на доказательство неизбежности, исторической обусловленности либеральных реформ в России. Так, например, профессор истории русского права Казанского и Томского университетов Г. Г. Тельберг в публицистической речи, посвященной 300-летию Дома Романовых, рассматривая исторические формы монархии в России, отмечал: «Древнерусский князь, ответственный правитель государства-волости, был бесспорной и признанной политической силой; но нужно помнить, что на государственной арене той эпохи сила эта работала не в одиночестве. Прежде всего, бок о бок с княжеской властью стоял, как известно народ, организованный в вече». И далее: «В столкновениях князя с вечем перевес политической силы, в древнейшую, по крайней мере, эпоху, бывал чаще всего не на стороне княжеской власти». «Древнерусский князь, судил ли он или управлял, всегда стоял лицом к лицу с системой народных обычаев; эта была почти неподвижная стена, его окружавшая и его ограничивавшая»[635].
В то же время, в русской общественной мысли конца XIX — начала XX века либеральным идеям продолжало противостоять консервативное направление. Одним из главных его идеологов в это время выступал Л. А. Тихомиров, который в объемном труде «Монархическая государственность» (1905) попытался вновь оживить монархическую концепцию исторического развития России. Касаясь проблемы княжеской власти в Древней Руси, он основывался, главным образом, на родовой теории С. М. Соловьева, подчеркивая, что «верховная власть принадлежала целому роду». Вместе с тем, Л. А. Тихомиров всюду видит благоприятные причины «для победы монархии» на Руси. Внутри государства это широкая компетенция князя, его неприкосновенность; «идея династичности»; борьба демократического и аристократического начал, требующая третейского судью, которым мог быть только князь, ибо он освящен сильным религиозно-нравственным идеалом. Не менее благоприятные условия Л. А. Тихомиров находит во внешней политике, так как постоянная борьба за существование, «борьба вооруженная, как и секретнейшая дипломатия — одинаково требовали единого правящего лица». Причем «идея единоличного самодержавия на Руси» созрела еще до татаро-монгольского нашествия, которое лишь поставило вопрос о ее реальной необходимости. Поэтому Андрея Боголюбского, как первого носителя этой идеи, Л. А. Тихомиров считает «значительно опередившим свой век»[636].
Главным оппонентом монархического консерватизма как в теоретическом, так и практическом плане выступали различного рода радикальные учения. Из них все более растущим влиянием пользовался марксизм. По меткой формулировке Г. П. Федотова: «Марксизм был политическим и радикальным выражением той тенденции интеллигентской мысли, которая в границах научного историзма удовлетворялась школой Ключевского»[637]. И, действительно, не только первые историки-марксисты (Н. А. Рожков, М. Н. Покровский и др.) строили свое видение исторического развития России через призму социально-экономических отношений, отталкиваясь от концептуальных положений В. О. Ключевского, но и видные общественные деятели радикального толка. В частности, Г. В. Плеханов, прошедший эволюцию взглядов от идеологии народничества к марксизму[638], несмотря на постоянную критику В. О. Ключевского, соглашается с ним в том, что в Киевской Руси князь был «военным сторожем земли, и чем нужнее был такой сторож, тем больше увеличивалось его значение, тем больше росла его власть». Эта власть была основана на правительственных доходах князя: «он брал у населения, как мы знаем, главным образом, продукты охоты и лесных промыслов». «С перенесением же центра тяжести русской политической жизни на верхнюю Волгу, расходы по выполнению этой функции стали покрываться земледелием». Отсюда оседание бродячих князей на землю и постепенное сближение «русского общественного быта и строя с бытом и строем великих восточных деспотий». Занимавшийся распространением марксистских взглядов на исторический процесс, Г. В. Плеханов не находил в Древней Руси ни феодализма, ни активной классовой борьбы[639]. Напротив, крупнейший теоретик марксизма В. И. Ленин, усвоив марксистское учение об общественно-экономических формациях и классовой борьбе, пришел к выводу о существовании феодализма в России с IX века[640]. После победы большевиков в революционном движении на основе марксистско-ленинской теории возникнет новая историческая наука, в которой вопрос об институте княжеской власти на Руси IX — начала XIII века будет идеологически решаться именно через призму феодальных отношений. Однако это не исключит и других подходов к проблеме власти древнерусских князей[641].
