В основе древнерусских земель, считали киевские историки, лежали племена, пользовавшиеся автономией и составлявшие из себя федерации самоуправляющихся семейных общин. Во главе этих общин, которые объединялись в земские округа с центральными городами, стояли выборные старейшины, чья власть была значительно ограничена вечем. «Старейшины являлись как главными административными и судебными лицами своей общины, так и предводителями ее войск в войнах». Постепенно военная удача и добыча возвышали старейшину, чтобы переменить его роль на положение постоянного князя. Таким образом, наряду с выделением специального класса воинов-дружинников, создавался институт князей-военачальников. Впрочем, власть этих князей по-прежнему в большинстве случаев ограничивалась народным вечем или «была чисто исполнительная»[582].
Дальнейшее развитие института княжеской власти связывалось с подчинением Киеву и киевским князьям восточнославянских земель. Однако это подчинение носило лишь внешний характер: с обязанностью выплаты дани, поставки воинов и принятия посадников. Во внутренних же делах земли пользовались прежней самостоятельностью, в них оставались свои князья, продолжали действовать общинные органы управления. При этом последние постепенно вытеснялись княжеской властью из политической и административной сферы, что позволило утверждать о существовании временного периода угасания, ослабления вечевой деятельности[583].
Возвращение веча к политической активности, вызванное образованием со второй половины XI века уделов (отсюда и наименование периода — «удельно-вечевой»), не свидетельствовало, считали киевские историки, об антагонизме княжеской власти и народа. Постепенное формирование независимых земель имело обоюдный процесс как со стороны местных общин, стремившихся к обособлению, так и со стороны размножения княжеского рода, предоставлявшего каждой земле собственного князя. «Киевские князья не были в состоянии заглушить племенные инстинкты», — подчеркивал Д. И. Багалей. Положение княжеской власти на Руси в это время (до середины XII века) всюду было одинаковым. И. А. Линниченко констатировал: «В народе существовал совершенно ясный и правильный взгляд на назначение князя: это земский чиновник, избранный для исполнения тех обязанностей, которые считались специальностью княжеской семьи — военачальства и суда. Недовольный деятельностью своего князя, народ показывает ему путь от себя, то есть изгоняет, а на место его приглашает другого из того же княжеского рода, так как авторитетом в военном и судебном деле пользовался преимущественно князь». Другие княжеские функции, как решение вопросов войны и мира, сношения с иными государствами, землями и князьями, заключение с ними союзов и договоров; назначение чиновников (административных, полицейских, судебных, фискальных и др.); издание законов; забота о церковном благоустройстве и т. д. — исполнялись под контролем земства и его органов, главным из которых являлось вече. Оно могло вмешиваться во всякую сферу княжеской деятельности, если находило это нужным. Что касается Княжеской или Боярской Думы, то ее киевские историки считали только совещательным органом при князе и не имевшем самостоятельного значения в управлении землей, в отличие от более поздних времен. В целом отмечалось также, что «жизнь не отлилась еще в прочные юридические формы, отношения отличались неопределенностью, административный механизм — несовершенством», — как писал М. С. Грушевский. Это касалось вопроса и о преемственности княжеской власти в каждой земле. При одновременном действии различных способов занятия столов (родовое старшинство, отчинность, добывание силой, договор, народное избрание), любой из них нуждался в санкции со стороны земли, заключавшей ряд с князем, который устанавливал взаимные обязательства и был гарантией их выполнения. Иначе возникали усобицы и соперничество как между князьями — претендентами на власть, так и между князем и вечем. И в том, и в другом случае чаще всего все решало конкретное соотношение сил. Причем в междукняжеских отношениях большую роль играли не только материальные средства или родовые счеты, но и отношения между землями, как отзвуки былых межплеменных отношений[584].
Со второй половины XII века начинают выделяться особенности положения княжеской власти в отдельных древнерусских землях. В итоге, как замечал Д. И. Багалей: «После Батыева нашествия Русь представляла такую картину. В одних княжествах какой-нибудь из трех общественных элементов (князь, вече, дружина) одерживает решительную победу над двумя остальными, в других все эти три элемента находятся почти в равновесии. В Ростово-Суздальской земле князю удается сломить и вече и дружину. В Новгороде Великом вече является полновластным господином. …В Галиче дружина получает преобладающее значение»[585]. В отношении тех земель, о которых писали киевские историки, ими рассматривалось равносильное значение князя, веча и дружинного элемента власти в Киевской земле[586], Северской[587], Переяславской[588], Смоленской[589], Турово-Пинской[590] и др. Подчиненное положение княжеской власти вечу, подобное новгородскому и псковскому народоправствам, усматривалось в Полоцкой земле[591]. В Галицко-Волынской же земле власть князя ограничивалась боярством. Причем свое господство, полагали киевские историки, оно приобрело вследствие местных условий, а не под влиянием аристократических порядков соседних стран, как считалось прежде[592].
