Самодержавная монархия, по А. И. Манкиеву, наиболее совершенная и приемлемая для России форма правления, и это понятно. С одной стороны, на него влияли исторические представления московских книжников, с другой — социально-политические условия современной ему страны — складывание абсолютизма. Опрокидывание современных взглядов на власть в прошлое — обычное явление для отечественной историографии XVIII века, да и не только для нее. Знаменитая легенда о принятии Владимиром Мономахом царских регалий тоже признавалась А. И. Манкиевым. Для него Владимир Всеволодович — венчанный царь всея России[32]. Появление удельных княжений, которые приобретались, по мнению историка, различными способами (наследием, завещанием, войной, раздачей великим князем или дележом между союзными князьями), не разделило Киевской монархии[33]. Лишь при Андрее Боголюбском и Всеволоде Большое Гнездо «престол всероссийский» был перенесен во Владимир, т. к. в Киеве, считал А. И. Манкиев, «не по наследству, но силою князи побочные добивались» главного русского княжения[34]. Упадок монархии на Руси наступил только после татаро-монгольского нашествия, полагал он.
Столь подробное рассмотрение представлений А. И. Манкиева о княжеской власти Древней Руси объясняется тем, что они единственные дают более полный взгляд на характер историографии проблемы в начале XVIII века, когда начинает складываться отечественная историческая наука. И хотя представления историка в значительной мере отражают еще старые концепции, свойственные средневековым историческим трудам, но способы подачи материала говорят о большом потенциале.
Соединить новую историческую теорию рационализма с научной разработкой отечественной истории первому удалось В. Н. Татищеву. Создание монументального труда по истории России стало делом его жизни. Годы упорного труда (1720—1740-е) увенчались многотомной «Историей Российской с самых древнейших времен», опубликованной лишь после смерти автора (М., 1768—1784. Т. 1–4; СПб., 1848. Т. 5). Кроме этого выдающегося сочинения важно рассмотреть и общественно-политические работы В. Н. Татищева, отражающие его взгляды на проблему княжеской власти в Древней Руси. В частности, это «Произвольное и согласное рассуждение и мнение собравшегося шляхетства русского о правлении государственном» (1730), «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ» (1733), «Лексикон российский исторический, географический, политический и гражданский» (1745).
Рассматривать весь комплекс историософских представлений первого русского историка не входит в задачу исследования, да и нет в этом необходимости при подробном их изложении в историографической литературе[35]. Отметим лишь, что, представляя себе ход социально-политического развития России, В. Н. Татищев исходил из популярной тогда теории естественного права и общественного договора. Опираясь на труды Г. Гроция, С. Пуфендорфа и Х. Вольфа, он ставил в основу общественного строя естественный закон, заложенный в самой природе человека. По нему люди вынуждены вступать в сообщества. Первое из них — это семья. Уже в ней возникает принцип господства и подчинения, то есть власть. В этом естественном объединении власть принадлежит главе семьи. Размножение семей приводит к образованию рода. В этом сообществе власть устанавливается посредством договора сородичей и предоставляется старейшине. Вместе с тем, для управления и сохранения внутренней и внешней безопасности развивается в городах и государственная власть. Из отцовской в семье она разрастается, опять же посредством договора, до масштабов власти в целом государстве[36]. Исходя из классификации Аристотеля, «порядочная» форма правления в государстве может быть — демократия, аристократия, либо монархия. В. Н. Татищев, являясь убежденным монархистом, считал, что для такой обширной страны как Россия наиболее приемлема монархическая форма[37]. Всей своей историей он доказывал закономерность именно сильной монархической власти в России.
