Но для его ума — и для ума любого человека, прочитавшего автобиографию Махатмы Ганди, — это кажется убедительным... наверное, потрясение было слишком сильным: «Я виновен в смерти моего отца. Я бы мог остаться у его постели, но мое вожделение, моя похоть оказались сильнее моей любви и почтения к отцу. Моя жена никуда бы не делась, а вот отец должен был в ту самую ночь уйти во тьму, в неизвестное».
Я прочел много автобиографий, и я вижу, как люди, когда они смотрят в прошлое, смотрят на него теми глазами, которые они имеют сейчас, со всем тем опытом, который они накопили за это время. Из-за всего этого опыта, из-за этих новых глаз, смысл всех прошлых событий начинает меняться.
Нарендра, ты знаком со мной с самого детства. Если бы я не стал тем, кем я стал, ты бы помнил меня как любящего товарища, но никогда бы не подумал, что я родился буддой, - эта идея возникает сейчас. Это мое просветление дает тебе такое чувство: «Боже мой, он же всегда был любящим!» — но это не одна и та же любовь.
В определенном смысле, и капли росы, и океан — это вода. Но капля росы есть капля росы, а океан есть океан.
То, что ты тогда видел во мне, было всего лишь каплей росы. И теперь та капля росы кажется тебе океаном, ибо сейчас ты видишь океан. Это все равно что... если посмотреть на Ганг в Гималаях, в Ганготри — это всего лишь маленький ручеек. И подумать нельзя, что он когда-нибудь доберется до океана, он слишком мал. Индуисты установили там мраморную голову коровы, и Ганг выливается изо рта коровы — такой маленький ручеек. В Гималаях есть миллионы ручьев, которые гораздо больше.
Но если посмотреть на тот же Ганг у Калькутты, в Гангасагаре — Гангасагар означает «океан Ганга» — он стал таким большим, таким полноводным, что просто трудно подумать, что это — река, он выглядит как океан. Очень трудно связать в своем представлении эти два места. Ганг в Ганготри можно было бы принять за один из тех миллионов ручьев, которые бесследно исчезают в лесах и пустынях.
Но поскольку этот ручей стал Гангом, то, зная об этом, даже у его истока человек испытывает чувство чего-то потенциально огромного. Он не кажется просто маленьким ручейком — это ручей, который станет Гангасагаром.
Каждая автобиография фиктивна; незначительные случаи, которые сами по себе не имеют никакого смысла, внезапно начинают приобретать смысл в контексте того, чем стал человек.
По сути, это верно: каждый человек есть будда — и, естественно, я не исключение. Пожалуйста, не исключайте меня из числа будд. Но эта буддовость — всего лишь семя, и из миллионов семян, может быть, одно семя приходит к цветению. Оно показывает, что каждое семя может прийти к цветению. Его пример является огромным воодушевлением для каждого человеческого существа.
В этом смысле ты правильно видишь меня прирожденным буддой, но не забывай о своей ответственности. Это означает, что и тебе надо доказать, что ты тоже прирожденный будда. Может быть, ты начал расти немного поздно.
Но в вечности времени, что такое «поздно»?
Есть только семь дней недели. Выбирай любой, но начинай.
Я не заинтересован в том, чтобы обратить кого-то в свою идеологию — у меня нет никакой идеологии.
Во-вторых, я считаю, что любое усилие, направленное на обращение кого-то в свою веру, является насилием; это посягательство на его индивидуальность, на его уникальность, на его свободу.
Поэтому моя функция — это не функция преподавателя, не функция пророка, не функция спасителя, не функция посланника.
Моя функция в том, чтобы быть напоминанием. Я хочу быть для вас просто зеркалом, чтобы вы могли увидеть свое изначальное лицо. И если вы можете увидеть во мне будду, тогда вы без особого труда сможете увидеть будду и в самом себе — может быть, немного ленивого, немного сонного, немного сбившегося с пути.
Но будда есть будда.
Не имеет значения, если у него винты и гайки дали небольшую слабину, мы их подтянем.
Буддовость — это сущностная природа человека.
Я не хочу, чтобы вы поклонялись буддам; я хочу, чтобы вы стали буддами.
Это единственное правильное поклонение.
Если вы любите, станьте им.
Возлюбленный Бхагаван,
Гаутама Будда, Махавира, Кришнамурти всю свою жизнь странствовали с места на место.
О Кришнамурти рассказывают, что когда он в последний раз уезжал из Индии в Калифорнию, он сказал кому-то, что, если в Калифорнии врачи запретят ему путешествовать и проводить беседы, тогда все будет кончено, через четыре недели он умрет — именно так и случилось на самом деле.
Бхагаван, что это за проницательность у всех великих учителей, которые все время странствовали, а не оставались на одном месте, как Рамана Махарши?
Рамана Махарши — мистик, но не учитель.
