Георгий Гурджиев, один из великих учителей этого столетия, пользовался несколькими методами. Один из его методов заключался в том, чтобы заставить вас осознать ваши личности. А сам он был таким знатоком этого метода, что вы с вашим другом могли сидеть по правую и по левую сторону от него и одному из вас он демонстрировал бы сердитое лицо, а другому его лицо казалось бы блаженным, спокойным, очень любящим.
А потом один из вас говорил бы: «Что за человек! Я так перепугался, он все время пребывал в таком гневе!»
А другой бы возражал: «О чем ты говоришь? Он был таким любящим, он улыбался». И только впоследствии вы бы обнаружили, что он вел с вами игру. Он овладел искусством менять личности до такой степени, что мог пользовался двумя личностями одновременно. Гурджиев мог показывать половину личности жене и половину — любовнице! Но для этого требуется длительная тренировка...
В этом нет нужды. Одна у вас личность или много — все они ненужный хлам. Оставьте их, будьте просто самим собой. Вначале вы можете почувствовать себя немного неловко, как будто вы голый — в определенном смысле это и есть нагота. Но вскоре вы поймете красоту и невинность пребывания просто самим собой.
Моего дедушки давно нет в живых. Мы были большими друзьями, во всей нашей семье мы были единственными друзьями. Никто не ладил со мной, и никто не ладил с ним. Хотя он был очень стар, он был большим смутьяном. Но со мной он был совершенно счастлив.
Мы вместе ходили на реку, в храм, на различные собрания, и он говорил мне: «Устрой им встряску. Задай какой-нибудь вопрос, чтобы сбить оратора с толку».
Он был славным, приятным человеком. Он умер. И вся семья погрузилась в печаль, все плакали.
Я пошел в ближайшую кондитерскую и попросил владельца: «Дайте мне все сласти, которые вы приготовили сегодня — всю партию».
Он сказал: «Ты что, с ума сошел? Разве ты не слышал, что умер твой дедушка?»
Я сказал: «Именно поэтому! В смерти — празднование! Вы же знаете, что мы были большими друзьями».
Он сказал: «Я-то знаю, но твой отец, твой дядя и все остальные убьют меня. Они скажут: "Он — известный шельмец, но ты... почему ты дал ему сласти? Разве время праздновать?"»
Я оказал: «Вы дадите мне сласти, или мне устроить вам неприятности?»
Он сказал: «Нет, я не хочу никаких неприятностей. Ты можешь взять их, но отвечать за это будешь ты».
Я сказал: «Я всегда сам отвечаю за все, что я делаю».
К этому времени уже собралось несколько людей. Я сказал: «Все эти люди будут свидетелями: я беру эти сласти на свою ответственность. Этот человек абсолютно невиновен. Фактически он даже пытался отговорить меня, ибо он совершенно не понимает, что мой дедушка отправился на небеса и сейчас время праздновать».
И я уселся перед нашим домом и стал раздавать сласти. Собралась вся моя семья, и они сказали: «Что ты делаешь?»
Я сказал: «Просто праздную».
Они сказали: «Разве время праздновать?»
Я сказал: «Если быть откровенным, то вы все довольны, что этот старикан умер. За исключением меня, никто не печалится. Но вы все лицемеры».
Мой отец сказал им: «Не говорите так громко, а то вы соберете толпу; а когда собирается толпа, он всегда выходит победителем». Он сказал мне: «Делай что хочешь. Он был твоим дедом, и если ты хочешь праздновать — празднуй».
Но все, кому я давал сласти, говорили: «Но ведь сейчас не время».
Я сказал: «Как раз самое время, ибо вся моя семья празднует, за исключением меня, — и они все сидят печальные, проливая крокодиловы слезы. Но все это вздор. Я-то знаю их; а поскольку им приходится держаться за свое лицемерие, они не могут праздновать. Поэтому я взял это дело на себя, — хотя я единственный человек, который опечален, ведь он был моим другом. И все говорят, что он отправился на небеса, — так почему же не устроить празднование? Если бы он отправился в ад, тогда возражений не было бы: сидите себе с вытянутыми лицами, два дня не принимайте пищу и устраивайте всю эту суету. Но если он отправился на небеса, тогда почему вы чувствуете зависть? Просто празднуйте, радуйтесь».
Поздно вечером мой отец сказал мне: «Я размышлял целый день, и, возможно, ты прав. Мы не были искренними. Мы все испытываем облегчение. Ведь он всегда доставлял нам столько неприятностей — во всем от него были одни неприятности».
В магазине они старались избавиться от него. Он заходил в магазин, а они отсылали его куда-нибудь в другое место, потому что он говорил покупателям: «Он обманывает вас, — это о своем собственном сыне, — он обманывает вас. Эта материя стоит не двенадцать рупий, а только восемь. Если вы подождете немного, я продам ее вам по восемь рупий. Но если у вас так много денег, что вы можете позволить себе швыряться ими - что ж, швыряйтесь».
