С 1826 г. М. М. Сперанский руководил работами по кодификации Основных государственных законов Российской империи, на основе чего было издано 45-томное первое «Полное собрание законов» (1830) и 15-томный «Свод законов» (1832). Это не только систематизировало законодательство и уточнило многие правовые нормы, но и значительно продвинуло работу исследователей по истории государства и права России. Самому М. М. Сперанскому было поручено написать руководство для познания отечественных законов, которое он составил на основе лекций, прочитанных наследнику престола, будущему императору Александру II в 1834—1838 гг. В нем М. М. Сперанский уделил большое внимание происхождению и развитию верховной (княжеской) власти в России. Производя ее из власти отеческой в союзе семейственном и власти родоначальника в союзе родовом, он писал, что «верховная власть великих князей, и даже князей удельных в их уделах, издревле в России была власть неограниченная. Хотя некоторые города, как-то: Суздаль, Владимир, Рязань, имели свои местные управы и советы, составляемые из граждан и называемые вече, но сии советы ведали только внутренними делами городскими и сами по себе ничем не ограничивали княжеской власти. Из сего общего правила составляли изъятие только Новгород и Псков; в них власть княжеская утверждалась и определялась договорными грамотами и присягою»[253]. Система удельных княжеств происходила, по мысли М. М. Сперанского, из смешения права державного с правом собственности. Государство, «как и всякое другое имущество», подлежало разделу[254]. При этом «в удельной системе княжения нестрого наблюдалось первородство, и хотя в общем порядке обыкновенно старший брат, а потом старший сын по смерти отца наследовал уделом, но удельный князь мог раздавать при жизни и завещать по смерти не только собственные свои вотчины, но и раздроблять самый удел»[255]. В другой своей работе М. М. Сперанский подчеркивал: «князья имели державное право на все земли, в уделе их состоящие, и по праву сему они могли их жаловать в частную собственность»[256].
Представленные взгляды М. М. Сперанского сходны с точкой зрения экономиста Ю. А. Гагемейстера. По нему государство также являлось частной собственностью княжеского рода, откуда происходило его дробление на независимые удельные княжества. «Каждый удельный князь пользовался в своей области всеми правами верховной власти, признавая лишь нравственную власть старшего брата», то есть великого князя. Особое положение по отношению к княжеской власти занимал только вольный Новгород[257]. Об этом же писал ученик М. М. Сперанского, прошедший школу Ф. К. Савиньи и Г. В. Ф. Гегеля, один из создателей научного правоведения в России, профессор Киевского университета К. А. Неволин. В своей выдающейся «Энциклопедии законоведения» (Киев, 1839—1840. Т. 1–2), говоря о законодательной деятельности в Древней Руси, он подчеркивал, что «постановления власти общественной, коими учреждался закон, могли исходить от великого князя русского, от удельных князей и начальства вольных городов». Причем первый не мог этого делать без согласия с удельными князьями, а те в свою очередь не могли действовать без согласия дружины. Взаимные отношения между князьями определялись посредством договоров. То же касалось и отношений между князем и вольными городами[258].
Таким образом, в 1820—1830-е гг. в отечественной историографии благодаря романтическому подходу к истории возникли различные концепции развития княжеской власти на Руси IX — начала XIII века. От откровенно республиканских взглядов декабристов и польских радикалов до официозных историков, стремившихся представить особый исторический путь России на началах формирующейся теории «официальной народности». В то же время княжескую власть начинают рассматривать как институт, эволюционирующий на протяжении древнерусской истории от простейших форм к более сложным (Н. А. Полевой, И. Ф. Г. Эверс и др.), что позволяло значительно расширить подходы историков к изучаемой проблеме. Новые философские системы романтизма с их обращением к «духу времени», «народному духу» способствовали поиску основополагающих начал отечественной истории и путей ее дальнейшего развития. Это вскоре вылилось в столкновение славянофилов и западников. Однако 40-е гг. XIX века — период становления этих течений, составляет следующий этап исторической науки в России, связанный с ее общим подъемом в условиях университетско-академической направленности и деятельностью различных общественных групп (консервативных, либеральных, демократических)[259].
§ 2. Изучение власти древнерусских князей в историографии середины — второй половины XIX века.
Середина и вторая половина XIX века в отечественной историографии справедливо связывается с борьбой разнообразных течений, представляющих различные подходы к пониманию процессов исторического развития (консервативный, либеральный, демократический)[260]. Время формирования этих направлений в 1840-х гг. совпало с активизацией научной и педагогической деятельности в области исторической науки в России. С одной стороны, это связано с развитием университетского образования, появлением специализированных кафедр, научных обществ, профессионально подготовленных историков и преподавателей, архивных комиссий. Отсюда резко возрастают масштабы исторических исследований и популяризации исторических знаний[261]. С другой стороны, общественная ситуация предреформенного периода и времени великих реформ 1860—70-х гг. способствовала поиску основополагающих начал отечественной истории, тем самым, группируя вокруг них близких по взглядам авторов исторических сочинений. Расширение источниковой базы исследований, совершенствование источниковедческого анализа позволило создать разнообразные концепции исторического прошлого России. Изучение власти древнерусских князей в этих условиях приобретало повышенную дискуссионность.
