Выделяя тройственность верховной власти на Руси, М. Ф. Владимирский-Буданов и в этом не совпадал с мнением киевских историков и В. И. Сергеевича, которые не придавали самостоятельного значения боярской думе. Разногласия касались и вопроса о федеративном единстве древнерусского государства конца IX — первой половины XI века. М. Ф. Владимирский-Буданов считал такое единство «мнимым», ибо оно «не разрушает самобытности земель». В свою очередь, «удельная система повела не к раздроблению мнимого единства государства, а к большему слиянию прежних раздельных земель». Так что «развитие государственной русской территории в первом периоде идет от меньших единиц к более крупным, а не наоборот», — подчеркивал историк[600]. Несмотря на существовавшие противоречия в концепциях коллег по Киевскому университету у них были и общие моменты. В частности, М. Ф. Владимирский-Буданов соглашался с точкой зрения, что с конца XII века значимость одной из трех форм верховной власти в разных частях Руси становилась различной. В южной и юго-западной преобладала боярская дума, на северо-западе — вече, а на северо-востоке — княжеская власть[601].
Рассматривая вопросы, связанные с междукняжескими отношениями, приобретением, передачей и потерей княжеской власти М. Ф. Владимирский-Буданов, и здесь занял самостоятельную позицию. Так, высказываясь о составе княжеской власти как родовой, когда «власть принадлежит не лицу, а целому роду», он, пожалуй, впервые четко обосновывал такое явление Древней Руси как соправительство князей. В преемственности же княжеской власти историк наблюдал лишь два правомерных способа — наследование и избрание, которые совершались одновременно. Первоначально наследование осуществлялось в порядке родового старшинства или по завещанию. Затем при размножении князей и нарушении счетов кровного старшинства «начинается искусственное определение степени родства — "возложение старшинства", возвещение кого-либо по договору в старшие братья». Право избрания князя народом, существовавшее параллельно наследованию, с середины XII века вступает с ним в борьбу. Однако не вытесняет его «в принципе нигде, кроме Новгорода и Пскова». Другие способы замещения княжеского стола — добывание (узурпация) или приобретение его в результате договоров между князьями, М. Ф. Владимирский-Буданов считал, были не правомерны. В любом случае они нуждались «в оправдании или правом наследования, или правом избрания»[602]. Анализируя междоусобные войны князей, историк также констатировал, что они возникали не только из-за родовых счетов, «но главным образом из соперничества одной земли в отношении к другим». Таким образом, исходя из земско-вечевой теории, М. Ф. Владимирский-Буданов делал вывод: «Вообще смысл истории так называемого удельного периода заключается не в междукняжеских, а в междуземских отношениях; если княжеские отношения влияли на отношения земель между собою, то в большей степени замечается и обратное влияние»[603].
Концепция института княжеской власти в Древней Руси, представленная М. Ф. Владимирским-Будановым, получила дальнейшее развитие в трудах его учеников, занимавших различные кафедры на юридических факультетах в разных вузах страны (в Киевском университете М. Н. Ясинский, в Варшавском Г. В. Демченко, в Новороссийском А. Я. Шпаков, в Харьковском Н. А. Максимейко, в Томском И. А. Малиновский)[604].
Прежде чем перейти к рассмотрению других концепций, выраженных историками и юристами провинциальных университетских центров России конца XIX — начала XX века, необходимо отметить, что их развитие так или иначе было связано с ведущими научными школами Москвы, Санкт-Петербурга и Киева. На данный процесс оказывало влияние множество причин. Например, отдаленность от основных архивных фондов, располагавшихся в столицах; замещение кафедр выходцами из столичных университетов, продолжавшими их традиции; расположенность на периферии центральной России и Украины, не связанной непосредственно с историей Древней Руси и т. д.
Так, в Харьковском университете науку русской истории представлял профессор Д. И. Багалей, ученик В. Б. Антоновича. Переключившись после защиты магистерской диссертации с истории древнерусских земель на историю колонизации и освоения степной окраины Московского государства, он продолжал разрабатывать свои прежние представления об институте княжеской власти в Древней Руси в общем курсе «Русской истории», имевшем большой успех[605]. Кафедру истории русского права в Харьковском университете в это время занимали друг за другом И. И. Дитятин, И. М. Собестианский и Н. А. Максимейко — представители различных научных школ.
