Психология, которую представлял Челпанов, была психологией, опиравшейся на эклектическую философскую основу. Она нашла свое отражение в экспериментально-психологических исследованиях, в идее параллелизма явлений. Что касается самого содержания этих экспериментальных работ, то по духу они были репродуктивными психологическими работами. Челпанов открыто декларировал этот принцип работы для психолога-экспериментатора. Он говорил: "С чего должен начинать психолог? Психолог должен начинать с того, чтобы взять экспериментальные исследования, выполненные в одной из знаменитых зарубежных лабораторий, прежде всего в Лейпцигской лаборатории, и повторить их. И лишь после повторения этих исследований психолог имеет право их как-то модифицировать". Именно из-за того, что челпановская официальная психология постоянно ориентировалась на образцы западной, главным образом немецкой, психологии, ее прозвали "приват-доцентской психологией", то есть такой психологией, которая только следует за образцами зарубежной. Говоря о самом Г. И. Челпанове, следует отметить, что он был блестящим педагогом, а его лекции - образцом дидак-тичности. В своих лекциях Г. И. Челпанов искусно пользовался дидактическими приемами, содержательными образными сравнениями. Его учебник для гимназий выдержал четырнадцать изданий, так как был великолепно написан. Но, повторяю, как философ Челпанов представлял собой лагерь идеализма, а в психологии его идеалами были повторение, боязнь оригинальности и отхода от традиционной физиологической психологии.
Под давлением этой дискуссии в начале 1924 года было изменено руководство института. Профессор Челпанов возглавил другой коллектив (Вот так!- А.Ш.), а директором института, тогда важнейшего и единственного в Советском Союзе, Института психологии Московского университета стал профессор Корнилов. Произошла смена всего коллектива института (Как понимать это скромное и невнятное заявление? - А.Ш.). Это был настоящий поворот, потому что в институте появились совсем новые люди. Это были, во-первых, молодые люди, которые начали с работы в институте вообще свою деятельность в качестве психологов, придя из других областей науки.
В числе этих молодых людей приехал из Казани 22-летний Александр Романович Лурия, ставший старшим научным сотрудником института. Из другого города, Гомеля, появился еще один молодой человек, чуть постарше Лурии (впоследствии профессора нашего факультета), Лев Семенович Выготский. Он занял место младшего научного сотрудника, потому что А. Р. Лурия уже опубликовал некоторые небольшие психологические работы, он очень рано проявил активность, к тому времени кончив чуть не два факультета, а Л. С. Выготский имел публикации главным образом литературоведческие - о басне, о графике, словом, что-то еще не психологическое. Но приходили люди постарше, из других областей знания. Так появился в институте, например, профессор Рейснер, в то время уже довольно известный социолог, который решил развивать психологию в новом направлении. Появились врачи. Приехал из эмиграции сравнительно молодой профессор Шпильрейн, специалист в области психологии труда, который приступил к активной работе в институте и стал разрабатывать психологию труда, или, как говорили в то время, психотехнику. Состав института обновился. Лозунг - "строить марксистскую психологию", то есть психологию на марксистской философской основе, - нужно было реализовывать в конкретных работах. У классиков марксизма нет специально психологических трудов. Задача заключалась не в том, чтобы распространять готовые марксистские представления в психологии. Задача была гораздо труднее. Надо было переработать фактический и по-новому осмыслить теоретический материал, созданный усилиями как предшествующих поколений психологов, так и современными психологами, придерживающимися немарксистских позиций. Работа огромная и трудная". (Леонтьев. Лекции по общей психологии, с. 32-33).
Алексей Николаевич скромно умолчал о своей роли в становлении марксистской психологии на пепелище ее русской предшественницы. А ведь он пришел вместе с Лурией, Выготским, Рейснером, Шпильрейном и известным физиологом Бернштейном.
"Он пришел в психологическую науку как раз в те дни, когда в Институте экспериментальной психологии, которым тогда руководил известнейший русский психолог Г. И. Челпанов, по своим воззрениям дуалист и в то же время "отец" экспериментальной психологии в России, резко сменилась научная ориентация (Опять наука! - А.Ш.). Директором института стал К. Н. Корнилов, убежденный материалист, и вокруг него стали группироваться талантливые молодые (и не очень молодые) психологи, стремившиеся построить новую, марксистскую психологию" (Леонтьев А.А., Леонтьев Д. А. Предисловие, с. 7).