Подводя общие итоги всему ходу изучения института княжеской власти в Древней Руси в отечественной историографии XIX — начала XX века, необходимо выделить следующие существенные моменты. В отличие от предыдущего периода исследование данной проблемы велось с позиций различных эволюционных теорий исторического процесса, что позволило существенно разнообразить представления о ней. Кроме того, всестороннему изучению княжеской власти способствовало появление специализированных монографий, посвященных данному предмету (С. М. Соловьева, В. И. Сергеевича, А. Е. Преснякова и др.). В то же время, и общественная мысль своей заметной поляризацией мнений дополняла представления историков и содействовала формированию всевозможных историографических направлений, в рамках которых развивалась историческая наука. Вместе с тем, необходимо отметить, что наряду с появлением новых взглядов на институт княжеской власти в Древней Руси продолжали развиваться и прежние точки зрения, получавшие дополнительное обоснование.
Таким образом, систематизируя точки зрения отечественных исследователей XIX — начала XX века по рассмотренной проблеме, можно заключить следующее:
1. Происхождение института княжеской власти на Руси связывалось одними исследователями с всеобъемлющей властью родовых старейшин (И. Ф. Г. Эверс, А. М. Ф. Рейц, Н. А. Полевой, М. М. Сперанский, С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин, М. М. Михайлов, А. И. Никитский, Н. И. Хлебников, М. Д. Затыркевич, И. Е. Забелин и др.), вторыми — с властью выборных вождей общин, ограниченных вечем (К. С. Аксаков, Ф. И. Леонтович, И. И. Дитятин, И. А. Линниченко, Д. И. Багалей, П. В. Голубовский, М. В. Довнар-Запольский, М. С. Грушевский, В. Е. Данилевич и др.), третьими — с одновременным существованием обоих вариантов или постепенной сменой власти родоначальника выборной властью общинных старейшин (А. Ф. Тюрин, И. Д. Беляев, М. Ф. Владимирский-Буданов, Н. А. Максимейко, И. А. Малиновский и др.), четвертые не придавали особого значения этому вопросу в связи с приходом иноземных князей (Н. И. Костомаров, В. О. Ключевский и др.). Так или иначе, дальнейшее развитие княжеской власти на Руси IX — начала XIII века, исходя из выдвинутых теорий, представлялось определеннее.
2. Княжеская власть, особенно с принятием Русью христианства, получает характер власти монархической, всеобъемлющей, высшей, но после раздробления русской земли она ослабела и могла ограничиваться народной волей (вечем) или властью бояр (особенно в Новгороде и Пскове). Так с известными вариациями считали И. Ф. Г. Эверс, А. М. Ф. Рейц, Н. А. Полевой, Н. С. Арцыбашев, М. М. Сперанский, М. П. Погодин, Н. Г. Устрялов, С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин, М. М. Михайлов, В. В. Пассек, Н. И. Хлебников, М. Д. Затыркевич, К. Н. Бестужев-Рюмин, Д. И. Иловайский, А. Лимберт, П. Н. Мрочек-Дроздовский, Л. А. Тихомиров, В. О. Ключевский, С. Ф. Платонов и др. Напротив, ряд историков указывал, что княжеская власть, при господстве в домонгольской Руси общинно-вечевого устройства, исполняла военные, законодательные и административно-судебные функции, осуществляемые на основе «ряда» с вечем и при его непосредственном контроле и участии в особо важных делах. Лишь с течением времени княжеская власть получает большее развитие на северо-востоке Руси, ограничивается властью бояр на юго-западе и народовластием на северо-западе (И. Лелевель, А. Ф. Тюрин, И. Д. Беляев, В. Н. Лешков, И. В. Лашнюков, Н. И. Костомаров, Н. Д. Иванишев, А. П. Щапов, Н. Я. Аристов, Г. З. Елисеев, И. Г. Прыжов, И. А. Худяков, С. М. Шпилевский, В. И. Сергеевич, А. Д. Градовский, А. И. Никитский, Д. А. Корсаков, Ф. И. Леонтович, И. Е. Забелин, И. И. Дитятин, В. Б. Антонович, И. А. Линниченко, Д. И. Багалей, П. В. Голубовский, М. В. Довнар-Запольский, М. С. Грушевский, В. Е. Данилевич, М. Ф. Владимирский-Буданов, Н. А. Максимейко, И. А. Малиновский, Н. П. Загоскин, Г. Г. Тельберг, М. А. Дьяконов, А. Н. Филиппов, Н. П. Павлов-Сильванский, А. Е. Пресняков и др.). Отдельные исследователи стремились абсолютизировать природу княжеской власти исключительно как монархическую (Д. Я. Самоквасов), аристократическую (Е. А. Белов) или демократическую (В. Н. Дьячан, С. А. Корф, Б. И. Сыромятников) на всем протяжении развития Древней Руси, за исключением северорусских народоправств.