Таким образом, представленный взгляд К. Д. Кавелина на положение и развитие института княжеской власти в Древней Руси оказывается почти целиком сходным с концепцией С. М. Соловьева. Исключение составляла лишь схема перехода от родовых отношений к государственным. К. Д. Кавелин вносил в нее самостоятельный промежуточный этап, когда на смену родовому быту, с его общим владением, приходит быт семейственный при господстве частного владения — вотчины[352]. Появление князя-вотчинника историк связывал непосредственно с саморазрушением родового начала. Поэтому он отверг теорию С. М. Соловьева о старых и новых городах и в дальнейшем, выступая в основном с критическим анализом работ известных историков, только подтверждал свои выводы[353]. Тем не менее, небольшие по объему труды К. Д. Кавелина, наряду с обширным наследием С. М. Соловьева, заложили основу для государственного направления в отечественной историографии, способствовали утверждению либерального взгляда на исторический процесс, главным составляющим которого являлась идея, что «все великие реформы у славян» совершались «сверху вниз», шли от государства к народу, а не наоборот[354].
В середине XIX века историки, придерживающиеся сходных с С. М. Соловьевым и К. Д. Кавелиным взглядов, продолжали корректировать разработанную ими теорию родового быта и связанную с ней характеристику княжеской власти и междукняжеских отношений. Так, известный специалист по русской геральдике А. Б. Лакиер в своей магистерской диссертации «О вотчинах и поместьях» представлял себе «тройственное, образовавшееся путем историческим, значение русского государя, как дружиноначальника, как родоначальника и, наконец, как государя-вотчинника всей России». Все они, по его мнению, «соединяли в себе, строго говоря, обладание всею землею русскою и уделяли ее во временное владение первоначально «своим мужам», членам дружины, потом родичам князьям, связанным со своим старшим братом, великим князем кровным родством, и, наконец, людям служилым». Причем «первый период исторического существования России заключает в себе феодальный элемент», считал историк, основанием которого являлось «ленное начало в дружинной системе», господствующее до времен Ярослава Мудрого[355]. Это начало произошло, по А. Б. Лакиеру, не вследствие завоевания, а как вознаграждение князя и дружины за приход в славянскую землю[356]. Дальнейший процесс их ассимиляции привел к тому, что «место феодализма и раздачи городов мужам занял раздел земли между членами великокняжеского рода». Родовые отношения в княжеской среде и переход князя-родоначальника в князя-вотчинника на северо-востоке Руси, благодаря влиянию новых городов, А. Б. Лакиер описывал в соответствии с С. М. Соловьевым[357].
Против А. Б. Лакиера тогда же выступил близкий к М. П. Погодину историк и переводчик А. С. Клеванов со своим полемическим сочинением «О феодализме на Руси». Исходя из идеи об особенности исторического пути России, он утверждал, «что о феодализме у нас не может быть и речи». Следовательно, не было на Руси ни ленов, ни вассалов, а князь — это правитель, судья, военачальник, законодатель, но никак не землевладелец. Его отношение к подданным не было строго определено[358]. Следующая работа А. С. Клеванова, его магистерская диссертация «История Юго-Западной Руси от ее начала до половины XIV ст.», явилась откликом на сочинение Д. И. Зубрицкого «Критико-историческая повесть временных лет Червоной или Галицкой Руси». Хотя оба произведения не представляют для нас самостоятельного интереса, являясь лишь систематическим описанием фактов[359]. Однако необходимо, во-первых, отметить, что это были труды одни из первых в отечественной историографии по областной истории Древней Руси[360], в которых особенно заостряются проблемы общественно-политического строя и, в частности, положения княжеской власти, о чем пойдет еще речь ниже. Не случайно в этом отношении историки обращаются, прежде всего, именно к Юго-Западной Руси, где, в отличие от Великороссии с ее направлением к монархизму или новгородского севера с его народоправством, все выглядит не так определенно, разнообразнее и сложнее. Как писал К. Д. Кавелин: «В жизни западной России, уже в отдаленную эпоху, заметно большое движение; есть городские общины, есть какие-то зачатки феодальных отношений, есть намеки на аристократические элементы. Очень рано появляется дележ наследства — признак развития начала личности»[361]. Во-вторых, сочинения и А. С. Клеванова, и Д. И. Зубрицкого имели свое продолжение[362]. Но если первый так и не вышел за рамки лишь фактического описания событий, то Д. И. Зубрицкий попытался представить весьма подробное свидетельство о социально-политических отношениях на Руси в целом. Впрочем, характеризуя институт княжеской власти и междукняжеские отношения, он почти дословно следовал за С. М. Соловьевым[363].
