2. Открытая, голландская модель: поощрение «экспорта» и «импорта» специалистов с целью повышения открытости тенденциям в мировой науке.
Голландия занимает другой «полюс» с точки зрения моделей развития науки в аспекте академической мобильности. Существующая в этой стране система поощряет получение образования и защиту диссертаций за рубежом, прежде всего, в США и Великобритании. В голландских высших учебных заведениях лекции очень часто читаются на иностранном (английском) языке. Голландская система также поощряет отток голландских специалистов за рубеж и привлечение специалистов из-за рубежа. Рынок науки в Нидерландах один из самых открытых в мире. При этом шансы человека, защитившегося в голландском университете, получить работу в этом же университете (или вообще в Голландии) часто бывают меньше, чем шансы зарубежного специалиста или специалиста голландского происхождения, защитившегося или работавшего за границей. Причиной выбора этой модели, поощряющей академическую мобильность, является исторически сложившаяся высокая степень культурной интеграции Нидерландов в западный мир.
Другие развитые страны располагаются между двумя этими «полюсами». Так, Великобритания и особенно США и Канада, безусловно, ближе к «открытой» модели, а Франция и Германия и, в особенности, Италия ближе к «закрытой» модели.
Безусловно, российская специфика развития науки и инновационного интеллектуального бизнеса даже при интенсивном реформировании всех ее основных структур (РАН, университетов, отраслевых и корпоративных исследовательских центров) пока не дает оснований для перехода к «открытой модели». Практически все эксперты в ходе настоящего исследования высказывались не только о невозможности, но и о ненужности перехода к «чисто открытой модели» развития науки, поскольку это может спровоцировать новую мощную волну оттока высококвалифицированных кадров. Однако, с их точки зрения, Россия, безусловно, нуждается в создании значительно более открытой модели развития науки, что возможно при создании благоприятных условий со стороны российского государства и реальном присоединении к Болонскому процессу уже в самое ближайшее время.
Снижение финансирования и социального престижа науки наряду с открытием границ не могло не вызвать массового отъезда высококвалифицированных специалистов из России. Точные размеры «утечки мозгов» из России достаточно плохо изучены, причиной чему во многом является несовершенство работы Госкомстата РФ[7]. По разным оценкам, за рубеж выехали на постоянную работу от 250 тысяч[8] до 320 тысяч[9] высококвалифицированных интеллектуалов.
Число уезжающих из России ученых в процентном отношении, по сравнению с отсталыми развивающимися странами, теряющими до 10-20% высококвалифицированных специалистов, в последнее десятилетие не столь велико. Однако, если наша страна собирается переходить на рельсы инновационного развития, то продолжающийся отъезд ученых, особенно, после массовой их потери в первой половине 90-х гг., вполне можно оценить как национальную катастрофу. Причина этого заключается в настоящее время, прежде всего, в качественных параметрах. Россия уже потеряла свои лучшие научные кадры, наиболее молодых, активных и квалифицированных специалистов. Так, среди ученых РАН, уехавших за рубеж в 90-е гг., 48,5% не достигли сорокалетнего возраста, 56% имели ученую степень кандидата и 16% – доктора наук. По оценкам их коллег, за рубеж уезжали одаренные и пассионарные ученые, либо являющиеся лидерами приоритетных исследовательских направлений, либо обещающие таковыми стать[10]. В настоящее время продолжается отъезд достаточно одаренных и энергичных специалистов, которые могли бы серьезно развивать отечественную науку, так как зарубежные университеты стараются отбирать лучших.
В целях анализа возможностей возвращения в рамках настоящего исследования была сделать попытка создания социально-психологического портрета уехавших ученых и потенциальных «возвращенцев». Следует отметить то, что уезжали очень хорошие, но не всегда лучшие специалисты в плане профессиональных знаний и навыков. Для примера можно указать на множество, действительно хороших специалистов, которые остались в России из-за высоких патриотических соображений и/или некоторой инерции. Для отъезда нужны были специфические психологические качества. Это, прежде всего, высокая мобильность, готовность все начинать сначала, «предпринимательская жилка», однако, к качествам многих мигрантов-интеллектуала можно отнести и недостаток укорененности, и некоторое предпочтение материальных интересов духовным.
Для того, чтобы закрепиться на Западе, уехавшим также нужны были психологическая устойчивость и значительная сила воли (что такое, например, прожить на PhD стипендию в США при наличии семьи и необходимости подрабатывать, но при этом все-таки сделать более-менее успешную академическую карьеру?), нужны были и высокие адаптивные способности (возможность и умение решать свои задачи в практически любом культурном окружении).