Исходя из этой изложенной концепции, В. Н. Татищев строил периодизацию отечественной истории. Первый период охватывает события до начала «обстоятельной» русской истории и повествует о древних народах на территории России. Второй — «от владения Рюрика или смерти Гостомысла, последнего владетеля от рода славян, то есть от 860-го, до нашествия татар в 1238-м году». Третий — «от пришествия татар до опровержения власти их и возстановления древней монархии первым царем Иоанном Великим», с 1238 по 1462 г. Следующий этап — «от возобновления монархии до возшествия на престол царя Михаила Феодоровича рода Юрьевых-Романовых, то есть от 1462 до 1613 года», — так и остался незаконченным в изложении В. Н. Татищева[38]. Эта схема не отличается большой новизной, но основывается и разрабатывается уже на научных основаниях и научными способами. При этом немалая зависимость историка от легендарной Иоакимовской летописи не может умалить огромной работы В. Н. Татищева над источниками[39]. Что же касается исторической теории, то сочетание в ней рационализма с элементами провиденциализма - вполне нормальное явление для того времени, когда происходил процесс секуляризации сознания. В том же ключе можно рассматривать и летописную форму работы В. Н. Татищева, и стремление заменять древние термины современными ему понятиями. Здесь для автора выступают одновременно элементы традиционализма, модернизации и практицизма.
Итак, представления о развитии института княжеской власти в Древней Руси связываются у В. Н. Татищева с развитием монархии. В главе 45 — «О древнем правительстве руском» — «Предъизвещения» к своему труду, и в самой работе, где изложение ведется по правлениям великих князей, он следующим образом раскрывал данный вопрос: «О власти руских государей довольно ясно из древних иностранных и наших историй видим, что предки наши, от грек именуемые обще скифы, в котором славяне и сарматы заключались, всегда имели самовластных государей... и чрез много сот лет ненарушимо содержали, …видим, что Русь и поляне в Киеве особых владетелей имели»[40]. Эти древние князья «не по выбору, но по наследию возводились», считал историк. Затем Гостомысл, «не имея мужескаго наследника, яко благоразсудный государь, опасаясь междоусобия, и не имея сына, повелел внука, дочерня сына, призвать», то есть Рюрика (по мнению В. Н. Татищева, из Финляндии)[41]. В. Н. Татищев решительно отвергал версию происхождения древнерусских князей от Пруса и Августа[42]. При нем начинают бытовать вызванные политико-культурной ситуацией пресловутые норманизм и антинорманизм. Далее историк замечал, что «варяжский Рюрик, наследственно и по завещанию престол руский прияв, наипаче самовластие утвердил, которое до кончины Мстислава-Петра Великого, от его дел именованного, ненарушимо содержалось»[43]. Любое проявление народной воли (вечевой деятельности) В. Н. Татищев рассматривал либо как общенародный совет князю, либо как мятеж[44]. Хотя великие князья «немало удельных князей под собою имели, но их в довольном страхе яко подвластных содержали, и наследие престола шло порядком первородства или по определению государя... По кончине же оного Мстислава-Петра Мономахова сына, все оное чрез междоусобие наследников разорилось; князи, бывшии прежде под властью, так усилились, что великого князя за равного себе почитать стали... И тако учинилась аристократиа, но беспорядочная»[45]. Для междукняжеских решений созывались «сеймы»[46]. В наследии столов «никакого порядочного учреждения не было», полагал В. Н. Татищев, то есть наследник определялся различными способами: «по завещанию ль государя, или по старшинству рода государскаго, или по определению народа, как котораго устав состоит», либо «коварством» князей[47]. «Новград, Плесков и Полоцк, учиня собственные демократические правительства, також власть великих князей уничтожили»[48]. Они не имели наследственных князей, «а по временам князя призывали»[49]. После Юрия Долгорукого образовались два великих княжения — Киевское и Владимиро-Суздальское. Монархия была ненадолго возобновлена при Всеволоде Большое Гнездо, но после него началось опять несогласие между князьями, облегчившее татарам покорение Руси, «а чрез то самодержавство, сила и честь руских государей угасла. Тогда князи Литовские, бывшие в подданстве великих князей, многими княжениями рускими овладели». «Из сего всяк может видеть, — заключал В. Н. Татищев, — сколько монархическое правление государству нашему прочих полезнее, чрез которое богатство, сила и слава государства умножается, а чрез прочие умаляется и гибнет»[50]. Отсюда историк всячески критиковал новгородские порядки: «когда новогородцы в безпутство своевольства вдались, тогда стали посадников сами определять, свергать и убивать; своевольству же тому причина безпутное разделение детей государских»[51]. Это разделение противоречило изначальному общественному договору народа, утверждал В. Н. Татищев[52].