По поводу междукняжеских отношений и «столопреемства» (выражение П. Н. Мрочек-Дроздовского) историк полагал безусловным существование руководящего начала старейшинства как внутри княжеского рода в целом (власть великого князя и ее связь с Киевом), так и в отдельных его линиях (власть удельных князей) в течение всего Киевского периода. Однако со все большим размножением князей «родовые начала княжеского быта разлагаются», постепенно утрачивая свое значение, а в следующем периоде и вовсе исчезают, «уступая место иным основам». Среди этих основ, ограничивавших родовое старейшинство, П. Н. Мрочек-Дроздовский называл: «отчинное право, личное право (право сильного), народное право, междукняжеские договоры и представление о старейшинстве старших племянников сравнительно с младшими дядями». Значение великого князя как старшего в роде, его права и обязанности по отношению к младшим князьям определялись родственным характером и зависели от добровольного признания всех князей. В период Владимиро-Московский кровные отношения заменяются договорными, и на первый план выдвигается наследование сына по отцу (семейное старейшинство), которое сталкивается иногда с личною волею князя-владельца. В то же время в Новгороде, Полоцке и других княжествах утверждается народное право избрания князей[545]. Таковы общие взгляды П. Н. Мрочек-Дроздовского на институт княжеской власти, которые отличались эклектическим характером.
Наряду с П. Н. Мрочек-Дроздовским кафедру истории русского права в Московском университете занимали сначала приват-доцент А. Н. Филиппов, местный воспитанник, получивший кафедру государственного права в Юрьевском университете, а затем бывший профессор Варшавского университета Д. Я. Самоквасов. В многочисленных лекциях и статьях он продолжал рассматривать государственное развитие Древней Руси с точки зрения монархической теории[546]. «Со времени завоевания Руси Олегом и его преемниками верховная государственная власть народного веча эпохи племенных государств сосредоточилась в руках завоевателя, — утверждал Д. Я. Самоквасов. — По праву завоевателей, первые Рюриковичи господствовали над покоренными народами и областями самовластно и передавали свою власть порядком наследования, в котором воля народа не имела юридического участия. В значении завоевателей, князья определяли дани, издавали уставы, управляли и судили по своей воле, справляясь с народною волею настолько, насколько сами находили это нужным». И далее: «После Ярослава, за дарованием Новгороду политической свободы волею князя, и за обращением остальных областей Руси в родовые княжества, вече Новгорода является высшим и единым органом государственной власти, призывающим князя по своей воле и определяющим его деятельность, наравне с деятельностью выборного посадника, а в родовых княжествах народное вече проявляет свою волю только при исключительных обстоятельствах, когда на вакантный княжеский стол являлось несколько претендентов, обращавшихся к народной помощи и одинаково опиравшихся в своих распрях на родовое право или на силу». Следовательно, по Д. Я. Самоквасову, в Новгороде «законодательная власть принадлежала вечу, а правительственная и судебная деятельность князя является ограниченною договорными условиями и контролем выборного посадника». В то время как в удельных княжествах «законодательная власть, верховное управление и верховный суд были сосредоточены только в руках князя, как единого органа верховной государственной власти». Здесь, считал историк, вече действовало лишь в виде органа местного самоуправления общин, «в сфере общественной, а не государственной»[547]. Таким образом, он четко определял, что «родовые княжества представляли собою монархии, а народоправства — республики»[548]. Отрицая теорию двоевластия князя и веча на Руси и выступая, прежде всего, против ее интерпретации в трудах В. И. Сергеевича, Д. Я. Самоквасов соглашался с ним в другом вопросе. Он полагал, что «в эпоху развития удельных законодательств взаимные отношения между князьями Рюрикова дома определялись договорами. Княжеские договоры представляют собою мирные трактаты, заключенные или для прекращения, или для предупреждения войны между князьями»[549].
Иных взглядов придерживалось следующее поколение преподавателей истории русского права в Московском университете — приват-доценты П. И. Числов и Б. И. Сыромятников. Оба историка при характеристике княжеской власти исходили из концепции земско-вечевого строя Древней Руси[550]. Однако если П. И. Числов в своем систематическом «Курсе истории русского права» в основном эклектически соединял выводы предшественников (В. И. Сергеевича, М. Ф. Владимирского-Буданова и др.)[551], дав подробный обзор их работ[552], то Б. И. Сыромятников, также занимавшийся историографией[553], стремился к самостоятельным заключениям. Основываясь на методологии экономического материализма, историк устанавливал «общечеловеческие этапы исторической жизни». Причем эволюция верховной власти в России, как и во всем мире, считал Б. И. Сыромятников, шла «в направлении от непосредственной демократии (народоправства) к правовому государству». Поэтому на первом этапе, в эпоху народовластия, «княжеская власть, подобно королевской власти на Западе в аналогичный момент», представляла собой «одну из форм демократии». Постепенное разложение вечевого государства, которое было основано на торговой деятельности земских городов (мнение В. О. Ключевского), вызванное развитием феодальных отношений, привело к тому, что с конца XII века «на место государя-народа становится государь-князь или, точнее, государь-вотчинник» (за исключением Новгорода и Пскова). Таким образом, по мнению Б. И. Сыромятникова, самостоятельно исследовавшего вопрос о феодализме на Руси, в этот удельный период князь — это «сюзерен, стоящий в договорных отношениях к своим подданным и разделяющий свои государственные права и полномочия со своими верными вассалами». При этом «Боярская дума в эту эпоху не отделима от княжеской власти», составляя «высшую феодальную курию и авторитетный политический орган»[554].
Главой петербургской школы историков России в конце XIX — начале XX века был выдающийся исследователь Смутного времени С. Ф. Платонов. Не изучая специально древнерусский период, он излагал его в многократно переиздававшихся «Лекциях по русской истории» (1-е изд. — 1899 г., 10-е изд. — 1917 г.). Вслед за В. О. Ключевским, С. Ф. Платонов считал киевских князей IX—X веков защитниками страны, которые за известную плату охраняют общество от неприятеля, объединяют русские племена, создавая на Руси единое государство, устраивают как можно выгоднее торговые сношения с соседями и пытаются обезопасить торговое движение к иноземным рынкам[555]. Будучи иноплеменниками, считал С. Ф. Платонов, они не вмешивались в прежнюю общественную жизнь областей[556]. После же принятия христианства, церковь, стараясь поднять значение княжеской власти, учила князей блюсти в своей земле государственный порядок, «имея пред собою пример Византии, где царская власть стояла очень высоко», а также «требовала от подданных князя, чтобы они имели приязнь к нему и повиновались»[557].
Признавал С. Ф. Платонов на Руси XI—XII веков и родовой порядок наследования столов князьями, который поддерживал земское единство[558]. Что касается отношения князя к вечу, то С. Ф. Платонов утверждал: «Политическое значение его понижалось при сильном князе, имевшем большую дружину, и, наоборот, усиливалось при слабом»[559]. Такое колеблющееся положение, впрочем, никак не изменяло функции князя: «Он законодательствует, он военный вождь, он верховный судья и верховный администратор. Эти признаки всегда характеризуют высшую политическую власть», — заключал С. Ф. Платонов[560].