«Возвращенцы» в целом сочетают в себе все положительные качества как уехавших, так и оставшихся. Патриотизм тех, кто остался, сочетается в них с еще большей способностью к инновациям, к обновлению жизненного стиля. Эти люди оказались способны радикально изменить свою жизнь два раза подряд, что достойно глубокого уважения. Именно такие энергичные, волевые, патриотически настроенные специалисты мирового уровня и должны стать объектом политики возвращения. Не количественные, а качественные мотивы должны здесь преобладать.
В целом, экономические потери нашей страны от процесса «утечки мозгов» грандиозны. Они вполне сопоставимы с доходами России от торговли некоторыми стратегическими видами сырья, в том числе, энергетического. Например, по прогнозам комиссии по образованию Совета Европы, убытки РФ от процесса «утечки мозгов» в
90-е гг. могли быть оценены в 50-60 млрд. долларов в год[11]. Для последних 8-9 лет такие количественные оценки неизвестны, однако, несмотря на снижение темпов отъезда по сравнению с периодом, последовавшем после распада СССР, экономические потери чрезвычайно серьезны. Тем не менее, процесс возвращения может существенно компенсировать эти потери, так как вернувшиеся, в силу их высоких профессиональных качеств и энергии способны серьезно оживить отечественную науку, придать ей новый стимул к развитию.
Расходы на науку в СССР, в целом, были существенно ниже, чем в странах с развитой рыночной экономикой (в то же время, следует отметить, что иногда эффективность расходования средств была существенно выше, чем на Западе, так как сопоставимые результаты получались путем затраты меньших средств). В то же время, в советские времена на науку тратилось до 3,8% (1988 год) бюджета страны[12]. Это было существенно больше, чем в подавляющем числе развивающихся стран среднего уровня развития (такие, как Индия, Китай, страны Юго-Восточной Азии или Латинской Америки), хотя и меньше, чем в Европе, США и Японии.
Необходимо отметить, что этот принцип экономичности соблюдается в России до сих пор. В пример можно привести методы и технологии работы, разработанные на научной основе медиками для санитарно-эпидемиологических служб страны, даже в самые сложные для российской экономики времена, этим службам удавалось поддерживать санитарные нормы в госучреждениях зачастую даже эффективнее своих американских коллег, которые тратили на те же цели в десятки раз больше средств. Эта возможность реализовывать те же проекты за куда меньшие средства, характерная для российских, и ранее для советских ученых, составила их важное конкурентное преимущество на Западе и послужило одним из важных факторов карьерного продвижения российских интеллектуалов-мигрантов. В то же время, эта же способность производить единицу научной продукции с меньшими затратами, характерная для всей российско-советской науки как единого комплекса, может составить и важный фактор для возвращения, так как российская наука даже при небольшом увеличении затрат на нее, способна давать несопоставимо большую отдачу.
После начала экономических реформ наука в России оказалась в очень тяжелом положении. На протяжении 90-х. гг. государственное финансирование науки в РФ (по разделу «Фундаментальные исследования и содействие научно-техническому прогрессу») колебалось в пределах от 1,6% федерального бюджета (1995-1996 годы) до 2,56% федерального бюджета (1993 год)[13]. Учитывая общее абсолютное и относительное (по сравнению с объемом ВНП) снижение бюджета РФ по сравнению с бюджетом СССР, падение финансирования науки в 90-е гг. было катастрофическим. В 1995 г. общее финансирование науки составило 0,33% ВНП РФ, что сопоставимо с группой самых отсталых развивающихся стран. В результате инфраструктура многих видов научных исследований была практически разрушена, а уровень зарплат в сфере науки снизился до уровня ниже, чем по промышленности.
В целом, к середине 90-х гг. Россия оказалась по уровню финансирования науки (процент по отношению к общей величине бюджета) в группе стран, к которой относятся наиболее бедные развивающиеся государства. В результате создался беспрецедентный разрыв между накопленным в советские годы научным потенциалом и недостаточностью финансирования в 90-е гг.
Вот как описывают данный период многие ученые, уехавшие за границу в это «смутное время». Физик, технолог, Москва, «возвращенец»: «решение было мотивировано тяжелым состоянием науки»; эколог. Израиль: «причиной к отъезду послужило отсутствие профессиональных перспектив. Было понимание и ощущение того, что наука кончилась»; психолог, Израиль: «отсутствие профессиональных и финансовых перспектив (было причиной отъезда). На тот момент я работала в области реабилитации детей с церебральным параличем и зарплаты с трудом хватало на проезд».