Ты блаженна.
И учитель ли исчезает в ученике, или ученик исчезает в учителе — это зависит от того, откуда смотреть.
Мой дедушка говаривал... Он не был образованным человеком, он не был мыслителем. Он был очень практичным человеком. Но время от времени он, просто исходя из своего практического жизненного опыта, говорил такие вещи, которые обладали огромной вескостью.
Он был торговцем тканями.
Я часто сидел рядом с ним, когда он обслуживал покупателей, — его подход к покупателям был весьма странным.
Но покупателям он нравился; если его не было в лавке, они спрашивали: «Где же он? Когда он придет? Мы подождем его».
Первым делом он спрашивал посетителя: «Ты хочешь, чтобы тебя обманули? Тебе решать. Ты хочешь заплатить справедливую цену или ты хочешь заплатить больше? Решай и скажи мне. Если ты хочешь заплатить больше, тогда будем торговаться. И запомни вот что...»
В нашем городе была река, а на берегу реки росли очень сладкие арбузы. За все мои странствования по всему миру мне никогда не попадались такие сладкие арбузы. Арбузы были такими сладкими, что река получила название Саккар - сахарная.
И мой дед говорил покупателю: «Послушай, арбуз ли падает на нож или нож падает на арбуз — в любом случае разрезан будет арбуз. Ты — арбуз, а я — нож! Ну, каково твое решение? Будем торговаться или нет? Если мы будем торговаться, ты заплатишь больше. Я знаю точную цену. Я не могу согласиться на более низкую цену, но на более высокую цену я готов согласиться в любое мгновение. Если ты не хочешь быть обманутым, я назову тебе справедливую цену. Только помни о ноже и арбузе!»
Так что, ученик ли исчезает в учителе или учитель исчезает в ученике — это не имеет значения... арбузу все равно конец!
И ты — арбуз, а я — нож. Так что наслаждайся и чувствуй себя богатой.
Все идет, как надо.
Возлюбленный Бхагаван,
когда я сижу на Вашей беседе, я чувствую Ваше безмолвие и чувствую, что становлюсь его частью. Это бессловесный процесс все большего и большего растворения в безмолвии. В то же самое время есть и Ваши слова. Я слышу их, и внезапно между безмолвием и словами возникает связь, и я чувствую благодарность за Ваши чудесные слова.
Не могли бы Вы сказать что-нибудь об этом процессе - действительно ли можно словами выразить бессловесное?
Да, слово может выразить бессловесное, но только для немногих избранных, только для тех, кто абсолютно безмолвен.
Слово, исходящее из безмолвия, несет вокруг себя бессловесное безмолвие. Все дело в воспринимающем — если ум воспринимающего полон слов и болтовни, тогда безмолвие и бессловесность уничтожаются, и он слышит только слово.
Но если ты безмолвна, ты слышишь слово и слышишь также бессловесное, ты слышишь звук и переживаешь также беззвучное.
О жизни Махавиры рассказывают нечто странное. Трудно сказать, действительно ли все так и было. Особенно во внешнем мире это выглядит абсурдным и иррациональным. Но здесь я могу сказать, что вполне возможно, что все так и было, — ведь если это происходит здесь, то почему это не могло происходить во времена Махавиры. Время не имеет значения, но это можно рассказывать только тем немногим избранным, которые сами переживают нечто подобное.
Рассказывают, что Махавира никогда не говорил. Хотя есть священные писания, — но Махавира никогда не говорил, он просто оставался безмолвным.
У него было одиннадцать учеников, которые пребывали в глубоком безмолвии, — и в этом безмолвии нечто передавалось от Махавиры к ученикам. И эти одиннадцать учеников написали священные писания. Они рассказали людям то, что сообщил им Махавира. Поэтому всякий раз, когда вам говорят, что Махавира сказал то-то и то-то, помните, что это не было прямым утверждением. Махавира никогда не разговаривал, он хранил молчание.
Но нечто происходило между ним и избранной группой учеников, — и эти ученики стали говорить от его имени. Они разошлись по стране, распространяя его откровение.
Какова гарантия, что они правильно его поняли? Какова гарантия, что они все это не вообразили? Какова гарантия, что они не несли отсебятину?
Гарантия есть, и эта гарантия в том, что все одиннадцать учеников услышали одно и то же. Все одиннадцать учеников должны были сразу же записывать все, что они слышали, и поскольку все одиннадцать не могли вообразить одно и то же, то это становится абсолютной гарантией: они слышали, безмолвие говорило с ними. Между его безмолвием и их безмолвием была некая связь.
Последователи Махавиры не могут доказать это.
Я спрашивал многих джайнских монахов: «Вы можете доказать это?»
И они говорили: «То были дни истины, а это — век тьмы. Сейчас это нельзя доказать и нельзя пережить».
Для них это просто верование, и большей частью они предпочитают не говорить об этом, так как это ставит их в неловкое положение. Если кто-то поднимает этот вопрос, они не находят правильного ответа.
Но в нашей мистической школе это происходит, поэтому нет оснований, считать эту историю о Махавире выдумкой.