И отдадим ему должное: стоял он всегда на правильной стороне. Прежнюю русскую психологию он, как, впрочем, и его собратья по революции, громил исключительно по идейным соображениям:
"Да, Леонтьев в определенной мере был "удобен" власть имущим тем, что он был марксистом по своим убеждениям - марксистом искренним, не декларативным, а глубоко знавшим и понимавшим новаторские философские идеи Маркса наряду с остальной классической немецкой философией" (Там же, с. 5).
Это точно так. Достаточно однажды прочитать его восторженное и слегка инфантильное:
"Кстати, у Ленина чудно рассказано про психологию и социологию" (Там же, с. 257).
Можно сказать, что в советскую эпоху он был психологом номер один в глазах властей.
Кстати, надо отметить, что компания, громившая Челпано-ва, была не только марксистской, но и кошерной. Не в том смысле, что они были иудеями, хотя вопрос о том, почему в русской психологии той поры оказалось так много евреев, тоже вызывает удивление и ждет своего исследования. Нет, кошерной в психологическом смысле.
Кошерность - иудаистический, то есть религиозный подход к жизни, запрещающий употреблять в пищу все, что не разрешено верой, то есть не считается ритуально чистым. Для религиозного сознания это довольно общее явление. Но в психологическом смысле кошерность как-то странно слилась у молодых советских психологов с политикой и идеологией. Они полностью не принимали и не употребляли ничего из русской психологии, точно она могла их осквернить.
Почитайте работы тех, кто перечислен как помощники Корнилова, и вы найдете подробнейшие исследования всего, что есть на Западе. Ну и, конечно, своих - марксистов. Но предшествующей русской психологии не существует, точно молодые новаторы боятся оскверниться! И это отнюдь не из-за давления властей - это внутренняя, духовная позиция. Полистайте работы Выготского, просмотрите библиографию, это очень показательно.
А если учесть еще такую вещь - эти Корниловские птенцы в советское время оказались чуть-чуть замалчиваемыми, а в силу этого как бы противостоящими правящей парадигме - то станет ясно, что для многих психологов они выглядели как действительная оппозиция марксистской психологии. Я помню, как еще в восьмидесятые годы было трудно достать работы Выготского, и как из-за этого он казался чуть ли не вождем сопротивления в Психологии. Как видите, это игры для отвлечения взоров от действительного противостояния. Те же яйца, только в профиль.
Справедливости ради надо сказать, что в сообществе психологов ходили какие-то смутные слухи о попытках сопротивления коммунистам. Петровский, например, приводит один такой слух, вероятней всего, ложь, сочиненную, чтобы оправдаться. Уж очень он не соответствует тому, что делали:
"Как об этом писал я и другие историки психологии, в 1923 году директора Психологического института - профессора Георгия Ивановича Челпанова - сменил Константин Николаевич Корнилов. С именем Корнилова мы связываем переворот в нашей науке и перестройку ее на основе марксизма.
Создатель и первый директор института - Г. И. Челпанов, традиционно именовавшийся не иначе как "психолог-идеалист", был отправлен в отставку. Как все знали, читая историко-психологические сочинения (в том числе и мои), молодые сотрудники Психологического института А. Н. Леонтьев и другие активно поддержали "внедрение марксизма в психологию" и были опорой нового директора.
Между тем, по словам профессора Артемова, все обстояло иначе. В момент, когда решалась судьба института, скажем так, на "конспиративной квартире" одного из молодых сотрудников состоялось "сборище", на котором было принято решение - "не допустить, чтобы подпевалы большевистского режима узурпировали власть в науке".
Впрочем "либеральная интеллигенция" и на этот раз оказалась верна себе - дальше возмущения и громких слов в стенах частной квартиры дело не пошло. <...>
Однако, как это ни удивительно, "конспиративная сходка" почему-то начисто выпала из памяти ее участников" (Петровский. Записки психолога, с. 83-84).
В общем, стыдно и гадко!..
Хорошо хоть хватает сил у Леонтьева в том же 1975 году в книге "Деятельность. Сознание. Личность" косвенно попросить прощения за содеянное, так же косвенно признав, что висит у советской психологии нерешенная с тех самых времен научных погромов проблема: