Напротив, для демократической историографии, несмотря на разнообразие конкретно-исторических взглядов, которые историки-демократы по большей части заимствовали у либеральных историков, было характерно стремление к изображению антагонизма между княжеской властью и народом в Древней Руси (А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский, А. П. Щапов, Н. Я. Аристов, Г. З. Елисеев, Н. В. Шелгунов, И. Г. Прыжов, С. С. Шашков, И. А. Худяков и др.).
§ 3. Отечественная историография конца XIX — начала XX века об институте княжеской власти в Древней Руси.
Конец XIX — начало XX века — время наивысшего расцвета дореволюционной отечественной исторической науки, а не кризис, как утверждали советские историки для идеологического оправдания насильственной ломки предшествующей историографии и утверждения марксистского направления[524]. Значительное усложнение теоретических и практических подходов к познанию прошлого, разнообразие политических программ преобразования общества с их историческим обоснованием, наконец, подъем университетско-академической науки, подготовленный всем ходом ее предыдущего развития свидетельствует об этом. Дифференциация истории, как науки, в этот период и в методологии, и в проблематике, и в организационных формах, и в общественной позиции ученых достигла того уровня, который привел к формированию особых научных школ, складывавшихся преимущественно в университетских центрах. Прежние направления с их широкими концептуальными положениями перестали укладываться в рамки стремительного движения отечественной историографии. Поэтому следует обратиться к рассмотрению проблемы института княжеской власти в Древней Руси, как она представлена, прежде всего, в сфере развития разнообразных исторических школ[525].
Ведущее положение в отечественной историографии конца XIX — начала XX века занимала московская историческая школа во главе с крупнейшим историком того времени В. О. Ключевским. Он, являясь учеником и преемником С. М. Соловьева по кафедре русской истории в Московском университете, долгие годы разрабатывал собственную концепцию и методологию изучения отечественной истории, что в сочетании с педагогическим талантом способствовало сплочению вокруг него целой плеяды учеников и последователей[526]. Если в первых своих лекциях 1870-х гг. В. О. Ключевский еще следовал прежней схеме исторического развития России от родовых отношений к государственным через гражданское общество, уделяя главное внимание смене политических форм[527], то в докторской диссертации «Боярская дума Древней Руси» (1882) историк представил новый подход. Изучая эволюцию древнерусской администрации, он обратился, прежде всего, к социально-экономическим факторам, что позволило сформировать, в частности, особую, так называемую, «торговую теорию» генезиса восточнославянской государственности. В знаменитом «Курсе русской истории» (М., 1904—1922. Ч. 1–5) он еще более развил ее.
Древнерусское государство возникло, по мнению В. О. Ключевского, на торговых основаниях, на том пути «из Варяг в Греки», по которому ездили в Византию «вооруженные варяжские купцы» еще ранее половины IX века, а славянские города, лежавшие на этом пути, стали искать у них покровительства своим «торговым оборотам». Отсюда призвание варяжских князей и объединение древнерусских земель или собственно «городовых областей» под их владычеством. Таким образом, происхождение государства было «делом внешней русской торговли»[528].
В то же время, В. О. Ключевский сохранял основные принципы концепции С. М. Соловьева, что отразилось и в его взглядах на институт княжеской власти. Подобно С. М. Соловьеву, В. О. Ключевский отмечал нераздельное владение всей Русской землей княжеским родом Рюриковичей «по известному порядку», то есть «лествичному восхождению» князей, когда «каждый князь был лишь временным держателем той или другой волости»[529].
Источником власти первых русских князей В. О. Ключевский считал как «общественный интерес» граждан в них для защиты страны от внешних врагов и охраны ее торговых путей (экономический фактор), за что они «получали определенный корм», так и «вооруженную силу», которая «превращается в политическую власть», путем насильственного ее захвата[530]. «Расширяя свои владения, князья киевские устанавливали в подвластных странах государственный порядок», — писал В. О. Ключевский, а «главной целью княжеской администрации был сбор налогов»[531]. Этот же экономический интерес определял и внешнюю деятельность первых киевских князей, направленную «к приобретению заморских рынков»[532].
В XI веке, по мнению В. О. Ключевского, отношение к княжеской власти в русском обществе изменяется, так как «с христианством стала проникать на Русь струя новых политических понятий и отношений»[533]. На киевского князя пришлое духовенство переносило византийское понятие о государе, поставленном от Бога не для внешней только защиты страны, но и для установления и поддержания внутреннего общественного порядка. Тем самым, сообщая княжеской власти «характер верховной государственной»[534]. Однако, замечал В. О. Ключевский, единая верховная власть на Руси тогда не была единоличной. Она имела довольно условное, стесненное значение. «Князья были не полновластные государи земли, а только военно-полицейские ее правители». Их признавали носителями верховной власти, насколько они обороняли землю извне и поддерживали в ней существовавший порядок. «Но не их дело было созидать новый земский порядок»[535].
Интересы земли представляли, по В. О. Ключевскому, «два общественные класса, две различные политические силы, друг с другом соперничавшие», — боярская дума и вече. Эти учреждения различались между собою не столько правительственными функциями, сколько социально-политическими интересами. Роль княжеской власти именно в том и состояла, чтобы объединить эти силы. Князь «от Бога», он был обязан выражать интересы всех, быть третейским судьей, защитником земли. Для чего, «по понятиям века все отношения князя должны были держаться на крестном целовании, на договоре с политическими силами времени, среди которых он вращался», — писал В. О. Ключевский. Поэтому «не отрицая державных прав целого княжеского рода, старшие города не признавали их полноты за отдельными родичами и считали себя в праве договариваться с ними, требовать, чтоб князья садились на их столы с их согласия»[536].
Впрочем, В. О. Ключевский отмечал, что «в старых городах киевской Руси этот договор не успел развиться в точно определенные постоянные условия, подобные позднейшим новгородским, в такие условия, которые везде имели бы одинаково обязательное значение: они определялись обстоятельствами, расширялись или стеснялись, даже иногда совсем исчезали, смотря по тому, на которую сторону склонялся перевес силы»[537]. Отсюда, в согласии с уже устоявшейся в историографии традицией, В. О. Ключевский выводил преобладание боярской власти в Галицко-Волынских землях, княжеской во Владимиро-Суздальской земле и веча в Новгородской[538]. При этом с начала XIII века вместо единого княжеского рода образуются обособленные княжеские линии; вместо порядка очередного перехода князей со стола на стол по праву родового старшинства происходит наследование от отца к сыну; вместо княжеских волостей появляются уделы; вместо князей-кормленщиков — князья-вотчинники[539].
Взгляды В. О. Ключевского на институт княжеской власти в домонгольской Руси, в основном, сохраняют свое значение в трудах его учеников: П. Н. Милюкова, М. К. Любавского, А. А. Кизеветтера, М. М. Богословского, Н. А. Рожкова, М. Н. Покровского, Ю. В. Готье, В. И. Пичеты и др.[540]
Представители историко-юридической науки в Московском университете не смогли создать собственной научной школы. Здесь не было необходимой преемственности: учитель — ученик. Московские профессора, занимавшие в конце XIX — начале XX века кафедру истории русского права, не были едины во взглядах и методах изучения юридического прошлого России[541]. Так, известный своими исследованиями Русской Правды и дружины[542], профессор П. Н. Мрочек-Дроздовский выделялся устаревшими подходами и изучал главным образом внешнюю сторону истории русского права. Тем же формализмом, юридическим догматом отличался и его общий курс лекций. Соответствуя этому, он делил историю государственного устройства и управления Древней Руси на периоды — Норманский, Киевский и Владимиро-Московский. В Норманский период — «время первых русских князей до введения христианства при Владимире Св.», призванная для управления и суда княжеская власть, по словам историка, характеризовалась «бродническим нравом». «В это время князь-норман со своею дружиной смотрит на славянскую землю только как на доходную статью и как на ближайший знакомый ему путь к пределам Византии». Отмечая в социально-политической истории Руси действие двух начал — княжеско-дружинного и земско-вечевого, которые в первый период «стояли особняком, не сливаясь друг с другом», П. Н. Мрочек-Дроздовский, тем не менее, как юрист определенно констатировал, что «призванным князьям предоставлена верховная власть над призвавшими, поскольку понятие верховной власти было доступно и самим князьям того времени и тому обществу, в среде которого этим князьям надлежало действовать»[543]. В Киевский период — «время от принятия христианства до занятия Киева войсками Андрея Юрьевича Боголюбского (1169 г.)», когда князья становятся оседлыми на Руси, начинается сближение их интересов с земщиною. Расширяются судебные и административные функции княжеской власти. Причем земский устав, то есть управление, по мнению П. Н. Мрочек-Дроздовского, «всегда является, как устав княжеский, и составляет внешнее выражение обязанности князя установлять и утверждать определенный наряд в Русской земле». В эту обязанность входит и управление военное. В то время как в судебной деятельности князь «был только выразителем взглядов земщины на право и неправо в каждом отдельном случае», — писал историк. Следовательно, если «в уставных грамотах, главным образом, определяется общий строй управления как правительственного (администрации), так и местного (самоуправления): вопросы суда разрешаются здесь главным образом со стороны права князя и его чиновников кормиться от отправления правосудия». В неразрывной связи с судом находилась законодательная деятельность князей. Здесь, считал П. Н. Мрочек-Дроздовский, также «князь является главным образом лишь в качестве списателя народных обычаев»[544].