По мере того, как мои санньясины будут расти в безмолвии — по мере того, как будут отпадать их маски и их невинная связь со мной будет становиться все более тесной — сперва будет получаться так, что они будут слышать мои слова, а вместе с моими словами и бессловесное послание.
А на втором этапе мне даже не надо будет пользоваться словами; я могу просто сидеть здесь, а вы можете слышать бессловесное послание.
Прежде чем я оставлю это тело, я хочу, чтобы это стало экзистенциальным переживанием не только для одиннадцати человек, а для тысяч людей.
Только это может придать достоверность истории о Махавире. За две с половиной тысячи лет ученики Махавиры потерпели неудачу, они не смогли привнести в это никакой рациональности — ибо дело здесь не в разуме, а в медитации. Вы удивитесь, узнав, что вся жизнь Махавиры была жизнью медитации, а в джайнизме о медитации просто забыли. Вся эта традиция стала ритуалом.
Так что это правда: вместе с моими словами ты можешь слышать и бессловесное. И скоро ты сможешь слышать бессловесное даже без слов.
Этот день будет днем великого ликования — когда я смогу говорить с тобой без слов.
Безмолвная встреча, общение без шума, музыка без звуков... ничего не говорится, но все услышано, понято и сразу пережито.
Возлюбленный Бхагаван,
кажется, немецкая молодежь противоречит Ницше! Я видел такую надпись: «Бог не умер, просто он не может найти место, чтобы припарковать свою машину». Что Вы об этом думаете?
Нельзя сказать, что Немецкая молодежь неправа, но нельзя и сказать, что она права; она просто не знает всего дела.
Фридрих Ницше находится в том же положении — ни прав, ни неправ — ибо он тоже не знает всего дела. Он говорит: «Бог умер».
В каком-то смысле это верно, но на самом деле Бог совершил самоубийство. Почему он совершил самоубийство? А потому, что он не смог найти место, чтобы припарковать свой старый форд.
Так что и немецкая молодежь права, и Ницше прав.
Это тот самый старенький форд — он описан в Библии, - который Бог использовал, когда он гнал Адама и Еву из садов Эдема. Гнал? На чем? Да на стареньком форде модели Т. И, должно быть, это было где-то в Бомбее, так как я объехал весь мир и нигде не видел таких древних моделей машин, как в Бомбее.
И индийское правительство стоит на защите древних моделей: оно не позволяет ввозить в страну новые машины и не позволяет вывозить старые.
Бомбей — великий музей старых автомобилей. Если поискать, то можно найти самый первый автомобиль, на котором Бог гнал Адама и Еву из райского сада. А куда он их гнал? На вокзал Виктория!
Беседа 22
ЗАБЫТЫЙ ЯЗЫК СЕРДЦА
24 октября 1986 г., Бомбей
Возлюбленный Бхагаван,
я боюсь встречи с Вами. Трепещущий, потрясенный, одинокий... это означает смерть.
Встреча с учителем — это всегда своего рода смерть... смерть всего, чем ты был, смерть твоего эго, смерть твоей личности.
Но это не только смерть, но и воскрешение: рождение нового, рождение свежего и невинного — новый рассвет на горизонте, новое цветение твоего существа. Но, естественно, сперва ты должен встретиться со смертью, ты должен пройти, через нее.
Только после этого может быть воскрешение.
Смерть — это плата за твое воскрешение; так что твой вопрос важен.
Ты боишься приблизиться ко мне. Это не ново. Это не имеет никакого отношения к тебе или ко мне. Это старо, как мир.
Самыми древними писаниями в мире являются Веды. Они описывают учителя как смерть, — но такую смерть, которая случается только с блаженными.
Это не обычная смерть, это не смерть твоего тела; это смерть, которая трансформирует тебя.
Все остается прежним — тело, мир — и вместе с тем ничто не остается прежним, ибо твое видение, твоя перспектива, твой взгляд на вещи претерпевает такую глубокую мутацию, что, хотя внешне все остается прежним, в глубине все меняется.
Ты входишь в новое измерение жизни — в измерение вечности, измерение экстаза, измерение вне времени и пространства.
Но необходимо определенное мужество.
Тебе надо будет приблизиться к учителю, тебе надо будет пройти через этот огонь, который сжигает в тебе только фальшивое. Из него ты выйдешь как золото высочайшей пробы.
Назначение мистической школы в том, чтобы придать тебе мужества: «Не волнуйся. Мы прошли через это испытание; этот огонь холодный, а смерть — благословение».
Но если у тебя недостаточно мужества, тогда, наверное, время твое еще не пришло; может быть, эта смерть случится в какой-то другой жизни рядом с каким-то другим учителем.
Но зачем откладывать?
То, что возможно прямо сейчас, не следует откладывать на завтра.
Зачем оставаться в несчастье даже еще на один день, даже еще на одну минуту, даже еще на одну секунду?
Смерть эго — смерть твоей личности, смерть всего, чем, как ты думал, ты был, сразу же открывает дверь.