Таким образом, концепция княжеской власти в Древней Руси историков Киевского университета (школы В. Б. Антоновича) в целом соответствовала устоявшимся представлениям, сложившимся в отечественной историографии к концу XIX — началу XX века. Ее особенности большей частью касались лишь периода формирования данного института. Ибо киевские историки, обращавшие пристальное внимание на этнографические аспекты истории, исходили, прежде всего, из племенной специфики зарождения и развития княжеской власти на Руси. Их взгляды сохраняют свое значение и в последующих сочинениях, не связанных с областной тематикой, а также находят отражение в лекционных курсах и научно-популярных работах[593]. И это несмотря на то, что некоторые из киевских историков в дальнейшем переходят от позитивистской методологии к экономическому материализму, как, например, М. В. Довнар-Запольский[594], или под влиянием националистических взглядов вносят существенные коррективы в общую концепцию истории Древней Руси, как, например, М. С. Грушевский[595].
Среди историков-юристов Киевского университета ведущее место занимал профессор, заведующий кафедрой истории русского права М. Ф. Владимирский-Буданов. Как и В. Б. Антонович, которого он сменил на посту главного редактора Киевской археографической комиссии и председателя «Исторического общества Нестора-летописца», М. Ф. Владимирский-Буданов создал собственную научную школу, занимавшуюся преимущественно историей западнорусского права и Великого княжества Литовского (М. Н. Ясинский, Г. В. Демченко, А. Я. Шпаков, Н. А. Максимейко, И. А. Малиновский). Свою концепцию древнерусской истории и основные методологические положения ученый сформулировал в «Обзоре истории русского права», ставшим одним из популярнейших учебных пособий по данному предмету в дореволюционной России (выдержало с 1886 по 1915 г. семь изданий)[596].
Характеризуя первый период истории русского государственного права как «земский (или княжеский)», соответствующий IX—XIII векам, М. Ф. Владимирский-Буданов, по сути, впервые давал полное обоснование теории земско-вечевого устройства Древней Руси. По его мнению: «Форма общества, составляющая государство в течение всего первого периода, есть… земля как союз волостей и пригородов под властью старшего города». Причем «время происхождения земского государства должно быть отнесено к эпохе доисторической», — считал историк. Уже в племенных княжениях восточных славян М. Ф. Владимирский-Буданов усматривал «земли, пределы которых не всегда совпадали с границами племени»[597]. Таким образом, находя в основе древнерусской государственности не племенное, а территориальное начало, он выступал оппонентом Н. И. Костомарова и киевских историков школы В. Б. Антоновича. К тому же М. Ф. Владимирский-Буданов вступал в полемику и с В. И. Сергеевичем, по которому основной политической единицей в Древней Руси была волость, а не земля.
Обращаясь к характеристике М. Ф. Владимирским-Будановым княжеской власти в древнерусских землях необходимо отметить, что ее эволюция связывалась им с принятым взглядом на развитие самих общественных союзов у славян. Так, в родовых союзах княжеская власть соответствовала власти родоначальника. При переходе рода через задругу в общину она заменяется выборной и равняется власти общинных старейшин. В землях «"володенье" имеет двоякую цель: частный интерес владеющих (то есть князей) и общественный интерес подданных (то есть народа). Оба элемента пока неразличимы, в продолжение всего первого периода». Отсюда М. Ф. Владимирский-Буданов полагал, что центральные органы управления земель «не выделились вполне, так как общеземское управление непосредственно осуществлял сам князь, дума бояр и вече». Составляя, таким образом, три формы верховной власти с одинаковыми правами и обязанностями, призванными управлять, законодательствовать и судить, они ограничивали друг друга[598]. Хотя «внутренние связи русского государства-земли опирались не на княжескую власть, а на власть старшего города и его веча»[599].