Первыми, кто сформировал свою позицию по вопросу об институте княжеской власти в Древней Руси в 1840-х гг., были историки консервативного (официального, охранительного) направления. Среди них ведущее место занимал М. П. Погодин, профессор, заведующий кафедрой русской истории в Московском университете (1835—1844). Хотя основные взгляды М. П. Погодина на древнерусскую историю были сформулированы им еще в 1830-е гг., лишь к 1846 г. он смог оформить их в обобщающем труде «Исследования, замечания и лекции о русской истории» (3 т.), собрать сборник концептуальных статей «Историко-критические отрывки» и подвести, тем самым, итог многолетней работы. Последующие труды историка уже не выходили за рамки его устоявшейся концепции[262]. Взгляды М. П. Погодина продолжали развиваться в русле теории «официальной народности», окончательно сформулированной графом С. С. Уваровым в 1843 г.[263] Основная идея, лежавшая в основе консервативной мысли, заключалась в исключительности России и противопоставлении ее исторического развития западноевропейскому[264].
Для уяснения общего хода отечественной истории и, в частности, положения княжеской власти в домонгольской Руси М. П. Погодину было необходимо придать определяющее значение начальному этапу государственности в России. Его он именовал «норманнским»: от призвания Рюрика, положившего начало династии князей, до смерти Ярослава Мудрого, с момента которой начинался удельный период. Вследствие призвания для защиты и суда, в отличие от завоевания на Западе, княжеская власть вступает в согласие с местным населением. Земля же «оставалась как прежде, в общем владении народа, под верховной (отвлеченной), властью князя, который о ней не думал, потому что не имел никакой нужды», получая из народных излишек дань. Отличительная особенность Руси — отсутствие феодализма, позволяла князьям беспрекословно управлять своими боярами и народом. Функции княжеской власти были всеобъемлющими: «Князь держал землю, охранял безопасность, налагал дань, раздавал волости, ходил на войну, заключал договоры, творил суд и правду, пользуясь за то известными податями». Так продолжалось двести лет, в течение которых норманны создали государство, привнеся свои обычаи, а с принятием христианства и греческие. Однако, живя среди свободного славянского населения (сохранившего, кстати, вечевые собрания) немногочисленной прослойкой, они ославянились[265]. Таким образом, акцентируя внимание на факте призвания княжеской власти в начале отечественной истории, М. П. Погодин выводит из него другие элементы в противопоставлении исторического развития России и западноевропейских государств, подгоняя их под известную формулу: «самодержавие, православие, народность».
В период уделов, когда Русская земля была раздроблена между князьями, так как находилась уже во власти не одного князя, а целого рода, действовало право старейшинства. Причем это право, считал М. П. Погодин, было принесено на Русь варягами. По нему, «как в первом или великом княжестве, так и во всех княжествах, в случае смерти князя, старший в его роде занимал его место». Однако великому князю принадлежало лишь «именное старшинство, почетный титул, завидное владение». «Ни о каких правах и преимуществах помину нет нигде». Он никакой власти над другими князьями не имел. Все зависело от личных качеств великого князя и обстоятельств, в которых он находился, то есть если случалось ему «быть не только старше, но и умнее других, иметь искусство воспользоваться своей силой, тогда он повелевал», если нет, то его власть ограничивалась лишь пределами Киевского княжества. Междукняжеские отношения строились на родовом праве каждого князя участвовать во владении частью Русской земли и равенстве всех князей между собой. Существование исключений в праве наследства и желание иметь больше власти, больше доходов приводило к междоусобным войнам князей, которые не затрагивали местное население, по принципу: «князья с дружиной сами по себе, а поселяне сами по себе». Решение княжеских споров производилось с помощью посредников, договоров, союзов, на общих съездах или по приговору старшего в роде[266]. Круг княжеской деятельности в каждом уделе был по-прежнему всеобъемлющий. От князя зависело назначение должностных лиц в городах и волостях: посадников, тысяцких, тиунов, духовных иерархов. Князь давал и отнимал, изменял уделы в границах своих владений. Получал с народа дань и прочие доходы, распоряжаясь ими по своему усмотрению. Издавал законы, творил суд, определял пени. Предпринимал войну и заключал мир. Строил города, имел собственные земли с зависимым населением. Таким образом, М. П. Погодин подчеркивал, что «во всяком новом уделе князь заводил тот же порядок, какой установился в Киеве, и становился таким же государем в пределах своего княжества, каким был сначала великий князь киевский». Однако власть его временами ограничивалась другими деятелями — дружиной, войском, городским населением на вечах. Но все они по своей отдельности были беспомощны без князя, неспособны к собственной деятельности. Так что, имея большое влияние и силу, «князья считались властелинами своих подданных и господами земли»[267]. В заключение своего обзора социально-политического состояния Руси в удельный период М. П. Погодин останавливался на характерных для отечественных исследователей второй половины XIX века замечаниях о том, что в древности государственные и общественные отношения у нас «отнюдь не были определены никакими правилами с ясностью, и не были с точностью разграничены». «Естественный здравый смысл, на степени своего развития в данное время, указания и требования обстоятельств, сообразно с принятыми обычаями, — вот какие были главные основания для решения всех дел и споров между князьями»[268].