Мистики никогда не странствуют, ибо они не предпринимают никаких усилий для того, чтобы передать свой опыт другим. Они считают, что то, что они переживают, нельзя передать другим.
Поэтому во все века мистики оставались на одном месте.
Какой смысл странствовать из одного города в другой, из одной страны в другую — ради чего?
Опыт мистиков выражен в древнем афоризме: «Колодец остается на своем месте. Жаждущие должны идти к колодцу, а не колодец — к жаждущим».
Будда, Махавира, Бодхидхарма, Шанкара, Нагарджуна, Мухаммед, Иисус, Кришнамурти — все они странствовали, все время в пути...
Мухаммед переиначил поговорку о колодце и жаждущих, и он переиначил ее таким прекрасным образом. Он говорил: «Если гора не идет к Мухаммеду, тогда Мухаммед идет к горе».
Таковы учителя... Не то, чтоб они были против мистиков: по сути, они согласны, что очень трудно, почти невозможно, сообщить, сказать что-либо об истине, о самореализации. Это за пределами возможностей языка — с этим они согласны.
Но все же учителя говорят, что всегда можно попробовать какие-нибудь непрямые способы, вреда от этого не будет. Нет прямого способа перевести внутреннее переживание на внешние языки, но можно найти такие способы, такие приемы, при которых нечто может быть сказано, может быть не сказано, но может быть услышано.
Да, истина не может быть выражена словами. В этом мистики и учителя согласны: истину нельзя выразить словами. Но учителя не согласны с мистиками в одном пункте: истина не может быть выражена словами, но она может быть услышана — через глаза учителя, через присутствие учителя, через его любовь, через его сострадание, через его безмолвие.
Ничего не говорится, но у кого-то сердце может начать танцевать, может возникнуть песня.
В присутствии учителя ученик может осознать, что обычная человеческая жизнь — это еще не все, есть нечто большее. Если дать ученикам понять, что есть нечто большее — более великий покой, более глубокое безмолвие, льющийся через край экстаз — они могут начать искать это, они могут стать искателями. И что в этом плохого? Даже если никто не слушает, все равно стоит предпринимать усилия.
Мистик и учитель переживают одно и то же, но у них разные взгляды на возможность передачи своего опыта другим — и, кажется, оба правы.
Мое собственное понимание таково: мистики — это более обычный вид людей. Они происходят из той категории людей, которые не обладают даром красноречия, среди которых нет поэтов, художников, музыкантов, танцоров. Они выходят из народных масс.
А учитель более красноречив, более талантлив. Если он не может выразить нечто словами, он выразит это в живописи, скульптуре, танце, пении — и живопись, танец, пение или любое другое творческое искусство может стать средством передачи того, что не может выразить язык.
И есть люди, которые обладают даром красноречия; они могут говорить таким образом, что через слова вам передается некое бессловесное послание. Слова будут лишь оболочкой, а содержимым будет бессловесное. Но для этого нужен очень красноречивый человек, который может пользоваться языком так, что язык становится музыкой, поэзией, безмолвием... он становится не только тем, что говорится, но и тем, что не высказывается. Язык может стать средством передачи, — но это будет зависеть от слушающих. Многое будет зависеть от слушающих.
Итак, основная функция учителя — это, во-первых, создавать учеников, которые могут понимать в словах бессловесное, которые могут сидеть в безмолвии и при этом наполняться потрясающей безмятежностью.
В присутствии учителя в них может начать открываться нечто — как будто восходит солнце и начинают петь птицы, а ведь птицам никто не сообщает, что наступил рассвет. У бедных птиц нет будильников, но сам свет... тьма уходит, ночь прошла, и вся природа ликует. Начинают открываться цветы, повсюду распространяется их аромат.
Мистик достиг, он исполнился, он завершил свое путешествие. Но он не очень одаренный гений.
Мастер работает сверхурочно. Его работа завершена, но его гений, его талант, требует выражения.
Кришнамурти сказал: «Если мне придется последовать совету врачей и прекратить мои странствия и беседы, тогда я не проживу больше четырех недель». И через четыре недели он умер. Его работа была уже завершена, теперь он жил только для того, чтобы помогать другим. И если даже этого делать нельзя, тогда какой смысл попусту оставаться здесь? Его лодка давно уже пришла за ним. Он просто откладывал отплытие - кто-то может прислушаться к его словам, кто-то может услышать, кого-то они могут затронуть. Но если ему нельзя странствовать и беседовать с людьми, тогда у него нет причин продолжать дышать. Он же не идиот. Почему он назвал срок в четыре недели? — да просто из-за инерции прошлого. Чтобы дыхание и сердцебиение замедлились и исчезли, требуется приблизительно три-четыре недели. И чем старше человек, тем больше требуется времени. Если бы он был помоложе, то потребовалась бы всего одна неделя.