Таким образом, теория общинного быта и большой роли общинно-вечевого начала в социально-политической жизни Древней Руси, выдвинутая А. С. Хомяковым и И. В. Киреевским, была разработана К. С. Аксаковым в целостную историческую концепцию, в учение о противопоставлении «земли» и «государства», ставшее классическим для славянофилов. Отводя институту княжеской власти по отношению к общинному строю Руси роль внешнего фактора развития, К. С. Аксаков, тем не менее, признавал за ним монархический характер. Он писал: «Итак, несмотря на частые перемещения князей, даже на изгнание их, вы видите, что вся Россия и все города ее и Новгород оставались верны монархическому началу, и никогда не говорили: устроим правительство без князя». Более того, вследствие государственно-образующей функции княжеской власти, «народ не требовал, чтобы государь спрашивал его мнения», был «обязан хранить и чтить» эту власть. Так же обстояло дело у князя, по мнению историка, и с Боярской Думой, с которой он совещался, когда хотел[300].
После смерти К. С. Аксакова, его взгляды продолжал развивать И. С. Аксаков, издавший собрание сочинений брата и редактировавший периодические издания славянофилов[301]. Другой издатель и редактор славянофильских печатных начинаний А. И. Кошелев, проявивший активную публицистическую деятельность уже в пореформенный период, в работах, опубликованных за границей, стремился совместить теорию общинного быта славянофилов с позднейшими теориями земско-вечевого строя Древней Руси[302].
Ведущие теоретики славянофильства не раскрывали должным образом все стороны взаимоотношений земли и княжеской власти на конкретно-историческом материале. Это попытались сделать профессиональные историки-юристы славянофильского направления, профессора Московского университета И. Д. Беляев и В. Н. Лешков[303]. Необходимо отметить, что в период подготовки и проведения либеральных реформ 1860—70-х гг. в России значительно возрос интерес к истории права, а историко-правовая наука получила свое окончательное оформление[304]. В этом отношении особенно важна деятельность И. Д. Беляева. Он, как и его предшественник по кафедре истории русского законодательства Н. В. Калачов[305], отметился собиранием, изучением и публикацией большого количества источников по истории России, прежде всего, актового материала. В то же время, в отличие от того же Н. В. Калачова, который занимался в основном внешней историей права, то есть его источниками, И. Д. Беляев внес большой вклад в преподавание и исследование внутренней истории права, то есть правовых институтов. Его «Лекции по истории русского законодательства», которые он читал в университете более 20 лет, целиком изданные лишь посмертно в 1879 г. учеником и преемником С. А. Петровским, явились одним из первых опубликованных курсов подобного рода. Представленная в них концепция истории Древней Руси разрабатывалась И. Д. Беляевым во множестве других произведений различного характера. Это и полемические статьи, рецензии, речи, диссертации, и обобщающие «Рассказы из русской истории», и др.[306] Справедливо замечено, что историческая концепция ученого не была единой на протяжении творческой жизни, а изменялась в процессе поиска «органичных, исходящих из общинной структуры русского общества, форм построения истории России»[307]. Однако именно такой, какой она сложилась на завершающей стадии творчества И. Д. Беляева в 1860-е гг., его концепция вошла в отечественную историографию.
В основу изучения истории Древней Руси, как и другие славянофилы, И. Д. Беляев вкладывал процесс развития взаимоотношений основных элементов древнерусского общества — князя и его дружины с земством. Причем периодизация, которой придерживался историк, была достаточно традиционной: древнейшая эпоха (до смерти Ярослава I) и эпоха уделов (до Московского единодержавия)[308]. Представляя изначально славянские племена как общинные союзы, области или земли, состоявшие из старшего города, его пригородов и сельской округи, управлявшихся народным собранием — вечем главного города, И. Д. Беляев находил в них племенных князей «в монархической форме», то есть наследственных, и выборных «в чисто-республиканской форме». Однако первоначальная княжеская «форма правления, какая бы она ни была, по свидетельству летописей, не уничтожала верховной власти веча»[309]. Усиление княжеской власти исследователь связывал с внешними факторами. Во-первых, призвание варяго-русских князей для прекращения внутренних раздоров привело к сосредоточению в их руках суда и управления, чему в немалой степени способствовала княжеская дружина, не зависящая от земли. Но интересы первых князей, направленные на распространение своих владений, платящих им дань, не проникали вглубь общественной жизни. «Князья со своей дружиной в это время еще были сами по себе, а городская и сельская земщина сама по себе», они «еще не сжились друг с другом». Поэтому «самое управление князей и их посадников в то время было далеко не самостоятельным». Если дела касались всей земли, то «рядом с властью князя или посадника стояла власть земщины в лице веча и выборных старост». Если нет, то князь «был самовластен и независим». Последнее касалось и свободной передачи княжеской власти от одного князя к другому, пока ее границы не переступали границ земской власти. Прежние же племенные князья полностью зависели от великого князя[310]. В то же время, «участие дружинников в управлении и в совете княжеском было официальное и составляло одно из важнейших прав дружины». Но это право не было связано с поземельной собственностью, как на Западе при феодализме, ибо полное владение землей предоставлялось на Руси земским общинам. Князь же распоряжался земельными владениями на правах государственных, а не частных[311].
Принятие христианства составляет, по И. Д. Беляеву, второй важнейший фактор усиления княжеской власти и ее сближения с земщиною. Он заключается в религиозном освящении, то есть «духовенство, основываясь на Священном Писании, внушало народу мысль о святости княжеской власти, о происхождении ее от Бога и об обязанностях подданных повиноваться беспрекословно князьям и начальникам от них поставленным»[312]. Но, только получив это освящение, князья не смогли удержать усиление своей власти. Виной тому «частые переходы, запутанность междукняжеских отношений и происходившие оттуда насилие и непрочность прав на владения» при удельной системе, начавшейся после Ярослава Мудрого[313]. «Русская земля разделилась на несколько независимых владений с самостоятельными князьями, состоявшими между собою лишь в родственной связи и почти только номинально подчиненными великому князю Киевскому, как старшему из них, а отнюдь не как государю»[314]. Междукняжеские отношения решались сперва по завещанию Ярослава I, то есть с помощью старшего в роде, но его авторитет не был силен при независимости удельных князей. Потом стали происходить общие княжеские съезды, которые по той же причине не приобрели определенности. И, наконец, «появился новый закон частных княжеских съездов и договоров»[315]. «Право престолонаследия во время договорных грамот было вообще неопределенным и постоянно колебалось между правом наследования сыновьями после отца и установившимся обычаем наследовать братьям после братьев». К этому еще присоединялись «право сильного и умеющего пользоваться обстоятельствами», согласие и воля союзников. Кроме того, ослабление княжеской власти привело к праву народного выбора и изгнания неугодных князей[316]. Постепенное оседание дружины на землю и ее связь с земщиной заставляет и князей обращать на нее внимание, признавать земщину «опорою и источником своей силы и могущества», без чего невозможно было удержаться в той или другой области. Такой порядок вещей привел к необходимости каждого князя заключать договор с местной общиной[317]. Во всех его действиях: суд и управление волостями, законодательство, сбор дани и т. д., земщина принимала участие с помощью веча или своих выборных представителей[318].