Поэтому в магазине мои дяди, мой отец — все старались избавиться от него: «Идут покупатели, отправьте его куда-нибудь — пусть занимается чем угодно. Но если он останется здесь, он будет говорить правду».
И если я был там, я говорил покупателям: «Подождите немного, скоро придет мой дедушка. Тогда покупка обойдется вам на четыре или пять рупий дешевле».
Поэтому они старались отделаться не только от него, и когда я заходил в магазин, они говорили мне: «Сбегай на почту».
Я сказал: «Вы понапрасну гоняете меня. Собирайте все ваши письма вечером, а я буду каждый день относить их на почту. Но я не могу заниматься этим на протяжении всего дня. Каждый раз, когда я прихожу, вы говорите: "Вот открытка... отнеси ее на почту". И это просто хитрость, ничего больше. Я буду ходить по вашим поручениям только тогда, когда дедушка будет находиться в магазине. По крайней мере, один из нас должен быть здесь, иначе вы будете обманывать покупателей, эксплуатировать их».
Итак, мой отец сказал: «Ты был прав. Мы все почувствовали облегчение, и все наши слезы были фальшивыми. Но ты слишком уж разоткровенничался, раздавая всему городу сласти и говоря: "Вся моя семья празднует"».
Я сказал: «Если я прав, тогда вы должны сбросить эти маски. Даже в день смерти вашего собственного отца вы не можете сбросить ваши фальшивые лица. Когда же вы будете настоящими?»
Все твои личности являются личинами, скрывающими твою индивидуальность.
Итак, очень хорошо, если происходит так, что ты подходишь, все ближе и чувствуешь магнитное притяжение. Не сопротивляйся ему, содействуй ему. Пусть эти личности умрут. Их смерть будет началом твоей новой жизни — жизни, которая будет радостью, невинностью, свечением, постоянным танцем сердца. Лишь немного отваги...
Не спрашивай, что происходит. Позволяй этому происходить и смотри. То, что я говорю, — ничто; то, что будет происходить, будет в тысячу раз больше.
Возлюбленный Бхагаван,
я люблю Вас так сильно, и все же — как это может быть, что так много вопросов, которые приходят в мой ум, отражают мою темную сторону? Я боюсь наскучить Вам, но так или иначе эти вопросы часто воспринимаются мною как самые честные и аутентичные. Пожалуйста, прокомментируйте.
Латифа, надо постоянно помнить одну вещь: не суди, что есть светлое и что есть темное, что есть правильное и что есть неправильное, что есть хорошее и что есть плохое — ибо как только ты начинаешь судить, ты начинаешь подавлять. Ты не хочешь выставлять напоказ ничего из того, что ты обсуждаешь как темное, плохое, порочное.
Тогда ты выбираешь только одну половину себя, а это все равно, что выбрать только день и отвергнуть ночь.
Но ночь обладает собственной красотой. Ее темнота тоже прекрасна — в ней есть глубина, тишина, безмятежность — и звезды. Если у дня есть своя красота, то и у ночи есть своя собственная красота; они уникальны — и они дополняют друг друга.
Что ты делаешь? Ты задаешь вопросы, которые кажутся хорошими, и ты подавляешь те вопросы, которые ты воспринимаешь и осуждаешь как плохие. Естественно, твоя так называемая хорошая сторона мало-помалу исчерпывается, и внутри остается только та сторона, которая, по-твоему, является плохой. Тогда в тебе бурлит все темное. Дни кончились, остались только ночи, и теперь ты очень боишься раскрыть себя, ибо всякий увидит в тебе только тьму и больше ничего.
И в то же самое время ты чувствуешь, что эта тьма абсолютно подлинная, она является частью тебя.
Это не есть нечто неподлинное, но вся проблема берет начало в твоем суждении.
Суждение — это одно из преступлений.
Мы все время судим других людей, и мы поступаем таким же образом по отношению к самому себе. Мы продолжаем судить наши мысли, наши действия: что является хорошим, что является плохим, что следует делать, что не следует делать — и мы постоянно создаем конфликт и двойственность.
Здесь со мной вы должны создать единство, прекрасную гармонию дня и ночи, жизни и смерти. Вы должны создать целостность всех вещей, которые кажутся полярными противоположностями. И тогда, вынося что-либо наружу, вы не будете чувствовать, что это разоблачает вас: это будет просто показывать вашу целостность.
Представьте себе розовый куст. Если розовый куст начнет волноваться из-за своих шипов и начнет подавлять их, то вся энергия розового куста будет вовлечена в подавление шипов.
Он может оказаться не в состоянии произвести на свет розы — и даже если это ему удастся, они могут оказаться такими, что и производить их на свет не стоило; они могут оказаться уродцами, почти умирающими с самого начала.
С самого детства я воспринимал шипы на розовом кусте как телохранителей роз. А они и есть телохранители — они защищают розы. Они появляются из тех же корней, они являются частью того же куста, они питаются тем же соком. Шипы и розы — это братья и сестры; они живут в глубокой гармонии, нет никакого конфликта. Видели ли вы когда-нибудь розовый куст, которого беспокоило бы то, что у него есть шипы?