И. И. Дитятин, исследователь городского устройства и управления в XVIII — XIX веках, был учеником А. Д. Градовского в Санкт-Петербургском университете, от которого и унаследовал концепцию древнерусской истории. В ее основе лежала теория общинно-вечевого строя Древней Руси. По словам И. И. Дитятина: «Князь явился уже при наличности известного развития внутреннего строя в общине-государстве, который вовсе не исчез немедленно с появлением княжеской власти с ее органами. Князь, как и король Германии, первоначально обладал только политической властью во вновь слагающемся государстве; все внутренние дела, во всем их объеме, ведались в течение сравнительно долгого времени по появлении князя самою общиной или, лучше, самими общинами, в состав княжества входившими»[606]. Следовательно, по мнению историка, князья, являясь «производным фактором служебного характера относительно веча», вплоть до XI столетия были лишь завоевателями, сборщиками дани и органом общинного самоуправления, которому передавались суд, управление и военное дело. Раз передавались, значит, считал И. И. Дитятин, князь был «не носителем верховной власти, а только высшим слугой того, кто передал ему эти функции, то есть веча». Однако, с появлением княжеской администрации, князь начинает вмешиваться во внутреннее управление общин и становится также носителем верховной власти[607]. Таким образом, народное правление, которое существовало по всей Руси (И. И. Дитятин предполагал наличие городов-государств наподобие античных полисов)[608], через вече, призвав или создав институт княжеской власти, в итоге поделилось с ним своим значением[609]. Что касается междукняжеских отношений и порядка наследования княжеских столов, то историк полагал: «В Древней Руси при общей неразвитости государственного устройства, не могло быть речи об одном преобладающем начале, а должно предполагать борьбу различных, часто противоположных начал, при которой ни одно не может развиваться до конца, но зато задерживает развитие других». Такими началами были родовое старшинство, личная сила князя или право изгнания и призвания князей народом[610].
И. М. Собестианский, преемник И. И. Дитятина, вынужденного из-за поддержки студенческих организаций покинуть Харьковский университет и перебраться в Дерпт, в отличие от него был местным воспитанником. Он занимался в основном сравнительно-историческими исследованиями славянского права и не оставил существенных трудов по рассматриваемой проблеме[611]. К тому же чтение И. М. Собестианским лекций по истории русского права в университете в связи с ранней кончиной оказалось не долгим. После него кафедру возглавил Н. А. Максимейко, о взглядах которого уже упоминалось.
Схожая ситуация складывалась и в Новороссийском университете в Одессе, где русскую историю преподавали в данный период профессора А. И. Маркевич, Г. И. Перетяткович и И. А. Линниченко — также представители различных научных школ. Никто из них не специализировался на древнерусской истории, за исключением И. А. Линниченко, да и тот лишь в период пребывания в Киевском университете. То же можно сказать и об историках русского права Новороссийского университета после ухода из него в 1892 г. Ф. И. Леонтовича, переехавшего в Варшаву. Один из ведущих представителей историко-юридической науки в России того времени, Ф. И. Леонтович не сумел создать в Одессе собственную научную школу. Его попытки издания общего курса «Истории русского права» не шли далее публикации вводной части, освещавшей источники и литературу по предмету[612]. Единственным учеником историка, написавшим под его руководством ценное историческое сочинение, был Г. Ф. Блюменфельд, который, впрочем, не продолжил ученой карьеры. В своей работе «О формах землевладения в древней России» Г. Ф. Блюменфельд целиком развивал концепцию учителя. Так, в основе социально-политического быта Древней Руси, считал он, лежала задруга — семейно-территориальная община с выборными князьями и вечем, контролирующим их деятельность. Эта деятельность заключалась, с одной стороны, в установлении наряда в земле, а с другой, — в необходимости возглавлять колонизационное движение, так как, в представлении Г. Ф. Блюменфельда, история России — это «история колонизующейся страны». Пришлые князья — Рюриковичи, упрочившие за собой такое положение нарядников и колонизаторов земли, полностью «подчинились народному правосозерцанию», — отмечал историк. «Их отношения к своим родичам, к дружине и народу, построялись по типу задруги. В своих отношениях к общине, князь являлся домакином, власть которого возрастала при единении с общиной и умалялась при разногласии с ней. …Только впоследствии, по мере оседания, князья расширяют свою власть и на весь внутренний быт общины, приходя в столкновение с вечем и вступая с ним в борьбу с попеременным счастьем, — борьбу, закончившуюся развитием государственных начал»[613]. Надо сказать, что данная концепция развития княжеской власти на Руси через призму задружно-общинной теории социально-политического быта, разработанная Ф. И. Леонтовичем, была популярна в это время и среди других историков русского права[614].