Теория родового быта также лежала в основе исторических построений известного историка русского права, профессора Санкт-Петербургского университета М. М. Михайлова[364]. Представив свои взгляды на государственные и юридические отношения в Древней Руси в магистерской диссертации, посвященной истории гражданского судопроизводства до Уложения 1649 г., он и в дальнейшем основывался на них при изложении общего университетского курса лекций. М. М. Михайлов полагал, что до призвания варяжских князей внутреннее устройство и управление родовых и племенных союзов было патриархальным. Во главе них стояли родоначальники — старейшины, но без верховной власти, которая принадлежала вечу[365]. Со времени призвания, а еще точнее, с момента учреждения князьями законов, княжеская власть приобретает государственный характер. М. М. Михайлов констатировал: «Власть верховная сосредоточивалась в одном лице, в лице великого князя; все племена обширной страны признавали эту власть»[366]. Дружина также полностью подчинялась и зависела от князя, получая от него землю за службу, но не как на Западе, в наследие, а лишь на время. Вместе с духовенством она составляла совещательную Думу князя[367]. Особое положение по отношению к княжеской власти занимал только Новгород, сохранивший свои вечевые обычаи[368].
Во вторую эпоху развития древнерусской государственности, когда устанавливается удельная система, значение великого князя падает. М. М. Михайлов признавал самостоятельность и равенство удельных князей, лишь номинально подчиняющихся главе государства, как старшему в роде. Междукняжеские отношения решались на съездах и при помощи договоров, но действовало и право сильного. В каждом княжестве власть князя проявлялась: в праве издания законов, управления народом, сбора дани, суда и приобретения земли в частную собственность[369]. Историк заключал: «Княжеская власть, основанная на праве, освященная в своем значении христианскою церковью, имела и моральную силу, заключавшуюся в народной любви»[370]. Такая упрощенная и идеализированная картина политического быта Древней Руси, без учета земско-вечевых отношений уже не удовлетворяла отечественных исследователей середины XIX века.
Соединить родовую теорию с общинной и земско-вечевой попытался малоизвестный историк А. Ф. Тюрин[371]. Он полагал, что «общественная жизнь славян, населивших русскую землю, первоначально ограничивалась жизнью в союзе кровном под властью старшего в роде, потом в общинном — под властью веча. Из этих общественных отношений — из родового и племенного быта русского народа возникло разделение русской земли на племенные земли или волости. Развитие и установление земских отношений продолжалось и после, при князьях, из тех же начал, особо от влияния власти князей и княжеских дружин»[372]. Таким образом, по его мнению, «главные формы общественной жизни славян были: род, община, волость, государство». Причем при смене этих форм каждая предыдущая долго еще сохраняла свои черты. Поэтому после призвания единой княжеской власти, которая образует союз государственный, она долгое время существует рядом с общинной властью выборных старейшин и земской властью веча. Разделение Древней Руси на земли или волости, состоявшие из старшего города и пригородов, соотносилось с делением ее на княжения между князьями по принципу управления[373]. Княжеская власть в той или иной области приобреталась различными способами: старшинством, завещанием, избранием, захватом. Родовые отношения сохранялись у князей, но как пережиток и действовали не всегда[374]. Несмотря на независимость земско-вечевого строя, а порой и противоборство с княжеской властью, «всякая волость рада была князю», — писал А.Ф. Тюрин[375]. Это было связано, как он считал, с изначальным характером народовластия у славян, которое вызывает беспорядки, неустройство и ослабление земли, а княжеская власть с дружиной призвана устанавливать в ней наряд, то есть единство, производить суд и защищать ее[376].